ЮР А как распределялись обязанности у вас в доме?
ЕБ Но как-то у нас это было очень сочетанное такое действие всегда, и по хозяйству, и везде. Андрей очень любил ходить на рынок покупать фрукты, овощи, кислую капусту, цветы всегда покупал. Значит, вот эти тяжести он таскал.
ЮР Какие цветы? Вернее, какие цветы вы любили, потому что он покупал, наверное, те цветы, которые вы любили?
ЕБ А я люблю всякие цветы. Андрей любил яркие цветы. Он не любил, кроме ромашек, белые цветы вообще. А вот яркие колокольчики, яркие красные цветы, розы или гвоздики красные любил.
Вот я ему 9 Мая, когда у меня следствие было, а он был в больнице, купила большой букет красных гвоздик. И пыталась поехать в больницу к нему. Меня завернули гэбэшники. Я говорю: «Ну передайте цветы». Ни в коем случае, не разрешили.
ЮР Почему?
ЕБ Спроси их. Вообще, ведь документы КГБ открывают очень странные подробности нашей жизни, как она видится с их стороны. Вот я недавно оформляла документы нотариальные на передачу архивов. И в связи с этим я смотрела документы КГБ. И там, например, есть такой документ, что Боннэр и Сахаров продолжают свою провокационную деятельность: Сахаров написал завещание и дал Боннэр доверенность. Секрет же нотариальный, вообще, по закону существует. А там приложена копия завещания и копия доверенности. И это называется провокационной деятельностью, хотя, мне кажется, любой гражданин, даже находящийся в заключении, имеет право дать доверенность родственникам или там завещание написать. То есть вот с их стороны наблюдение за нашей жизнью, всегда с эпитетом «провокационно», касалось абсолютно всего.
А мы жили в условиях какого-то кафкианского мира. Но наше счастье, что психологически мы оба могли отринуть это, отвлекаться, жить вне. Это очень сложный, наверное, такой психологический статус.
ЮР Вот когда возвращались, вы сели в поезд.
ЕБ В дневнике у Андрея записано, что впервые за семь лет я не провожал Люсю, а мы вместе вошли в поезд. И это для него было событием, что мы вместе едем, – он же семь лет не имел права тронуться, семь лет без месяца. Это было 22 декабря, 23‐го утром толпа иностранных корреспондентов и один Юрий Рост встречали нас на вокзале[28].
ЮР Да. Елена Георгиевна, а вот вы сели в поезд, вы же разговаривали?
ЕБ Обязательно, мы всегда разговаривали.
ЮР О чем вы говорили, мне интересно. Я думаю, что вы говорили, почему они это сделали и как это произошло.
ЕБ Нет. Мы уже об этом не говорили, нет. Мы уже как-то между собою это утрясли вскоре после Андрюшиного разговора с Горбачёвым. И больше Андрюша волновался, будет ли в Москве холодно. Мне же было нельзя выходить на мороз с моим сердцем. Было довольно холодно. А я его спрашивала: «Хочешь холодной курочки? Но она почти теплая, потому что я ее недавно пожарила». Так что это был нормальный выезд мужа и жены, с бутербродиками еще там.
ЮР А какая-то картина предстоящей жизни рисовалась вам?
ЕБ Ну, я понимала, что жизнь будет безумно загруженной. Но степени загруженности мы оба недооценивали. Она получилась настолько загруженной, что просто вздохнуть некогда было. Да ты знаешь эту жизнь нашу, эти три года.
Они были очень напряженными, но все-таки они включали в себя впервые для Андрея выезд на Запад. Очень часто такие выезды были загружены всякими встречами. И невозможно было вырваться, чтобы одним побыть. Но вот все-таки была Флоренция, где мы вырывались от окружающих. Была Венеция, совершенно удивительные два дня в Венеции. Был дождь оба дня. Наверное, кто-нибудь бы сказал, что нам не повезло. А я думаю, что нам очень повезло. Мы жили в гостинице около площади Сан-Марко. И ночью мы вышли на Сан-Марко, из-за дождя на ней не было никого, мы были вдвоем. Это было совершенно потрясающе.
Вот мы прошли из глубины площади от собора к набережной Гранд-канала, вдвоем, эти галереи с двух сторон, ты представляешь Венецию? Это такое счастье. Секьюрити, видимо, легли спать. Они считали, что никто не пойдет гулять в такую погоду. Поэтому были вдвоем. А так за нами ходили, правда, не мешали, два охранника.
ЮР Это итальянцы были?
ЕБ Итальянцы, да. А на следующий день был большой семейный скандал. И они присутствовали при скандале. Дело в том, что вечером должен был быть прием в Венецианской академии. А у Андрюши были с собой только такие ботинки рабочего характера на микропоре. И я говорила, что мы должны купить ему ботинки нормальные к вечеру. А он шипел, что мне не надо этих ботинок на один вечер. Мы ругались, ругались, но все-таки я его заставила купить эти ботинки.
ЮР Ваша взяла.
ЕБ И Андрей был вечером при полном параде. И он выступал на этом вечере. И он сказал совершенно удивительные слова о том, что в эти дни он был свидетелем и как бы приобщился к двум чудесам времени. Мы были до этого в ЦЕРНе, и он там смотрел будущий коллайдер[29], который строился, большая шахта, безумная совершенно. Так сказать, достижение современной физики. И прямо оттуда на машине приехали в Венецию. И вот он приобщился к этой красоте. И Андрей говорил о двух чудесах света, к которым он в одну неделю, так сказать, приобщился всем существом. Очень хорошее выступление его было.
А вообще, на него вот эти поездки зарубежные производили какое-то удивительное впечатление, такое почти детское восприятие у него было. Видимо, потому что он все-таки сидел в закрытом своем городе полных восемнадцать лет. Потом еще в Горьком тоже, в общем, в изоляции.
Может быть, поэтому он так радовался, что мы с машиной обрели не такое уж великое чувство свободы, но свободу в том плане, что мы ехали в Прибалтику на машине. Потом я возила его по Золотому кольцу.
Первый раз в жизни он был в Михайловском. И потом мы приехали в эту гостиницу в Пустошку. И он никак не мог заснуть: притом что он Пушкина знал от корки до корки, и вдруг он вживе был в Михайловском, видел Сороть, видел вот это все непосредственно. Это для него было таким потрясением. А меня все время поражало: но как же так, ничего не видел он в этой стране?
ЮР Елена Георгиевна, а вот уже после смерти Андрея Дмитриевича вы восстановили его генеалогическое древо.
ЕБ Я очень много работала над его двухтомником «Воспоминаний». А родословная, когда ее копнули, растянулась на три года архивных работ.
ЮР И что вы раскопали?
ЕБ Во-первых, я перечислю, какие роды и какая кровь слилась в Сахарове. Депрерадовичи, известная российская фамилия, один из генералов – героев 12‐го года из этой фамилии. Выходцы из Сербии, сербские князья, сахаровские предки. Длотовские, служившие России с XVI века, офицеры и земские деятели потом, литовцы. Мухановы – это род очень известный, разветвленный, среди них друзья Пушкина. Домуховские – поляки, Софиано – греки, и далее Сахаровы, род которых тоже известен с XVIII века. Это род крестьянский, а потом священников. Причем интересно: если до середины прошлого века все мужчины этого рода были священниками, то потом все стали типичными разночинцами, кадетами, социал-демократами, в общем, теми, кто делал социальные преобразования конца XIX – начала XX века.
И еще один очень интересный род, самый древний, известен с XIV века, род Хлопковых. Это татаро-монголы, пришедшие служить в Россию. И вот эта родословная, на мой взгляд, она очень интересна в наше время, когда в России поднимает голову русский этнический национализм.
Что есть русский? Сахаров русский, но если говорить о крови, то я перечислила, сколько кровей смешалось в этом русском. И я думаю, что если попытаться это рассмотреть, окажется, что есть такой конгломерат крови, который обязывает россиян к тому, что называется дружба народов. Не к лозунгу, а к глубочайшей толерантности. Потому что в каждом из них заложено бог знает сколько.
ЮР Я думаю, что в самом-то русском народе и нет вот этого снобизма.
ЕБ В народе нет, но люди, выбивающиеся в политическую и общественную элиту, обязательно начинают брать себе в помощь идею, разделяющую людей. И, может быть, единая национальная идея для российского государства вообще не нужна.
Мне кажется, что мы прекрасно обошлись бы возникшим в стране наподобие молитвы чувством, как заклинание, – лишь бы не было войны. Вот вам и созидательная национальная идея. Жить в мире.
И, к сожалению, последние годы разрушили эту молитву, эту надежду. Вот сейчас мы уже не молимся, лишь бы не было войны. Сейчас мы молимся, чтобы кончилась эта и, не дай бог, не началась бы другая. Это очень страшная трансформация самого общества.
ЮР Есть вопросы, на которые я сам могу ответить. Но некоторые вопросы меня занимают. Это в основном вопросы, связанные с людьми, которые окружали Андрея Дмитриевича. И у меня создается впечатление, что в какой-то степени эти люди держали его в кольце своего внимания, опеки, почитания. Даже, может быть, не вполне разделяя его взгляды. Потому что он им был буквально необходим. Они держались возле него, как возле человека, который прокладывает дорогу. Со временем многие из них отошли от сахаровских идей и даже пересмотрели свое отношение к Андрею Дмитриевичу и вам.
ЕБ Более того, я, например, улавливаю тенденцию заставить страну переоценить значение Сахарова как личности в ее истории. Мы, мол, прошли это, и это нам все не нужно.
Все равно нравственная основа поступка – главное. И это главное в жизни Сахарова было. Это невозможно переоценить, как десять заповедей нельзя переоценить. И я думаю, что Сахаров больше нужен каждому человеку отдельно, чем обществу в целом.
ЮР Андрей Дмитриевич чувствовал, наверное, момент практического интереса к своей персоне со стороны разных людей. А мог ли он дать оценку человеку? Разбирался ли он в людях?
ЕБ С этой стороны у Сахарова интуиция совершенно не была развита. Он был сам абсолютно честный человек в словах, не только в мыслях. И поэтому, когда ему говорили хорошие слова, не в смысле комплимента, а в смысле общественной какой-то идеи, деятельности, он им верил. И, наверное, для политика реального в этом плане он мог быть наивным человеком. Но он ведь и был-то не политиком, а человеком, вокруг которого, благодаря его личным качествам, создавалось какое-то направление духовной жизни, нравственной жизни.