— Ты лжешь!
Без маски безразличия она ему даже понравилась. Эта Музи была не так мила, как Овиэн, значительно старше, и татуировки ее уродовали, но внутри чувствовалась страсть. Хороший Муз бесстрастен. И все-таки она возвысилась, причем в самом Мизерато. Получается, что ее преданность была столь же сильна, как и его неприязнь.
— Хотел бы солгать, но родился третьим. Моя душа для тебя открыта.
Музи молча согласилась. Тем большим было ее удивление, ведь этот чистокожий Муз говорил правду. Правду, которая противоречила всему, что она знала. Если, конечно, коловиты не придумали новую хитрость, чтобы заполучить священную плоть. Ради такого южане средств не выбирали.
— Но почему ты не хочешь служить нашему милостивому творцу? — Она решила зайти с другой стороны.
— Прежде у меня была хорошая жизнь. Элти, которую я любил. Будущее, о котором мечтал. Музы забрали все. Не понимаю, о чем они думали, когда меня выбирали. Как видишь, я плохой служитель Музерату. Настолько плохой, что старый Муз предложил мне сделку. Я не хотел забирать всю плоть — только частицу для своего храма. В Коловитано бога почитают не меньше, чем здесь. Пусть я вор, но ведь вы не желаете делиться добровольно! Разве Музерату угодна жадность?
— Ты не понимаешь, о чем говоришь.
— Даже не пытаюсь. Я уже проиграл, ночные охотники не справились. Кстати, какая участь ждет уцелевших?
— Та же, что и тебя. Вольно или нет, вы послужите нашему общему делу. В Узерхау всех каулов отправляют в шахты. Знаешь, как там умирают? В поту и ознобе, в клубах дыма и пара. Под барабаны, бой которых не умолкает никогда. Но для тебя он однажды умолкнет. И скоро ты будешь жаждать этого мига.
— Я не любил своего отца, но всегда внимал его мудрости. «Сильные не пугают», — говаривал старый хан. Если я еще не слушаю барабаны, на то есть причина. Что тебе нужно, Музи?
Она замолчала, но ненадолго. Возможно, прямой вопрос ее озадачил, а может быть, напротив, развязал руки. Однако жрица не поддалась и умело продолжала игру.
— Мне нужно знать, как тебе это удалось.
— Тебе интересно, — догадался Моро. — Моя свобода тебя привлекает, ведь у вас, Музов, ее нет. Хотя все мы родились третьими.
— И в чем же твой секрет?
— Ни в чем. Можешь считать меня выродком. Видимо, даже среди нас такие встречаются. Коловиты это поняли и решили меня использовать. Они знали, что в мою свободу не поверит никто.
— Допустим. Но с чего ты взял, что после всего коловиты тебя отпустят? Очевидно, твоя участь предрешена: от выродка-вора проще избавиться.
— Пусть так. Но даже это лучше, чем храмовые застенки.
— Ты не задумывался о том, чтобы оставить плоть себе?
Моро через силу улыбнулся.
— На что она мне? Не хочу превращаться в желанную добычу для всех. Это совсем не та свобода, о которой я мечтаю.
— Возможно, у тебя и выбора-то нет, — приглушенно сказала Музи.
— Что это значит?
— Коловиты не могли тебя освободить, ни один Муз на это не способен. Даже у пайгамбаров нет такой власти. Получается, на то была воля самого творца Музерату. Но убедиться в этом можно единственным способом.
Моро посмотрел на нее с недоверием. На этот раз прекрасные уста были на удивление многословны.
— Так вот зачем ты здесь, — криво усмехнулся пленник. — Я уже видел такие глаза и слышал подобные речи. От коловитов, которые меня сюда послали. Что же предложишь мне ты, красавица Музи?
— Не я. — Ее лицо вновь стало непроницаемым. — Музерату. Если он действительно тебя выбрал, то подарит силу. И власть. Я знаю лишь одного кетмена, который такого удостоился. Возможно, ты станешь вторым.
— Неожиданно, — покачал головой Моро. — Из преступника, почти каула, в избранники Музерату? Второго из существующих? Наверное, я должен быть счастлив. Одного не понимаю, тебе-то это зачем?
Ее большие глаза смотрели на него с вызовом.
— Лучше быть второй при избраннике, чем затеряться среди подобных. Для Зарко Шак Одао я одна из многих, безликая Музи. А он ведь даже не третий в роду. Я служу не Зарко, а Музерату, который прежде не выбирал одного из нас. Возможно, мы с тобой единственные, кто смог распознать волю творца. Точнее, я распознала. И теперь хочу получить заслуженную награду.
— Понятия не имею, кто такой Зарко Шак Одао, и о какой службе идет речь. Однако ясно, что у прекрасной Музи на меня планы. Если не в каулы и шахты, то куда?
— Прочь из Узерхау, на новую землю. В новое будущее. Но прежде я должна убедиться, что не ошиблась. Что ты — тот самый.
— И как ты в этом убедишься?
— Ты вкусишь плоть Музерату.
Моро недоверчиво сощурился.
— Что это значит?
— Я поднесу тебе чашу. Внутри будет то, зачем ты сюда пожаловал. Выпьешь содержимое, а потом вознесешь молитву нашему милостивому богу, и не одну. Если Музерату тебя признает, я это почувствую и помогу отсюда убраться. Мы уйдем вместе, ведь мизериты не простят мне предательства.
— А если он меня не признает?
— Тогда твоя судьба мне неведома, — пожала плечами Музи. — Да я ее и не узнаю. Чтобы спастись, мне придется избавиться от тела. В этих темницах часто пропадают узники, жерла наших печей достаточно широки.
Моро нахмурился. Он думал долго, и судьба каула уже не казалась ему такой страшной. В шахтах может случиться всякое — пока есть жизнь, есть надежда. Сделка с Музи выглядела опаснее. И безнадежнее.
— Если я соглашусь, — наконец решился Моро, — если переживу твою чашу, покину эту камеру и Узерхау, затеряюсь от гнева Музов… Смогу ли я получить истинную свободу?
Она не ответила.
Хэлкан Зарко Шак Одао стоял на вершине обугленной башни и смотрел вдаль, на вьюжное Кетменское море. Пронизывающий ветер его не тревожил: белокожий кетмен был укрыт шерстяным плащом, да и привык он к холоду. Зарко провел здесь достаточно времени, чтобы к нему привыкнуть.
Рядом с ним, прямо из снежного марева, возникла фигура. Прибывший также был в теплом плаще с капюшоном. Он не показывал лица, но не из утайки — боялся обморожения.
— Приветствую тебя, хэлкан Зарко, благословенный избранник милостивого творца Музерату, да прояснится нам его воля…
— Прекрати, — небрежно одернул его Зарко. — Избавь меня от этих словес! Музерату не терпит льстецов, я тоже. Тебе об этом известно. Говори прямо, зачем пришел, Нохто Муз.
— Сегодня они уплыли.
— Знаю. Это все?
— Милостивый творец Музерату не послал нам откровения. Никому. Ты же приказал их отпустить. Музы не смеют тебе указывать, но… Скажи, почему? Пайтэн поступила чудовищно.
— Я действительно должен сказать? — ледяной ветер уносил слова Зарко, но безликий Муз чувствовал их на собственной коже.
— Нет.
— Тогда передай остальным, что их милостивый творец выразителен всегда, даже если молчит. Особенно если молчит. Накажи им, пусть истово молятся и просят прощения. Похоже, мы перестали понимать нашего бога.
— Слушаюсь, — глубоко поклонился Муз.
— И еще, Нохто, — окликнул его Зарко, когда темная фигура уже отступила за снежную пелену. — Прикажи разделить священную плоть на несколько частей. А потом предложи ее другим храмам. Начни с мифритов, музритов и коловитов. За каждую долю поставь такую цену, что в здравом уме не заплатить. Пока не отдадут золото, не показывай им ничего, пусть все сосуды будут наглухо закрыты. Если южане не поверят в милость творца, они ее не заслужили.
— Одумайся, Зарко! — донеслось из белой пустоты. — Если ты ошибаешься…
— Если я ошибаюсь, меня покарает сам Музерату, — перебил Зарко, — но нынче он молчит.
3
— Лари, не убегай далеко! Кетэн скоро закончит, вместе пойдете за ягодами!
Она была младшей дочерью в семье воина — звеньевого арзата, самой желанной и любимой. Мать понесла ее уже в зрелом возрасте, удачно разродилась и считала девочку настоящим подарком милостивого творца Музерату. «Подарку» было дозволено многое — гораздо больше, чем ее братьям и сестрам. В семь лет Лари вела беззаботную жизнь и могла сама выбирать себе обязанности. Больше всего она любила гулять в лесу, собирать грибы, ягоды и целебные травы. Наблюдать за животными, которые так ловко скрывались в зеленой опушке, угадывать голоса птиц среди крон. В этот раз она тоже собиралась пойти в лес, но мать задержала. Местные сауры видели в округе ночных охотников. Дикие кетмены не угрожали земледельцам, но о них ходило множество суеверий, особенно связанных с детьми. Поэтому савра Майхэн настояла, чтобы любимую дочь сопровождала старшая сестра. Лари не возражала, она была послушной девочкой.
День выдался пасмурным и ветреным. Пушистые лапы сосен размеренно колыхались, накатывая на околицу зелеными волнами. Дом звеньевого стоял на окраине поселения. Лари прильнула к невысокому забору и смотрела в чащу, в надежде разглядеть кого-нибудь из лесных обитателей. Внимание девочки привлекло движение. Между стволов мелькала бледная тень. Она двигалась медленно, то проявлялась, то исчезала. Лари испугалась: быть может это был призрак, беглец из Подземного Чертога, который нашел пристанище в их лесу? Но тень приблизилась и воплотилась. Она превратилась в незнакомца, цвет кожи которого заставил Лари ахнуть. Истиннородные господа были нечастыми гостями в их маленьком поселении. Обычно они проезжали, нет — пролетали мимо на роскошных скакунах, в богатых одеждах, среди многочисленной свиты. Господин из леса был одинок и одет просто. Однако в его осанке читалось врожденное достоинство, которое оценила даже семилетняя девочка. В этот момент Лари устыдилась собственной кожи: насыщенно-серой, как грозовая туча. Ее семья не могла похвастаться высоким происхождением.