Пожар.
Тени-убийцы.
Те самые тени, что кружили сегодня над ним…
Он говорил, умолкал, а потом, будто забыв о том, что сказал только что, принимался рассказывать сначала.
Бесконечная история.
Замкнутый круг.
— Хватит! — выкрикнула, не выдержав, Софи. — Прекрати!
Вырвалась из его рук и, путаясь ногами в складках длинного платья, подползла повыше, чтобы увидеть его лицо. Испугалась, что оно будет таким же, как в зале, чужим и отрешенным, и вздохнула с облегчением, убедившись, что это не так.
— Прекрати, — попросила снова, щекой прижавшись к его щеке. — Глупости говорить. Ты не убийца. Ты… не специально же. Не хотел…
— Убийца. Я темный. Я убиваю, когда злюсь. Могу случайно, могу специально.
— Часто?
— Что?
— Убиваешь часто?
Как-то Амелия позвала ее на представление новомодного экспериментального театра. Пьеса напоминала сны сумасшедшего, но к финалу зрители, те, что не ушли сразу же, понемногу втянулись. Как и Софи, наверное, втянулась в эту безумную жизнь, раз уж подумала совершенно серьезно, что если нечасто, то это еще терпимо.
— Сейчас — нет, — ответил он, на миг задумавшись над ее странным вопросом. — Вообще никогда сейчас. Только как шеар. Но это — другое. Шеар не отбирает жизни из ненависти, и это не его выбор, он делает то, что нужно…
— А раньше?
— Однажды. Помнишь, Ланса? Я вас так и не познакомил. Тогда… Я нашел того, кто его убил, и… тоже убил. Его и тех, кто с ним был. Всех.
— Тенями? — Софи сама поражалась спокойствию, с которым расспрашивала его об этом.
— Нет. Из пистолета. Но это неважно: тогда я тоже не сдержал тьму.
— Сдержал, — замотала головой она. — Сдержал, потому что вернулся ко мне. Ты, главное, возвращайся, хорошо? А еще лучше — не уходи больше.
— А ты? — он коснулся губами ее лба. — Не уйдешь от меня?
— Как? Ты же не отпустишь.
— Не отпущу.
— Вот и не отпускай.
— Так просто?
— Да.
И она его тоже не отпустит.
Глава 35
Тьен не хотел думать, что случилось бы, если бы не было Софи.
Она была.
Она есть.
Она будет.
Это — все, что он хотел сейчас знать.
И это — все, что он знал. Остальное смазалось вспышками тьмы и света, затерялось между прошлым и будущим, растворилось в миллионах не нашедших ответа вопросов…
Пусть.
Он был бы даже рад, если бы разбившаяся на осколки жизнь никогда уже не собралась в единое целое, кривое и неуклюжее, и можно было бы выбросить ее, забыть и выбрать себе другую — светлую, теплую, пахнущую солнцем и ромашковым мылом, в белом, воздушном, словно кремовый торт, платье…
Но нет, не получится…
Дверь отворилась, пропуская Йонелу.
Сильфида на мгновение зависла на пороге, глядя на них с Софи, в обнимку лежащих на кровати, и неторопливо влетела в комнату. Бросила на кресло в углу какие-то вещи.
— Здесь кое-что из гардероба Эйнара, — пояснила она. — Тебе должно подойти. Если чувствуешь себя достаточно хорошо, переоденься и спустись вниз.
— Зачем? — поднявшись с кровати, спросил Тьен. Без опасений и страха, но должен же он знать, что его ждет?
— Проститься с народами, как и собирался, — Йонела не смотрела в его сторону. Должно быть, ей это было неприятно. — Холгер подправил их воспоминания о сегодняшнем празднике, чтобы не задавали лишних вопросов. Так что…
— Они ничего не помнят? — встрепенулся шеар. — Никто?
— Правду знает только семья и твоя свита. Если не доверяешь им, — сильфида брезгливо поморщилась, напомнив себя обычную, — сам потом разберешься. И с Генрихом.
Лэйд вошел в комнату через минуту: Йонела не сказала, что он идет следом. Огляделся, и немало удивился, увидев Тьена и смущенно поправляющую платье девушку рядом.
— Софи? Я… кажется, пропустил что-то…
Очевидно, правитель не счел Генриха частью семьи.
— Ты хотел поговорить с Холгером, — хмурясь, припоминал человек, — а потом начались все эти церемонии. Ты…
Археолог заметил Йонелу и осекся.
— Я поговорил, — сказал Тьен. — Разговор… неприятный вышел, и Холгер решил, что никому не стоит о нем помнить…
Он мог бы отложить объяснения, но чувствовал, что ему не хватит для этого сил. Каждая минута неопределенности станет грузом, вновь тянущим его во тьму.
— Ты узнал? — оглядываясь то на Софи, то на старую шеари, спросил Лэйд дрожащим от нетерпения голосом. Он так долго ждал, что правда, любая правда будет для него избавлением…
— Да. Узнал. В тот день…
— Верден, — выпалила Йонела. Сверкнула сердито глазами на недоуменно уставившегося на нее Тьена: — Что? Ты же все равно ему расскажешь. Так лучше я, пока ты все не переврал. Да, это мой муж послал ильясу в ваш дом. Он не хотел никого убивать, только забрать ребенка, но тьмой сложно управлять, даже шеарам. И не нужно осуждать Холгера за то, что он хотел сохранить доброе имя отца. Но вы же настырные, вам, во что бы то ни стало, нужен ответ. Устроили невесть что в моем доме!
Слезы выступили у нее на глазах. Искренние…
— Надеюсь, теперь вы довольны! — закончила сильфида, с неподдельной злостью глядя на Генриха.
И смотрела так, пока он не вышел из комнаты, что-то растерянно бормоча.
Только тогда Тьен отмер.
— Зачем?
Поступок Йонелы был странным. Непостижимым. Памятью мужа она дорожила больше, чем всеми сокровищами Итериана…
— Ему нужен ответ, — проговорила шеари. — А Вердену уже все равно.
Подлетев к двери, она обернулась:
— Не задерживайся, тебя ждут. И можешь ляпнуть там что-нибудь напоследок. В своем духе… для достоверности…
Ей, как и самому Тьену, как и Холгеру, наверное, и всем остальным, чью память не перекроил огонь, не терпелось скорее закончить этот день. И он не стал затягивать с уходом.
Переоделся. Спустился в зал.
Избегая встречаться взглядами с кем либо из сидевших на тронном возвышении, произнес короткую речь, на удивление связную. А в самом конце по совету Йонелы «ляпнул», что женится на человеческой женщине и остается в ее мире. Навсегда.
Прощание состоялось определенно в духе третьего шеара, оставив стихийникам достаточно тем для пересудов. Но не это главное.
Прощание состоялось.
У Кеони была мечта. Их у него было немало, но эта — одна из заветных.
И она, мечта эта, взяла и сбылась.
Сбылась, когда стала ему совершенно безразлична.
За короткое время многое стало пустым и неважным.
— Подумай, — сказал старейший. — Но недолго. Дважды я подобных предложений не делаю.
Лучшая в Итериане школа, где готовили целителей-водников, открыла перед ним двери… образно говоря — ведь в Бездонном озере нет дверей…
— Шеар Этьен рекомендовал тебя как способного целителя, и только из уважения к нему, из благодарности за все, чем мой народ обязан…
В ушах у Кеони до сих пор стояли другие слова: не так давно старейший совсем иначе отзывался об Этьене. И ни о какой благодарности не вспоминал.
— Это весьма лестное предложение для меня, — юный тритон старался говорить сдержанно и почтительно. — Но до начала обучения я хотел бы повидаться с семьей.
Он часто представлял, как вернется на родину героем и будет рассказывать о своих приключениях в свите третьего шеара. Но и эта мечта теперь померкла.
Какой шеар? Какая свита?
Фер оставил его, как только погас огонь забвения. Флейму нужно было восстановить силы, и не исключено, что он попросту спал сейчас где-нибудь в укромном уголке.
Лили сначала говорила о чем-то с правителем, а затем тритон видел ее в обществе послов с Полуденного континента. Альва расточала улыбки и принимала комплименты с таким беззаботным видом, что не знай он правды, решил бы, что и ее память стерло пламя.
Эсея прибилась к стайке соплеменниц. Она избавилась от копья и успела сменить повседневный, немало пострадавший в схватке с ильясу наряд на традиционное для дочерей воздуха платье из полупрозрачного шелка. Кеони и не подозревал, что у нее в гардеробе водятся такие роскошные вещи: нежно-розовое, как цветок персика, воздушное, украшенное искусным шитьем… Чушь! Это не ее платье — еще один обман. Розового Эсея никогда не носила… хотя напрасно, он ей к лицу… Но все равно обман!
Они все его обманули, оставили в стороне, тогда как сами…
На Эсею Кеони был обижен сильнее чем на других. Ей каким-то чудом удалось сохранить свой свет и бросить вызов тьме — той самой, в которой, если верить Этьену, обреталась и частичка души Кеони. Сильфида с ее взбалмошным характером, острым языком и полным отсутствием понятия дисциплины оказалась безупречно-светлой, а он, значит… Но, может, и ничего не значит: она ведь пришла с шеаром Эйнаром и уже после того, как ильясу высосали из всех силу… Хотя потом, когда ильясу уже не было, а сила вернулась, Эсея продолжала защищать командира и не побоялась вступить в спор со старейшими, а он, Кеони, стоял в стороне и ждал, чем все закончится. И за это он злился на нее еще больше. И на себя…
Но пуще всех — на Этьена.
Потому что не понимал.
Темный шеар? Да. Никто никогда прежде не призывал тьму в Итериане. И даже в других мирах Кеони не видел, чтобы кто-либо мог собрать ее так много сразу.
Но света в нем было еще больше. Та, единственная вспышка — что-то невероятное…
И все же тьма. Схватка с правителем. Разрушения. Угрозы, которыми он сыпал…
Наверное, старейшие правы, Этьен опасен. Но Холгер так не считал. Холгер, который сам вызвал сына на бой, защищал его перед всеми и, защищая, решился на поступок, непростительный для шеара. Шеар — это закон и справедливость, это вечный свет Итериана…
И тьма. Этьен ведь тоже шеар. Один из хранителей Великого древа.
Как жить в мире, в мирах, у которых такие хранители?
Как вообще жить, если не знаешь, кому и чему теперь верить?
Фернана он нашел по слабым, но вполне узнаваемым отблескам силы. Как и ожидалось, тот спал — прямо на одной из многочисленных дворцовых лестниц, завернувшись в бархатную портьеру. Пришлось прервать его отдых.