«История русско-японской войны» и портрет русского царя в музее г. Какунодатэ, Япония. Фото автора
Революция показала, что христианство, лишаясь государственной поддержки, не умирает, как язычество в аналогичных обстоятельствах. Новых мучеников явилось в XX веке много больше, чем сколько можно было бы ожидать по состоянию духовенства и других сословий, которое обличали не только внешние критики, но и сами будущие мученики. Более того: хотя духовенство было физически выбито к 1941 году в ходе целенаправленной силовой антицерковной компании, сопровождавшейся настоящей вакханалией атеистической пропаганды (такая оценка ни в коей мере не преувеличена), та часть народа, которая сохранила веру или потом возвратилась к ней, оказалась в масштабах государства настолько существенной, что с началом Великой Отечественной войны тысячи закрытых церквей пооткрывались вновь. С этой точки зрения третий Рим даже в своем падении сохранил характер «вечного города»: говоря сухим языком статистики, Россия продолжила быть единственным государством мирового значения с православным большинством, хотя и было это государство вывернуто наизнанку.
Судьба новых мучеников тесно переплетается в русском церковном сознании с участью царской семьи. Несмотря на то, что множество клириков и мирян за десятилетия советской власти пострадали за веру, а последний император и его семья были убиты за свой статус (на этом должны согласиться друг с другом сторонники и противники ритуальной версии убийства – в любом случае, семья была убита именно как царская, невзирая на официальное положение «гражданина Романова», его жены и детей), объединяет их не только православная вера, которую все они исповедовали, но также их искупительная роль в контексте русской священной истории [119]. Эта роль едва ли может быть усвоена одним только царственным особам. Правда, патриарх Гермоген писал в послании к Сигизмунду: «Аще царь верен будет Богу, и Бог для его и людем его согрешения отпустит». Однако это говорилось им, скорее, о мирном времени, подобном эпохе царя Феодора. Что же касается бурного периода затянувшейся у нас гражданской войны, церковь гимнографически выразила ту истину, которую она почерпнула из песни трех юношей, брошенных в печь Навуходоносором:
Яко, Владыко, умалихомся паче всех язык, и есмы смирени по всей земли днесь грех ради наших, и несть во время сие князя и пророка и вожда, ниже всесожжения, ниже жертвы, ниже приношения, ниже кадила, ни места, еже пожрети пред Тобою и обрести милость: но душею сокрушенною и духом смиренным да прияти будем. Яко во всесожжениих овних и юнчих и яко во тмах агнец тучных, тако да будет жертва наша пред Тобою днесь, и да совершится по Тебе, яко несть студа уповающым на Тя. (Даниил 3:37–40).
Кровьми вашими, священномученицы, яко в Чермнем мори, потопили есте безбожныя мучители.
Егда буря нечестия на Церковь Русскую воздвижеся, вы, святии новомученицы, страданьми вашими со тщанием укротисте ю.
Кровию бо новомученик, яко водою, угасил еси в Российстей земли пламень нечестия и развращения.
Отчаянии есмы жития ради и не имамы нрава добродетельна: яко миро, приносим Ти, Господи, молитвы святых сродников наших. Не отвержи Русь издревле Святую, ныне же грехов наших ради люте страждующую. Не презри слезы верных сынов, колен своих пред Ваалом не преклонявших, и ихже не поразил еси, согрешающих. Приими нас кающихся, Боже, святых Твоих мольбами. (Служба новомученикам и исповедникам Российским).
Если бы речь шла о том, что мученики стали примерами для других или заставили своих мучителей кричать «Велик Бог христианский», можно было бы не говорить об искуплении. Но их кончина чаще всего была безвестной, а большинство мучителей не обратилось к вере даже тогда, когда настал их черед попасть в жернова репрессивной машины. Получается, кровь мучеников, а на самом деле и других страдальцев эпохи, «потопила» и «угасила» нечестие тем, что на них как бы истощились фиалы гнева Божьего.
Фрагмент стихиры новомучеников «Земле Русская, граде святый» на галерее возрожденного Казанского собора на Красной площади
На них истощилось терпение людей, которое долго, целые поколения «вопило к небу об отмщении», пока под влиянием атеизма не накопило заряд ресентимента и не прорвалось повсеместной расправой над теми, кто в данном случае понес грехи скорее других, чем свои собственные. Здесь есть аналогия с догматом Искупления, да ей и дóлжно быть, коль скоро, по словам одного из мученических канонов, «Владыка всяческих Своими страданьми венчает мученика». Согласно апостолу Иоанну, дерзновение в молитве способно добиваться для другого прощения не-смертных грехов. «И сие есть дерзновение, еже имамы к Нему, яко аще чесо просим по воли Его, послушает нас. […] Аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти, да просит» (1 Иоанна 5:14–16). Не-смертным, очевидно, является невольный грех кающегося человека. Следовательно, заступничество святых действует через покаяние, оно помогает преодолеть груз дурных наклонностей, накапливающихся с ходом истории. Подвигом юродства блаженная Ксения спасла умершего без исповеди супруга. В поэме святителя Николая Велимировича «Небесная литургия» молитвы святого Саввы спасают целую страну, испившую чашу гнева Божьего, и Сам Христос называет Савву в этой поэме «вторым спасителем сербского рода».
Сказывай Мне, дивный святителю,
Сербского рода вторый спасителю,
Какова тебе печаль великая,
Что ты слезы с лика роняешь,
Песнь небесную венчаешь плачем?
Отказ Николая II от борьбы за власть был таким актом самоотречения монархии, который в русской истории сопоставим только с поступком князей Бориса и Глеба. Нельзя просчитать исхода этой борьбы, если бы она началась, – процесс был бы многофакторным, а наши сведения обязательно неполны, – но другой человек, особенно с характером Грозного, попробовал бы на его месте, может быть, не без шансов на успех. В конце концов, одна революция уже была подавлена силой при Николае II. Не попытавшись бороться, не проверив на деле, какие ресурсы еще остались, если поставить вопрос ребром и поднять царское знамя для всех верноподданных, не искусив нравственную силу присяги при ее столкновении с дерзостью авантюристов и малодушием выжидающих, царь попытался пресечь Смуту в зародыше и оказал доверие своей воюющей стране в том, что она справится с внутренней неустойчивостью благодаря устранению раздражающего фактора, коим он считал самого себя, не имея точных данных о характере поднятого в Петрограде восстания. Это доверие и стало самой прямой причиной гибели царя и его семьи. В этом доверии он возвысился и взял истинный ореол царя-мученика.
В самый день отречения царя в подклете Вознесенского храма в подмосковном Коломенском была найдена икона письма XVIII века, на которой изображена Богородица с инсигниями царской власти – скипетром, державой и в венце. Донесение Синоду об этом обретении написал московский митрополит Тихон (Беллавин), который по жребию станет патриархом на Поместном соборе 1917–1918 годов. Специалисты определили тип иконы как «Цареградская»2.[120]Списки с нее скоро разошлись по приходам, появился текст службы, составленный, как полагают, с участием новопоставленного патриарха. Быстрый рост почитания новообретенного образа был связан с тем, что в его явлении увидели знак: Божия Матерь взяла в Свои руки власть над Россией. Эта мысль отчетливо видна в тексте богослужения. Она включает в себя и другие традиционные идеи: нельзя возлагать свои надежды на земных властителей; исторические бедствия служат побуждением к раскаянию в тех грехах, которые привели к ним; Царство Божие неразрушимо и неуязвимо для своих врагов.
Неправда, яко море, скры землю Твою, и ныне люте потопляеми есмы, но Ты простри десницу Твою… постави ны на камене веры… и утверди посреде нас державу Твою.
Не надейтеся на князи преходящия: ничесо бо возмогут и, сыны человечестии суть, изыдут яко былие, и никтоже их помянет, но молитеся, братие…
Града Сионска взыскующе, под Твой покров, Дево Чистая, днесь притекаем, и никтоже возможет на ны, яко несть град силен, аще не Сущаго Бога, и несть ина крепость, аще не милость Владычицы Девы.
Ничесоже устрашимся, не от мира бо спасение наше, но Превознесенныя Владычицы милосердием ограждаемся и тому днесь радуемся, яко прииде Заступница на стражу земли Своея.
Суд гневен прииде на ны, и разсыпася радость людей Твоих, вси бо плачем и рыдаем и тако глаголем: о мечу Божий, доколе не упокоишися?
Из нощи дел прелести погубиша ны, пал есть Сион, и заключени есмы. Иерусалиме, Иерусалиме, почто тако омрачился еси?
Разумейте, непокоривии языцы, и не хвалитеся о мышце своей, зане един есть град несокрушим, и сия Твоя, Приснодево Владычице, Держава и Царство, еже и стоит до скончания века.
Тайная вся обнаженна показуются днесь. Свят есть суд Твой, о Господи, и свято имя Твое; но виждь, Боже, яко среди братий моих Матерь Твоя, и преложи гнев Твой.
Так идея третьего Рима совершила круг и возвратилась к своему началу, – о чем тогда едва ли кто-то думал, – начавшись как осмысление сказания о Римской иконе, она пришла к обретению Цареградской. Если Римская (отождествленная с Тихвинской) икона перелетела на Русь, подобно апокалипсической жене, бегущей в пустыню, чтобы сохраниться там то и единственной надежной хранительницей Руси, не столько государства, конечно, почти всегда уверенного в своих силах, сколько Святой Руси, ее духа, стала икона.
Храм Вознесения в Коломенском. Фото автора
Христианское царство строится не исходя из той или иной социально-политической доктрины, оно зиждется покаянием и обращением к Богу – так можно обобщить смысл явления иконы Державной Божией Матери. Для православного монархиста принятие Богородицей царских инсигний означало надежду на то, что государство останется христианским, и его служение государству сохранит свой многовековой христианский смысл. Между тем значительная революционизированная часть народа была еще охвачена другой идеей, тоже в своем роде имперской и даже всемирной, и для нее только начинались этапы большого пути.