Гибель антихристова войска. Миниатюра из Лицевого Апокалипсиса
Тревожные ожидания епископа сбылись отчасти. Русская церковь действительно поколебалась однажды «страшно и быстро», несмотря на «меры поддержки», заимствованные для нее «из стихии мира». Не сбылись, однако, прогнозы роста, который по аскетически-трезвенному, лишенному хилиастического утопизма суждению святого должен был привести сначала к мировому могуществу, а затем, учитывая развращенность знати, народа и духовенства, к духовному падению страны. Россия пошла много более сложным, запутанным путем, так что не оказалась до настоящего времени центром или метрополией не только что мира, но какой-либо части света, и по доле своей в мировом могуществе не может не только послужить базой для «гения из гениев», но даже претендовать на статус несчастной «вавилонской блудницы», или мирового финансового центра. Как ни странно (с точки зрения XIX века), это отклонение от ожидаемой степени могущества было благоприятно для сохранения идеи Третьего Рима: ведь по изначальному смыслу посланий старца Филофея, случайно совпадающих в этом пункте с ламентациями Катона и Сенеки, подлинный Рим должен быть скорее похож на «пустыню», нежели на «Вавилон».
Объективно в течение нескольких веков Россия в непрестанной череде военных подвигов исполняла свое предназначение, опознанное в XVI веке, – быть покровительницей единоверцев. Среди православных народов, имеющих государственность, нельзя найти ни одного, независимость которого не была бы завоевана для него русскими. Осуществляя свою судьбу, страна не всегда действовала в одинаковой степени сознательно – это явствует из расхождения осознанных целей с достигнутыми действительными результатами. Русский солдат на Шипке и под Плевной, не разумея геополитических интересов, «положил душу за друзей своих». Россия имела интересы, но чаще всего не достигала их удовлетворения, и так получалось, что в итоге она действовала бескорыстно. (С точки зрения политической стратегии – бывала использована и обыграна конкурентами.) Первая же война, не имевшая очевидно бескорыстного мотива, нормальная колониальная русско-японская война с законными экономическими целями, нанесла сильнейший удар по национальному самосознанию.
Мы подходим к завершению настоящей главы, и можем констатировать, что в христианской идее Руси как Рима после Петра шло постепенное, незаметное смещение из духовной области в секулярную, из эсхатологии в посюсторонность. Поскольку данный раздел уже наполовину говорит стихами, подтвердим и эту мысль поэзией – примерами из истории государственного гимна.
Что государство должно вообще иметь гимн, долгое время было неочевидным. Гимн рождается в Новое время из приветственной музыки для главы государства… Какую музыку писали, например, для Грозного или для его кроткого богомольного сына? Скорее, это сами они писали стихиры и каноны во славу Господа. Но в честь Екатерины, когда империя вошла во вкус побед, зазвучало: «Гром победы, раздавайся!»
Зри, премудрая царица!
Зри, великая жена!
Что Твой взгляд, Твоя десница
Наш закон, душа одна.
Зри на блещущи соборы,
Зри на сей прекрасный строй;
Всех сердца Тобой и взоры
Оживляются одной.
При Павле русский гимн вознесся на высоту, соответствующую идеологии его царствования: Русь есть подножие Небесного Иерусалима, духовный рыцарский орден, служащий Богу на земле. Стихи «Коль славен наш Господь в Сионе» написал Михаил Матвеевич Херасков, мелодию – церковный композитор Дмитрий Степанович Бортнянский, между прочим, один из первых энтузиастов изучения древнерусской музыки. «Сие было бы, – писал он, – прочным основанием контрапункта отечественного. Древнее пение, быв неисчерпаемым источником для образуемого новейшего пения, возродило бы подавленный тернием отечественный гений и от возрождения его явился бы свой собственный музыкальный мир». Весь гимн краткой эпохи Павла – псалом Богу и выражает религиозное настроение императора:
Ты солнцем смертных освещаешь,
Ты любишь, Боже, нас как чад,
Ты нас трапезой насыщаешь
И зиждешь нам в Сионе град.
Ты грешных, Боже, посещаешь
И плотию Твоей питаешь.
Это религиозное настроение, однако, имеет существенное отличие от древнерусского – в нем нет покаяния, а есть уверенность, что все наши дела угодны Богу и способны славить Его. «Послушались бы они веления Божия не воспевать песни Господней на реках Вавилонских, – строго отзывался святитель Игнатий о духовных поэтах галантного века. – Кто на реках Вавилонских и не отступник от Бога Живаго, на них тот будет плакать».
Последовавшая за цареубийством 11/23 марта 1801 года Александровская эпоха, не искавшая оригинальности, адаптировала слова и музыку английского королевского гимна. Тем самым Россия как бы расписывалась в том, что революция в Европе подавляется под эгидой Англии. Так продолжалось до 1816 года, когда Жуковский написал на тот же мотив оригинальное стихотворение «Молитва русских», включившее в себя византийскую по духу программу восприятия царской власти:
Боже, Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли!
Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю —
Все ниспошли!
При Николае I изменение претерпела уже мелодия. Сохраняя преемственность с английским архетипом (который лег в основу целого ряда европейских монархических гимнов), она была обновлена придворным певчим Алексеем Федоровичем Львовым. В то же время текст гимна получил высочайшее утверждение в лаконичной редакции, которая не предъявляла к царю никаких ожиданий, а только прославляла царя в народе и народ в царе. Более того, поскольку крестьяне царю не присягали, можно даже усомниться в том, что «мы» этого гимна относится ко всему народу:
Боже, Царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу, на славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь православный!
Боже, Царя храни!
Новый гимн как бы снимал с царя все обязательства перед народом, кроме одного: быть царем православным. Государство концентрировалось в лице государя и в нем само переживало апофеоз. На печатном издании (1869) этого лаконичного гимна со знаменной нотацией, над изображением Александра II и ниже дельты со «Всевидящим оком» было набрано предостережение: «Не прикасайтеся Помазанному Моему» (ср. Псалом 104:15). Однако 1/13 марта 1881 года на небольшом расстоянии от Михайловского замка произошло второе цареубийство, теперь уже публичное.
Глава 4Перемена царства
Русская революция
«Потоп», обещанный Николаем Булевым на 1524 год, не произошел – за исключением начавшейся в том году крестьянской войны в Германии. А вот «перемена царства» все-таки произошла на Руси, но намного позднее, в год четырехсотлетия Реформации. Закончилась тысяча лет правления варягов (если учесть, что Романовы были родственниками Рюриковичей по первой, любимой народом жене Ивана Грозного – царице Анастасии), пал сословный организм народа и с ним культура знати, духовенства и купечества, убит был помазанник Божий вместе с женой и детьми, официально расторгнут союз государства и Церкви, православие изгнано из образования, из благотворительности, общественного поля вообще. Россия, почти дойдя до врат Цареграда, вместо «Пророчества» Тютчева увидела воочию «Предсказание» Лермонтова:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь. […]
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:
И горе для тебя! – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
Также и стихотворение Блока, написанное в 1903 году, то есть еще до первой русской революции, оказалось поразительно прозорливым, кинематографически точным отражением грядущих событий:
– Все ли спокойно в народе?
– Нет. Император убит.
Кто-то о новой свободе
На площадях говорит.
– Все ли готовы подняться?
– Нет. Каменеют и ждут.
Кто-то велел дожидаться:
Бродят и песни поют.
– Кто же поставлен у власти?
– Власти не хочет народ.
Дремлют гражданские страсти:
Слышно, что кто-то идет.
– Кто ж он, народный смиритель?
– Темен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его – и ослеп.
Он к неизведанным безднам
Гонит людей, как стада…
Посохом гонит железным…
– Боже! Бежим от Суда!
Советские историки о таких предчувствиях обычно говорили, что господствующие классы бессознательно предвидели неизбежность своего падения. Но как быть тогда со стихотворением, написанным эмигрантским поэтом, который носил псевдоним Дон-Аминадо? Этот поэт не принадлежал к большевикам, и к тому же, вроде бы рано было предчувствовать падение режима, установившегося всерьез и надолго. Тем не менее 1926 годом датируются строки:
Провижу день. Падут большевики,
Как падают прогнившие стропила.
Окажется, что конные полки
Есть просто историческая сила.
Окажется, что красную звезду
Срывают тем же способом корявым,
Как в девятьсот осьмнадцатом году
Штандарт с короной и орлом двуглавым.
И еще более удивительные строки подписаны годом 1920:
Потом… О, Господи, Ты только вездесущ