Я поехал туда. Думаю, ну ладно, сейчас отбарабаню это дело и на следующее утро все закончу. Ан нет. Украина не присылает своих представителей, у них в это время идет съезд свой. И это 10–12 дней. И 12 дней я собираю всю эту команду, и мы какие-то вопросы решаем, кого-то избираем, какие-то комиссии… После чего идут звонки, и ты уже бежишь к телефону: «Да, Михаил Сергеевич, нет, Михаил Сергеевич. Будет сделано, Михаил Сергеевич». Я не знаю, как сейчас работает Дума, но тогда мне это не понравилось.
ЮР Вас отстранили от власти?
БВ Я сам от нее удрал.
ЮР Да, понимаю. И почувствовали ли вы, что из вашей жизни ушло нечто важное?
БВ …Нет. Я понял, что я не политик. Это совсем не мое дело. Политик должен быть циником. Это, по-моему, одна из главных составляющих его характера. Как бы он ни прикрывался. Я для этого не гожусь совершенно. Кроме того, политик должен уметь совершенно спокойно обещать избирателям, что он непременно будет Робин Гудом, что он защитит тех, кто нищий, чего-то им даст, а тех, кто преступил закон, он приструнит. И это регулярно. Я не думаю, что это только в нашей стране, это в любой стране мира, вот такая метаморфоза происходит всегда с ними.
ЮР А народ всегда попадается?
БВ Народ попадается всегда. Меня очень умиляет это. Как это происходит? Вы не понимаете, что вас обманывают? Что все равно эта система несокрушимо сработает в обратную сторону. Так что, уйдя, я ничего не потерял. Я вздохнул с облегчением, когда наконец все это ушло, и на радостях можно было сказать: фу, ребята, я не сбежал с корабля, я в нем был до той поры, пока не было команды его оставить, мне не в чем упрекнуть свою совесть, я работал как мог, но работа эта была, с моей точки зрения, впустую. Вот обидно ли мне, что она прошла впустую? Внешне нет, потому что я приобрел какой-то, пусть отрицательный, но опыт. Я не знаю, в какой мере он поможет мне заниматься моей непосредственной работой. Я не собираюсь писать о политиках. Нет. Но он позволяет мне как-то по-иному смотреть телевизор.
ЮР А вот еще один такой вопрос, который я вам легко задаю, потому что знаю на него ответ. Для очень многих людей творческих, которые занимались то ли писательством, то ли режиссерством, еще чем-то, политика, вхождение в политику является некой заменой. Может быть, они чувствуют, что они себя уже в значительной степени исчерпали…
БВ А вы верите в их бескорыстность при этом?
ЮР Нет, не верю.
БВ И я. Кусок пирога есть кусок пирога. Давайте в этом смысле будем откровенными. Понимаете, если есть возможность получить этот кусок, человек при этом ничего преступного не совершает, он идет на это совершенно спокойно. Только и всего. Никакой добрый писатель… ну хороший писатель, «добрый» в смысле старого русского слова, не люблю слова «настоящий». Но, во всяком случае, писатель, который себя таковым ощущает и жить без мира своих фантазий просто не в состоянии, он ведь туда не идет. Обратили внимание? Сейчас их там не найдете. Понимаете, их нет.
Да, многие писатели, может быть, в такой же растерянности, в которой пребывал я, когда я ткнулся и понял, что не могу писать о сегодняшнем дне просто потому, что я вплотную к нему стою. Мне нужно из него «вытолкнуться», посмотреть со стороны, пока я не пойму: ага, вот такие-то тут есть связи, вот такие существуют законы, как я их понимаю. Мне нужно понять эту схему. Тогда я позволю себе что-то написать. Но когда я всем своим существом в этой самой системе, я ничего сделать не могу.
Я поймал себя на том, что мне очень хочется попробовать аккуратненько написать о сегодняшней жизни. Насколько я ее понимаю отсюда, из моего угла, из Солнечногорска, из окружения этих нормальных, простых людей. Правда, поскольку регион московский, все-таки это та же Москва. Как бы Москва дачная, но хорошо с нее посмотреть, как отразилась на знакомых семьях вся эта история. Кто выстоял, кто не выстоял. Но я не могу тебе идею изложить, потому что если идею изложить…
ЮР Она засвечивается, как пленка.
БВ Тогда нечего писать. Ты должен раскрывать постепенно, слой за слоем, вот так. Тогда что-то получается в результате.
ЮР А вот переход, скажем, от войны к иной тематике как произошел? Потому что война есть опыт собственный. Это «В списках не значился».
БВ Это «Брестская крепость». Для меня она остается такой, что ли, каплей, в которой отразилась вся война. И высокая нравственность боя. Понимаешь, «Завтра была война» – это встречный бой. То есть бой после победы, когда победа уже есть, а войну заканчивать нельзя. Беглецы уже сбегают, и возникает мысль: «Господи, за что же я ребят положил. Пусть бы удирали куда хотели». Но инерция войны еще есть. Убегает хищник, которого надо догнать и загрызть. А за что? Когда войны нет.
ЮР А война, вы считаете, кончилась?
БВ Отечественная? У нас гражданская не кончилась, что ты, милый. Мы живем в состоянии гражданской войны все время, не переставая. И даже не знаем того времени, когда она закончится. Очень легко народ разъединить, а соединить его трудно. Но это моя точка зрения, я могу ошибаться. У меня ощущение, что все время мы жили в состоянии иной формы гражданской войны. Нас вовлекли в коллективизацию, в эти процессы поиска обязательного врага. Сначала внутреннего, потом, после войны, внешнего врага. Мы все время жили в состоянии ожидания какого-то взрыва либо внешнего врага.
И сейчас мы ищем врагов, потому что трудно без них существовать оказалось. И находим врагов.
ЮР Я задал этот вопрос, потому что у меня такое же ощущение. Мне кажется, что она не кончилось. Очень странное на этом фоне проникновение фашизма в нашу жизнь.
БВ Я понимаю тебя. Вряд ли существует народ на свете с такой ослабленной памятью, как наша. Понятно: историческую память выкорчевывали жестоко. Современные люди не помнят не только о своих дедах, условно говоря. Они не помнят даже своих отцов, не знают, что делали, не интересуются ими. Это люди, для которых история существует только в романах, они воспринимают ее только фантастически. Я написал несколько романов. Давал читать знакомым, подарил некоторым. И почти все они воспринимаются как научно-фантастическое произведение. Будто в каком-то таинственном государстве это происходит. Имена знакомые, а все остальное словно не про нас. Так они и воспринимают.
ЮР Да, да. Сменилось поколение. Они не понимают, из-за чего все произошло. Не задаются вопросом «А зачем это?». Поют по инерции, путая времена: «И значит, нам нужна одна победа, одна на всех – мы за ценой не постоим», слова знаменитые. А что значит «не постоим»? Речь тогда, в 41‐м, действительно шла о том, быть или не быть. Ведь советская власть, коммунизм оказался ни при чем. Почему Сталин перепугался победы? Обстановка вышла из-под контроля. Вдруг все стали едины.
БВ И это его испугало. Надо заново раздувать пожар. Ой, милый мой, система могла существовать только на бесконечной ссоре кого-то с кем-то. Я очень боюсь, что мы опять к этой системе скатываемся сегодня. Мы все время начинаем искать врагов в доме. Система компромата – это система поиска врага.
ЮР Ну вот вы занимались историей: это все время, на протяжении всей истории была такая ситуация?
БВ Россию мы никогда в жизни не восстановим в том виде, в каком она была. Здесь, во всяком случае, всегда были другие законы существования. Культура! Она и есть закон существования, с моей точки зрения.
Я родился через семь лет после Октябрьской революции, но мне повезло в жизни, я застал девятнадцатый век. Так случилось, что мой дед, Иван Иванович Алексеев, с маминой стороны, был в свое время народником, очень известным историком, занимался общественным движением. Одним из первых «ходил в народ». Потом он строил коммуну… Потом он малость угомонился, но поскольку пострадал от царизма, посидев в Крестах, и находился под наблюдением полиции, то его, как пострадавшего, не тронули. А свои земли он раздал еще до этого. Он считал, что земля принадлежит тому, кто ее обрабатывает непосредственно.
Его усадьбу в Высоком, недалеко от Ельни, не тронули. У него была охранная грамота, усадьба и сад. Дом большой, здоровенный, или это я просто был очень маленький, не знаю.
Я очень хорошо зрительно помню, что в гостиной стоял большой белый рояль, потому что дед все время думал, что он укротит собственную жену. Она была моложе на двадцать два года и делала что хотела. Пусть уж здесь, а не в Париже. У самого рояля стояла ваза, и в ней лежали отборные яблоки. Так полагалось, интерьер был такой. Красиво это было. Яблоки в саду никто не собирал, а было их навалом.
И я как-то яблоками заинтересовался, попробовал достать, но не вышло. Зацепился за край вазы, пуфик поехал из-под ног. Я шлепнулся на пол, а ваза о крышку рояля. Появился дед, который сказал: «Видишь, что получается, когда не просишь разрешения». Спокойно, не ругаясь, не крича. И я запомнил его слова. Вазу разбил, но это его совершенно не интересовало. У него предлог только один – спрашивай. Спрашивай разрешения, вот и все, что от тебя требуется. Это у меня в голове отпечаталось. Примеров еще очень-очень много.
Вот смотри: странно, но я не умею просить. Я никогда в жизни ничего не просил. Не могу просить, что-то во мне противится. С другой стороны, ведь порой надо просить, правда? А я не могу. Не могу себе позволить переступить этот барьер. Значит, наверное, по какой-то причине так же, поймав меня на чем-то, мне что-то внушили. Я просто не помню этого. Это врубилось…
Так воспитывали, полагаю, всех детей в провинциальных, спокойных усадьбах. Другой разговор, что крестьянских детей по-другому воспитывали. Потому что там труд, там общая нужда, там общий коллектив. Он боролся за свое существование, у него были другие позывы. Там какая-то упрощенная крестьянская мораль и пример труда. Когда эти крестьяне влились в города, исчезли собственные дворы, исчез собственный труд, все исчезло. И мать с отцом. Они должны были работать вместе, иначе не прокормить никого. Бабку с дедкой не привезешь потому, что у тебя «площадь», а не дом. Дома-то нет. И все. И сломалась система воспитания и народного, и дворянского.