Теперь поднять этот пакет — он что, еще тяжелее стал? — и, не оборачиваясь, подняться по лестнице и забыть про этого человека. Мне и так хватает проблем.
— Меня зовут Алекс!
Ну да, а как тебя еще могут звать? Наших тут половина Алексов, половина Борисов — с ударением почему-то на первый слог. Все, проехали. Ничего ему не ответила. Хотя и невежливо, понимаю.
— Ты и правда сварила очень вкусную гречку!
— Вы просто давно ее не ели, — улыбнулась я. Оказалось, что аппетит у моей Фанечки очень даже хороший. Умяла полную тарелку каши, чтоб ей на здоровье было. Я специально сделала ее не слишком жидкой, но и не твердыми катышками, как в советской столовой. Что-то среднее, мягкое, и, конечно, масличка туда сливочного не жалеть. Да, знаю, знаю, нельзя старикам жирное, но сколько она этого жирного ест? Овсянку я ей утром на воде делала, творожок был 3 %, чай зеленый жидкий несладкий — ничего страшного. Это мы вчера за знакомство устроили разврат: чай с сахаром, бенедиктин этот вонючий («Ароматный, Таня!» — «Да-да, простите, Татьяна Константиновна!»). А сегодня — все. Здоровый образ жизни. Фанечку надо беречь!
— Ну что, чем сейчас займемся?
— Да что хотите, Фанни. Хотите, я вам почитаю?
— Нет, я сейчас от чтения быстро устаю. Телевизор тоже смотреть не могу, только новости, но сейчас и новости не радуют, в стране такой ужас!
Да уж, ужас. Вспомнила, как боялась в автобус садиться, аж передернуло. Кончится это когда-нибудь?
— Таня, ты знаешь, кто такой Ясир Арафат?
— Какой-то арабский деятель?
— Деятель! Террорист номер один!
В общем, провела мне Фаня политинформацию, подробно рассказав об Организации освобождения Палестины, о договоре Осло, о том, что страна расколота на два лагеря: одни радуются грядущему миру с палестинскими арабами, другие в шоке от того, что нас ждет, когда территорию Израиля на законных основаниях наводнят террористы. К тому же — резкое обострение проблем с безопасностью, теракты, теракты, теракты. И добром это, утверждала Фаня, не кончится.
Ну вот. А я так на это надеялась! Ничего. Поднакоплю денег, уеду домой, и начну решать уже не мировые, а свои собственные мелкие проблемы. Например, где жить? Квартиру-то я от большого ума продала… Новую не купить ни за что, никаких денег не накопишь, так что надо понять, что делать. Но это задача будущего. Пока же давайте займемся настоящим.
Фаня у стала от длительного и эмоционального рассказа. Видно, что ее это сильно задевает. Хотела спросить, а она на чьей стороне — тех, кто верит в мирный процесс, или тех, кто считает это катастрофой — но передумала: хватит, и так старушка разволновалась слишком. Надо бы тему сменить.
— Таня, а ты кто по профессии? Если я правильно помню, ты музыкант?
— Да.
— Ой, сыграешь мне что-нибудь? У меня есть патефон (потом я выяснила, что на иврите проигрыватель пластинок на самом деле называется патефон!), но хотелось бы послушать живую музыку.
— Да я бы с удовольствием. На чем?
Фаня улыбнулась.
— Дай мне телефон.
Протянула ей трубку. Тут у них, в основном, телефоны переносные, чтобы не таскаться с проводами по всему дому. А сейчас, говорят, появились еще телефоны, которые сунул в карман — и говори из любого места, хоть на улице, хоть в машине, хоть в поезде. Но у нас с такими пока только бандиты ходят.
Фаня набрала Михаль, что-то долго ей говорила, я ни слова не поняла.
— Сейчас привезут орган.
— Орган?
— Небольшой, органит. Будем наслаждаться!
— Да откуда?
— Эден, внучка Михаль, хотела учиться играть на органит, там у них какой-то ансамбль. Но потом бросила, так и не научилась.
Вот здорово! В смысле, не то, что не научилась, а что будет тут инструмент! Ох, оторвемся! Но жалко, что девочка не захотела учиться. Хотя история известная: чем больше их заставляешь, тем меньше они этого хотят. А потом многие локти кусают. Тут как со школьной литературой: пока тебя заставляют классику читать, прямо оскомина от нее. А потом перечитываешь эти книги и поражаешься, насколько же это хорошо! Может, и с Эден этой не все потеряно.
— Если хотите, — осторожно начала я. — Я могла бы с ней позаниматься, я хороший учитель.
— Поговори с Михаль, — равнодушно сказала Фанни.
Инструментом эту штуку назвать было, конечно, сложно, так, игрушка для начинающих. Несколько симпатичных тембров, примитивные барабаны, вариации автоматического арпеджио. Для домашнего пользования сойдет. Фанни о чем-то говорила с Михаль на иврите, я уловила только Татяна, органит, музика — и все. Понятно, что об уроках говорили. Михаль обернулась ко мне:
— Мама говорит, ты хочешь давать уроки Эден? — какое у нее все-таки «р» раскатистое!
— Да, было бы неплохо. Мне кажется, ей будет интересно.
Михаль помолчала, пожевала губами.
— Она уже пыталась, ей не понравилось.
— Да, Фанни говорила. Со мной понравится.
Не перегнула ли палку? Но, с другой стороны, здесь все говорят, что себя надо рекламировать. Мне это было необычно, нас скромности учили, а тут — все наоборот. И Игаль, не к ночи будь помянут, говорил то же самое, мол, главное — уметь себя продать. Пока что он только меня продал.
— Я ей скажу, если захочет — придет. Сколько ты возьмешь за урок?
Вот оно! Тут главное не продешевить! Но и не загнуть нереальную цену. Пока Михаль везла нам эту игрушку, вопрос был мной взвешен и тщательно продуман.
— 50 шекелей.
Михаль равнодушно восприняла эту огромную, на мой взгляд, сумму.
— И пару раз в неделю, — продолжила я.
— Это посмотрим, пусть сначала вообще захочет.
— Пробный урок — бесплатно, — выложила я главный козырь.
— Хорошо! — Быстро согласилась Михаль. Еще бы не хорошо! А мне-то как славно! Если все выгорит, то это сто шекелей в неделю, 500 в месяц! Ого! Так, глядишь, и жизнь наладится! Привычно перевела в доллары: почти 170! Чуть не 800 тысяч рублей! Две средних российских зарплаты! А для Краснотурбинска — и все три! Старайся, Таня, старайся!
— А я тебя буду учить ивриту! — неожиданно вступила в разговор Фаня. Заговорщически подмигнула и добавила:
— Бесплатно!
— Ну, раз учить будете бесплатно, то и я сыграю бесплатно! — засмеялась я, когда Михаль ушла. И спросила:
— Что вам сыграть?
— Что ты любишь.
Интересно, какой у нее музыкальный вкус? Классика, наверняка. Жила в России — Чайковский. Поехали…
— Таня! — укоризненно покачала головой Фанни. — Ты меня совсем дикой считаешь? Что я, Лебединое озеро не узнаю? Да в зубах навязло! Меня папа на него водил еще в Одессе. Знаешь, какой у нас там театр? О! Самый красивый театр в мире! Так что девушка я образованная. Ты б еще «К Элизе» сыграла. Давай что-то менее хрестоматийное. Может Брамса? Очень его люблю. Помнишь наизусть? Или тут где-то ноты были, надо посмотреть. Вон там, в шкафу, на нижней полке.
Что я помню из Брамса? Что? Играли же что-то в училище. Вспомнить бы. Ага, вот и ноты… Да, Брамс, отлично. Так… вот это мы с Иркой играли в два рояля… Ладно, обойдемся одной моей партией.
— Соната фа-минор, — мечтательно протянула Фанни, когда я закончила, не доиграв, правда, до конца. — Но в четыре руки лучше звучит.
И снова подмигнула, зараза такая! Ну чисто девчонка. Не отнимешь: хорошо знает классику. Ну-ка, а вот это…
И начала «Орфея и Эвридику» Глюка. Я, конечно, не Рахманинов, который ее исполнял блестяще, но попробую растрогать старушку.
— Да, Глюк велик…
С кажите, какая хитрюга! С такой трудно будет, разбирается, не обойдешь на повороте. Но и у меня есть роскошный козырь: мелодия недавняя, красивая, не такая уж и классическая, но прозрачная и радостная, хоть и с грустинкой, как всякое настоящее произведение. Как по мне — так она о любви и страсти. Внутренняя, вырывающаяся наружу страсть — и тонкий, глубоко скрытый аромат любви. Пару раз сбилась, конечно, но сыграла неплохо.
Фанни помолчала. И потом вновь привела меня в состояние шока:
— Вот видишь, стоило чуть-чуть отойти от стереотипов, как сразу стало интересно, правда, Таня? Пьяцолло прекрасен! Его псевдо танго неожиданно превращается в классику этого жанра, только очень глубоко чувствующий страсть человек — тут я невольно вздрогнула: она что, мысли читает? — мог такое написать.
— Фаня, вы откуда так хорошо классику знаете?
— Потом как-нибудь расскажу. Давай ужинать и спать.
Прищурилась:
— А ты и вправду неплохо играешь. Совсем неплохо. Если еще и учишь так же… — и улыбнулась. На миг я представила ее молодой, кому-то вот так улыбающейся девицей, и поняла, что эту женщину многие любили. И многим она разбила сердца, как писали в старых романах. Вот тебе и бабулька-божий одуванчик, это же оторва одесская! Так и буду ее теперь звать. Про себя, конечно.
Вечерний ритуал — душ, легкий ужин, прием лекарств, чистая постель, стакан воды на тумбочку, если ночью пить захочется.
— Фаня, — осторожно спросила я. — Вы засыпаете? Сильно спать хотите?
— Нет, не очень, — она повернула голову ко мне. — А что?
— Вот вы сказали — это вы стреляли в Ленина. Как это получилось? Как это было?
— Фильм «Ленин в 1918 году» видела?
— Что-то припоминаю такое из детства.
— Так вот, деушка, все было совсем, совсем не так.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ВОССТАНИЕ. МОСКВА, 1918
Все потихоньку налаживалось. Яшка, конечно, сволочь еще та, но все же сносную жизнь он ей обеспечил. Рано утром Фаня выходила из дома на Большой Садовой, садилась в трамвай с литерой «Б» и катила по кольцу, рассматривая дома и людей. Дома скоро поднадоели, а за людьми наблюдать было интересно. Очень уж они были разные в этой Москве. Незаметно научилась отличать коренных москвичей от приезжих. Хотелось стать такой же, своей в этом городе горделивых женщин и деловых мужчин. Первым делом подшила свою старую юбку, хотя что там шить — ткань просто трескалась от старости, но общими усилиями девушки справились. Теперь Фаня и вправду выглядела как московские модницы: обнажила щиколотки, смотрите на здоровье, от нас не убудет.