Свой страх. Теперь один на двоих.
Ничтожная часть нашего милостивого творца больше ему не принадлежит. Она принадлежит тебе, а ты — ей. Ты будешь жить долго, хотя и не бесконечно, но никогда не сможешь принять неизбежное. Смерть. Сделаешь все, чтобы ее оттянуть. Чтобы спасти своего Музерату. Одержимость будет нарастать и постепенно превратит тебя в чудовище. Не снаружи, изнутри. Сперва тебе это понравится, а потом привыкнешь, и останется только страх. Впрочем, возможен и счастливый исход.
Лармэн встрепенулась, изумленная таким поворотом. Она и до этого плохо воспринимала происходящее, но теперь совсем одурела.
— Музерату доберется до тебя прежде. Истинный Музерату! Сам, через пайгамбаров или как-то иначе. Сотрет с себя эту гниль, очистит священную плоть. Я тоже думал об этом, но не решился. Потому что сейчас мой бог молчит. Я не смею противиться его молчанию.
Лармэн собралась с мыслями, поднялась с лесной подстилки и яростно уставилась на Ивуро. Она больше не трепетала.
— Наконец-то я во всем убедилась, — злобно усмехнулась охотница. — Благодарю, что в этом помог. Поверь, я сумею преодолеть страх — и собственный, и его. Стану сильнее. В Алгебоно обо мне еще услышат. Посмотрим, кто кому послужит, Архо!
— Тебе не стоит возвращаться в Алгебоно, — невозмутимо произнес Ивуро.
— С ума сошел? Там моя жизнь! Роскошь, любимые, свора! Власть! Полагаешь, я брошу все это из-за твоих страшилок?
— Ты бросишь все это, чтобы жить. Жить дальше. И дольше. Конечно, ты можешь мне не поверить. Вернуться в столицу гордой и властной. Отплатить всем, сполна. Но наслаждения от этого уже не испытаешь, ведь ложка с истиной, которую ты сегодня отведала, слишком больно ранила твоего проклятого сожителя. Ранила, но не убила. Каким-то чудом вы оказались сильнее, чем крепко разгневали нашего творца. А он, как ты знаешь, всегда добивается своего. Ожидание возмездия только преумножит ваш страх, и постепенно этот коварный, скользкий, томительный страх тебя доконает. Заставит бежать все дальше и дальше от льдов Узерхау, на край света. Там ты забьешься в самую глубокую нору и будешь горячо молить творца о пощаде. Молить, чтобы он помиловал этот порченый кусок плоти, отпустил его на свободу. И возможно, когда-нибудь истинный Музерату смилуется.
— А если нет? — похолодела Лармэн, в ее памяти пульсировал бледный кокон, — Как… Как я об этом узнаю?
— Никак, — ухмыльнулся Ивуро, — ведь первым делом он лишит тебя мудрости.