— Ничего страшного, Томер. Бывает. Я не сержусь, и ты не обижайся, хорошо?
Кивнул. Что-то еще?
— Я правда прошу прощения. Я был идиотом.
Слово «идиот» на иврите звучит забавно: «идьёт». Ну да, именно таким ты и был.
— Томер, все хорошо. Мы по-прежнему друзья, ОК?
И снова собралась подняться по лестнице, а он мне:
— Я хочу с тобой встретиться. На самом деле. Я все время про тебя думаю. И просто хочу побыть с тобой.
На иврите это прозвучало точь-в-точь как цитата из той самой песни Шалома Ханоха, что мне Леха в машине ставил. Забавно. Но есть тут одна загвоздка. Томер, Томер, ни черта ты не понял! По-прежнему говоришь только о себе: «Я думаю, я хочу» — а что я хочу, тебе не интересно?
— Нет, Томер. Это будет неправильно. У тебя есть Гила, — тут он вздрогнул, видимо, и в самом деле неожиданно вспомнил про жену! — У меня есть друг.
Еще интересное про иврит: на этом языке «друг» по отношению к противоположному полу означает как раз те самые отношения. То есть, подразумевается, что друг — это твой парень. Ну и все, что к этому прилагается, включая то, о чем ты только что подумал. Что, неприятно стало? Переживешь.
— Причем тут это? — спрашивает. — Я тебя не в постель зову, я просто хочу с тобой увидеться.
— А я не хочу.
— Не ври, Тания. Ты тоже хочешь. И я тебе обещаю, что не будет ничего, чего бы ты не захотела. Мы просто посидим с тобой в ресторане и поболтаем. В этом есть что-то криминальное? Это будет означать, что ты изменила своему парню, а я своей жене?
Да, Томер. Это самое оно и будет означать. А что, есть другие варианты как рассматривать эту ситуацию?
— Давай не будем, Томер. Это лишнее. Зачем?
Вот я и задала этот идиотский вопрос эпохи гормонального кокетства. Только в нашем возрасте этот вопрос уже риторический. Потому что все всё понимают.
— И не обижайся. Это будет неправильно, и ты это понимаешь не хуже меня, правда?
Пилюлю надо подсластить. Привстала на цыпочки, притянула его голову к себе, хотела поцеловать в щеку, но он так извернулся, что поцелуй пришелся в уголок рта. От него пахло каким-то хорошим мужским одеколоном, еще чем-то странным, но не противным. А он, конечно же, мой дружеский порыв понял совершенно неправильно, схватил за щеки и… не знаю, как это описать. «Впился» — очень литературно, да и не впился он. А как-то взял своими губами мои, раскрыл их, и было это настолько волшебно! Никогда такого не было, честное слово! Нет, то есть, целоваться-то я целовалась и всегда любила это дело, но так чтобы от этого простенького действа улететь — такого не было. Что ж ты раньше-то меня так не целовал, идьёт!?
Я, естественно, виду не подала, что пропала окорнчательно, мягко, но решительно высвободилась из его объятий, буркнула: «Бабушку пора купать!» и взлетела по лестнице.
Однако ноосфера меня в покое не оставляла (вы помните, что ноосфера — это совсем другое, но мне так нравится использовать ее в этом извращенном значении!) и почему-то регулярно после встречи с двумя возлюбленными приводила ко мне третьего, который не возлюбленный, а мудак. Игореша сидел у бабули в комнате и вел с ней интеллигентную беседу на иврите — совершенствовался. Увидев меня, заволновался, занервничал, вскочил со стула, уронил какие-то бумаги с колен, кинулся их подбирать — чисто Чарли Чаплин. Ладно, стою, смотрю. Собрал листочки, выпрямился, улыбается. С чего бы вдруг?
— Привет, Таня!
— Здорово. Что-то срочное? У нас с Фаней режим…
— Не срочное, но важное, — улыбается. Ну, выкладывай. — Я сегодня получил извещение из МВД…
И что ты тянешь, гад?! Говори уже! Хотя, раз улыбается, то значит что-то хорошее. Неужели?..
— В общем, твой вопрос решен положительно, ты получаешь статус временного жителя! Твое удостоверение личности придет по почте — и все, ты легализована.
— Легализуют марихуану и другие легкие наркотики.
— Таня, не цепляйся к словам. Правда, удостоверение будет оранжевым, а не синим, как у граждан, но какое это имеет значение, да ведь?
— Да ведь.
— Зато теперь у тебя будет и медицинская страховка, и все остальное. Разве что голосовать на выборах не сможешь, а так — все права. Только визу эту надо будет продлевать каждый год. Но это ерунда — через какое-то время можно будет и на гражданство подать.
— Думаю, через это «какое-то время» я буду уже в Москве.
Игорь пожал плечами.
— Дело твое.
— Мое. И Фанино.
— Кстати, о Фане, — оживился мой муженек. — Ко мне тут приходили с проверкой: живем ли мы вместе. Хорошо, что я догадался часть твоих вещей домой отнести. И тапочки тебе купил. Тапочки их убедили. Как и белье в шкафу и двуспальная кровать.
Да, вспомнила я, он после того визита взял что-то, говорил, что могут прийти проконтролировать мое наличие в его жизни. Я и отдала, что не жалко. Хорошо, значит, сработало.
— Так что, Тань, захочешь вернуться — в любой момент…
— Ты совсем больной? Говорили же уже об этом.
— Дело твое. Они, кстати, и сюда могут прийти, мы же им сказали, что ты тут работаешь, проверят. Будь готова. Я Фаню уже предупредил.
— Хорошо.
— Можно тебя на минутку?
Что еще ему надо?
— Только на самом деле на минутку, нам с Фаней пора вечерний ритуал совершать.
— Я быстро…
Вышли на кухню, и тут эта сволочь наклоняется ко мне и шипит:
— Я бы на твоем месте мне бы не хамил, и вообще был бы поласковей.
— С какой стати?
— Я ведь могу и передумать. И перестать врать. И вылетишь ты отсюда без денег, без статуса, безо всего. Так что перестань грубить. Поняла? Веди себя прилично.
Я аж задохнулась. Нет, ну что за гад?! Как, ну, как я могла его любить и страдать, попасть ради него на безумные бабки и притащиться в эту заграницу?
— А ничего, что я тоже про тебя много что рассказать могу? Помнишь? За мной не заржавеет!
— Я помню все. Но я-то с тобой нормально разговариваю, правда? Вот и ты заканчивай со своей агрессией. По доброму прошу. Пока. Пришлют удостоверение — передам.
И ушел.
А я осталась мыть Фаню мою, отвечать невпопад на ее вопросы, перестилать постель и — думать. То, что Игореша мой мудак, это известно и не обсуждается, вот только они порой совершают мудацкие поступки. Особенно мудаки мстительные. А господин Лапид, оказывается, очень мстительный, и благородства его хватило совсем не надолго. И он ведь на самом деле на такое способен, если смог меня как тряпку выбросить, на бабки кинуть и сбежать. До сих пору трясет, как вспомню это унижение.
И тут я поймала себя на мысли, что мне не только депортации не хочется, но и вообще уезжать из этой страны. Даже по собственной воле. Странное чувство. Прикипела я к Израилю. И жара уже не так донимает, и не так уже странны еврейские праздники с их четко установленным распорядком и тысячелетиями не меняющимся меню. Хотела бы я здесь жить? Наверное, да. Хочу ли я уехать? Не знаю. Я ведь работать пошла, и уроки стала давать только для того, чтобы собрать деньги и укатить к Катьке. А сейчас постоянно задаю себе вопрос: я ей нужна вообще? Явится мамаша, упадет на хвост, начнет из нее кровь пить. А я точно начну. Все мамаши кровь из взрослых дочерей пьют, и я буду, никуда не денусь. И будет она на маму раздражаться, как я на свою раздражалась. Оно нам надо обеим? Хм, что-то я с «еврейским акцентом» заговорила. Интересно.
Скучаю я по ней, по заразе этой. Последний раз, когда по телефону говорили, опять разговор скомкали, дала она мне почувствовать, что мешаю ей, отрываю от чего-то. А я вообще понятия не имею, чем она там, в Москве, конкретно занимается. Что это вообще такое — логистика? На все мои вопросы она отвечает, что это долгий разговор, и никакая настойчивость не поможет. Ну и бог с ним, логистика, так логистика. Главное, что на жизнь в Москве хватает.
Так вот, нужна ли я ей? Вряд ли. Привыкли мы за эти годы жить друг без друга. Но все равно хочется увидеть эту паразитку, обнять, потормошить как в детстве. Может, ее в Израиль позвать? Купить ей туристический тур, деньги, которые копила на поездку в Россию, отдать, только чтобы приехала. Теперь, когда у меня есть легальный статус, это же просто. А если не тур, то Томер может сделать приглашение, думаю, визу ей дадут. Было бы здорово!
Вот так непринужденно мысли с мужа и дочери перескочили на Томера. Как неожиданно, правда? Особенно после поцелуя у подъезда. Ну прямо девочка влюбленная. Ладно. С этим тоже потом разберемся. А сейчас — Фаню уложить, чаю попить и спать. Спать.
Как бы сразу было понятно, чем дело кончится, правда? Так что не будем ходить вокруг да около. Вы уже, наверняка, поняли, что, с Томером мы неизбежно переспали. И было это так.
Очередной выходной. Как обычно, собралась к Лехе продолжать любовные и интеллектуальные игры. Приняла душ, приоделась насколько могла, спустилась на улицу и стала размышлять: пройтись немного пешком или сразу идти к по-прежнему опасной остановке автобуса. И тут сзади кто-то бибикнул. Обернулась — Томер машет рукой из своей роскошной машины. Да уж, у него явно не «Щучка». Ну так и он явно не Леха.
Подошла к нему, открывает дверь, приглашает сесть. Что ж, все снова да ладом, будем продолжать резать правду-матку, взывать к совести и толочь воду в ступе.
— Томер, привет! Извини, но я тороплюсь, у меня свидание.
— Отмени его.
— Не могу.
— Не можешь или не хочешь?
— Не могу и не хочу.
— Хорошо. Я понял. Садись. Ничего страшного не произойдет.
Ладно, черт с тобой. Села. Закрыла дверь.
— Тания, не отрицай очевидное. Ты мне очень нравишься. И я тебе симпатичен, я вижу. А парня своего ты любишь?
— Люблю, — черт, не умею я врать, сразу видно.
— Ты не умеешь врать, Тания.
Скажите, какой проницательный!
— Если бы ты его любила, это было бы видно. Я бы чувствовал. Но я чувствую совершенно другое. Если ты считаешь, что просто вдвоем погулять, посидеть в ресторане, сходить в театр — это предательство и измена, то это твое право. Но мне просто хочется побыть с тобой вместе. И мне кажется, что и тебе этого хочется.