Друзья, которых они не пригласили на свадьбу, придут на похороны.
Будут цветы, целое море цветов, еще больше слез.
Придется выслушивать сочувственные речи, искренние, но ненужные. Смотреть, как опускают в землю гроб…
Прощаться и жить дальше.
Он сделает все, чтобы дети недолго страдали от этой потери.
Нет, не станет забирать их чувства и боль, это то же самое, что отобрать у них Софи, но постарается, чтобы они как можно скорее вернулись к нормальной жизни. И когда это произойдет, когда Клер снова научится улыбаться, а Люк возьмет в руки гитару, он подарит им сказку. Отведет в Итериан.
Это тоже решено.
В конце концов, он — третий шеар Дивного мира и имеет право находиться там. Да и Холгер, наверное, не будет возражать, когда узнает.
Детям перемены, особенно такие, пойдут на пользу. А он… Раз уж вспомнил, что шеар, то, быть может, найдется дело, разобраться с которым под силу лишь обладателю дара четырех, чтобы было чем занять себя на какое-то время…
— Достойные порывы, но по ряду причин правителя вряд ли порадует твое решение. Вернее сказать, вызовет у него массу противоречивых реакций.
Тьен вскочил и сел на кровати, продолжая прижимать к груди тело Софи, а увидев говорившего, до крови закусил губу, не позволяя себе ни радостных от вспыхнувшей в душе надежды, ни возмущенных возгласов.
Огонь неспешно приблизился и, склонив к плечу голову, оглядел шеара и мертвую девушку на его руках.
— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что это — всего лишь труп? Почти прах…
Как Тьен ни старался сдерживаться, не смог оставить без ответа неприкрытую насмешку в словах предвечного:
— Это — все что у меня осталось, потому что ты не посчитал нужным откликнуться на зов.
— На зов? Понимаешь, какая штука, Этьен. Мы крайне редко отзываемся на просьбы людей. Почти никогда. А когда ты звал меня, я слышал именно человека. Слабого, глупого, бессильного перед судьбой. Я не чужд сочувствия, но не испытываю жалости к немощным созданиям, невластным даже над собой. Но потом ты повел себя как шеар. С Генрихом, и позже тоже. И мысли твои — это мысли шеара. А с шеаром, пожалуй, мы могли бы договориться…
— Все, что угодно, — выпалил Тьен, не задумываясь, и тут же испугался, что его поспешность может показаться стихии признаком человечности, в худшем смысле этого слова.
— Сначала брось это, — приказал Огонь, брезгливо ткнув пальцем в мертвое тело.
Бросать Тьен ничего не собирался. Осторожно уложил на кровать и, подумав, накрыл покрывалом.
Медленно поднялся и подошел к Огню.
— Я слушаю.
Предвечный оглядел его с головы до ног:
— Интересный ты экземпляр, Этьен. Все-таки смешение кровей имеет некоторые плюсы. У тебя, в отличие от чистокровных шеаров, отсутствуют ложные ограничители. Ты чаще, чем они, принимая решения, полагаешься на собственный выбор, а, следовательно, реже избегаешь личной ответственности за совершенное. И эмоции ты научился контролировать, а не подавлять. Можно было бы сказать, что ты весьма близок к моему видению того, каким в идеале должен быть шеар… Но тьма, сам понимаешь, лишнее. Совсем лишнее.
— Занимаетесь выведением идеальных шеаров? — съехидничал то ли от волнения, то ли по привычке Тьен.
— Так, время от времени, — ответствовал Огонь легкомысленно. — Но вернемся к твоей проблеме. Хочешь вернуть свою женщину? Почему?
— Она мне нужна.
— Что ж, не буду обманывать, — проговорил предвечный неспешно. — Хоть твоя Софи и человек, вернуть ее будет ненамного проще, чем стихийника или шеара. Понадобится время.
Тьен кивнул, не спеша пока радоваться. Он и не надеялся, что для него сотворят персональное чудо, и он получит свою шеари немедленно. Главное, чтобы Огонь согласился. А он сумеет дождаться…
— Есть еще одно решение, — продолжило воплощение стихии. — Родилось спонтанно, но идея, мне кажется, неплоха. И ждать не придется.
— Что за идея? — поинтересовался шеар осторожно.
Во рту пересохло, руки дрожали… На миг закралась в голову мысль, что он сошел с ума окончательно и бредит, а на самом деле нет здесь никакого Огня и никто не вернет ему его Софи…
— Идея? — переспросил предвечный. — Да вот такая идея…
Он резко взмахнул пылающей дланью перед лицом Тьена, и тот зажмурился. А когда открыл глаза, оказалось, что он стоит на подоконнике распахнутого в ночь окна, в лицо дует холодный ветер с колючими крупинками снега, а внизу — покрытая корочкой тонкого льда река.
В следующее мгновение грянул выстрел…
Боль. Падение. Треск. Обжигающие объятия ледяной воды.
А затем вдруг — тишина и полное отсутствие каких либо ощущений. Блаженство…
…сменившееся вновь острой болью в груди и ноющей, тягучей — в оттаивающих от близкого тепла членах…
Тьен застонал и попытался открыть глаза, но отяжелевшие веки едва-едва разомкнулись. Неяркий свет, какое-то движение…
И опять темнота.
Он лежал на жестком полу, а рядом кто-то суетился, пыхтел, стягивал с него мокрую одежду, ворочал онемевшее от боли и холода тело, перевязывая рану, и от прикосновения маленьких ручек болело еще сильнее… душа…
Шеар, точнее, сейчас еще не шеар, а обессиленный от кровопотери и переохлаждения человек тщетно пытался пошевелиться, поймать эти теплые ладошки, прижать к растрескавшимся губам… Или хотя бы открыть глаза и увидеть ее. Живую…
Но, нет.
Лишь рот приоткрылся в беззвучном стоне: Софи…
«Да-да, малышка Софи, — послышался голос Огня. — Милая добрая девочка, подобравшая на улице подстреленного воришку. Я счел этот момент переломным в ваших судьбах. Понимаешь, раньше нельзя, потому что если что-то пойдет иначе и ты не получишь свою пулю, пропустишь знакомство с водой. А позже может быть уже слишком поздно…»
«Поздно для чего?», — спросил Тьен мысленно.
«Чтобы все исправить. Ты ведь не передумал?»
Нет, не передумал.
Все, что угодно, только бы она жила…
«Все? — переспросил Огонь. — Тогда слушай мой план. Сейчас ты — этот ты, который валяется тут с дырой в груди — уснешь. За ночь восстановишься. Ну, ты помнишь, как это было. А утром уйдешь. И никогда уже не вернешься в этот дом»
Никогда?
Дыхание, и без того слабое, перехватило. Боль с новой силой вгрызлась в тело и в душу…
«Ты же хочешь, чтобы она жила? — продолжал предвечный. — А я предлагаю устранить первопричину трагедии»
«Меня?»
«Тебя из ее жизни. Через несколько дней Софи оправится от вашей встречи. Через пару месяцев уже и не вспомнит. Вырастет. Встретит хорошего человека. Выйдет замуж. Родит детей. Ей ведь не придется годами ждать твоего возвращения, и в этом есть свои преимущества»
Есть. С этим сложно поспорить.
И оттого еще больнее.
Отказаться от нее? Никогда не чувствовать прикосновения ласковых рук. Не слышать ни голоса, ни даже легкого ее дыхания. Никогда уже не назвать своей…
«Я же не совсем бесчувственный, — успокоил предвечный. — Ты тоже забудешь ее, когда уйдешь. Ну, была какая-то девчонка, ну спасла, спасибо ей. И все. У нее своя судьба, у тебя — своя. Тебе еще две стихии освоить, потом Итериан ждет…»
Нет!
Если так — то нет, он не согласен.
Потерять ее — это одно. Но никогда не знать…
Нет.
Без Софи, даже без воспоминаний о ней, все изменится.
Абсолютно все.
А в первую очередь — он сам…
Но Тьен не спешил окончательно отказаться от этого плана. Все же он слишком шеар, чтобы решать одним только сердцем.
Возможно, Огонь прав, и так будет лучше для всех.
Или нет?
Бесчисленное количество вариантов. Нет счета ответвлениям новых, не проложенных еще путей.
Если завтра он уйдет навсегда, то не окажется спустя две недели в маленькой чайной в центре города. Не встретит господина Мориса. Не разживется револьвером. Не возьмет визитку…
Ланс никогда не станет коммивояжером и не столкнется в Ли-Рей с козырем…
Не будет трупов в горящей мастерской…
Весной в дом Софи придет бригада медиков, и Люку сделают обязательную прививку…
Но ведь это не все.
Манон не ответит на ухаживания нового соседа, и их дети никогда не родятся…
А Ланс? Что с ним станет после того, как Тьен все равно вынужден будет уйти в Итериан? Влезет ведь куда-нибудь рано или поздно…
А Клер?
Софи говорила, что малышка сильно болела, и на лечение пошли деньги, которые он, уходя, оставил. Что, если не будет никаких денег?
«Ладно тебе, — не выдержал ожидания Огонь. — Скажи уже честно, что не хочешь отпускать ее»
Сухие, шершавые от мороза губы девочки коснулись его лба…
«Не хочу!»
Превозмогая слабость, боль и тяжесть разделяющих их лет, Тьен открыл глаза. Увидел прямо перед собой встревоженное личико и, не сдержавшись, рванулся к ней, притянул к себе и успел поцеловать до того, как огненный вихрь закружил его и выбросил назад, в комнату, где лежало на кровати бездыханное тело.
А губы еще помнили живое тепло…
— Стоило попробовать, — проговорил Огонь.
— Не стоило.
Без нее все стало бы другим.
Он стал бы другим, не случись в его жизни тех трех месяцев рядом с ней.
И если бы он не помнил Софи все эти годы в Итериане и в других мирах, если бы не мечтал вернуться к ней, никогда не выбрался бы из той пустоты… В лучшем случае. А в худшем — тьма, которую он носил в себе, однажды вырвалась бы наружу, и некому было бы остановить ее…
— Ты рисковал, предлагая мне этот способ.
— Ничуть, — отозвался Огонь. — Я же знал, какова вероятность, что ты на него согласишься.
— И какова же?
Один из четырех насмешливо фыркнул в ответ.
Не такого поведения ждешь от великих стихий-прародителей, но сейчас Тьена почти не раздражали его издевки. И этот вариант — то ли проверка, то ли очередной эксперимент… Пусть что угодно говорит и делает, лишь бы вернул Софи.
— Верну-верну, — заверил Огонь. — Стал бы иначе тратить на тебя время?
Тряхнул языками пламени, изображающими у него волосы, и, словно торгаш, предлагающий последнюю цену, произнес: