Третьим будешь. Разговоры в Конюшне — страница 39 из 72

ЮР Стратегию…

ЮЛ Стратегию, тактику. Какая, собственно, у доминошников стратегия и тактика? Но при этом хитрость звериная, подлость изощренная.

ЮР Может быть, это вообще особенность людей, которые выбиваются наверх?

ЮЛ Нет, не совсем. Я считаю, эта дьявольская система не до конца изучена. Она же одни и те же результаты дает везде, во всем соцлагере. И это же надо подумать, как самая богатая страна мира – нищая вечно? Что же это такое? Значит, что-то есть дьявольское и реальное в этой системе, что доводит всех. Ну как это можно – не платить зарплату? Можно. Можно, оказывается, и не один год даже безобразничать на эту тему, и все в порядке.

ЮР Вроде система изменилась.

ЮЛ А как они могут изменить? Коробка тут такая же осталась, как была. Притом они все очень раздражаются и сердятся: «Вы нас, пожалуйста, не отождествляйте, ведь это не мы, это те». А я вижу, что они те же, что и были. Они-то открещиваются. А чего же вы их к власти допустили везде? И мы тоже. Потому-то я и говорю, что интеллигенция наша, тоже по Ленину, выходит «говно», как он выражался. Это не я, это Ленин, да-да, записано. Ладно, Ленина я не буду поминать, пусть его захоронят по-человечески, а то он торчит на площади, а они стоят на нем. Ну нельзя же так, товарищи. Ну это безобразие какое-то. Может быть, потом захоронят. Тутанхамона до сих пор не захоронили, правда, развалилась империя у Тутанхамона-то. Ой, господи, по-моему, не надо все-таки стоять на мертвеце. По-моему, дикость какая-то: стоят, ручками нам машут… Что это такое? Или уже не машут?

Ну представьте себе Германию, где везде стоит Гитлер… А этот все стоит и всюду руку протянул. Ну зачем? Ну, просто перенесите, ведь есть техника.

Одного все-таки перенесли. Еще одного туда добавить, очень красиво будет, пантеон. Можно за деньги пускать. И многие поедут, это интересно будет.







Я же видел в ВТО – собрали всех Лениных, полный зал. Ну всех, кто играл Ленина, со всего Союза. И они все ходили, картавили там, тексты говорили, обменивались опытом.

ЮР Правда? Артистов? Которые в театрах играли?

ЮЛ Которые в театрах. И все позу принимали. Это же всерьез. А вы говорите, ум есть. Ну какой же ум? Зоопарк.

ЮР Вы знаете, что все Ленины, и в театре, и в кино, скороговоркой говорят после Щукина[110]? Оказывается, он слушал записи Ленина на фонографе, а когда воспроизводили, быстрее пустили. И он быстренько, как в мультипликации, зажурчал. Поэтому все эти Ленины повышали квалификацию не зря.

ЮЛ Один наш артист на гастролях позволил себе копировать Леонида Ильича. Ну и, понятно, стук, меня вызывают в райком, сидит грустный тезка Гоголя. «Ну что же делать с вами? Опять у вас безобразия в коллективе». Я на него смотрю. «Ну что вы притворяетесь, что вы не знаете? А теперь мне нужно вас наказывать, артиста увольнять». Я говорю: «А почему?» – «Ну как же, пьяная компания, много народу, за рубежом копировал Леонида Ильича. Мне приказано сделать выводы». Я ему: «Николай Васильевич, а стоит ли?» – «Как?» – «Ведь он артист, а вдруг он хочет сыграть Леонида Ильича? Неужели Леонид Ильич хуже Владимира Ильича?» Он так смотрит: «Вы серьезно это говорите, мне просто интересно?» – «Николай Васильевич, – говорю, – ну как же можно к такой теме отнестись несерьезно?» Он вздохнул тяжело: «Идите, идите». Вот видите, какие этюды.

Артиста я не уволил. И вы знаете, заглохло дело, как говорят, рассосалось. Дядя в райкоме-то был не глупым, но его быстро сняли. Значит, все-таки не понравилось, что выводов не было.

ЮР А Сталина не видели ни разу?

ЮЛ Я даже в Кремле был, когда, по-моему, Рихтер вышел им играть. Они ели в это время, и всё Политбюро спиной к эстраде сидело. Генерал, видимо, кулак из-за кулис показывает: «Сукин сын, играй». А тот никак, и тогда Сталин почувствовал что-то неладное и бросил предмет…

ЮР Вилку?

ЮЛ Нож, по-моему, ему лучше нож.

ЮР Ну, конечно.

ЮЛ И началось массовое бросание ножей и вилок. Тук, тук, тук – и гробовая тишина. И тогда Рихтер ударил по клавишам рояля.

ЮР У вас ведь была идея сделать Сталина?

ЮЛ Сталина? Да.

Я просто всю жизнь собирал байки про него всякие. Хотел сделать свои трактовки. Ну вот одна, театральная. Оказывается, я вычитал, что он пригласил Станиславского в ложу. Это было довольно часто – он приезжал, но никого в ложу не звал. А тут вызвал. Вошел Станиславский – огромный, красивый, седой человек. И он ему протягивает руку, конечно, не вставая, так говорили мхатовцы. Хотел здороваться, конечно, он первый. Станиславский так поклонился и сказал с перепугу: «Алексеев» – он очень его боялся. А Сталин в ответ: «Джугашвили». Так что у него всегда такая манера дьявольская была. Потом сказал: «Скучно у вас тут». Свита стала говорить: «Ну что же, действительно, можно было придумать что-то более такое… Правильно товарищ Сталин указывает». А он насладился, пока свита суетилась, а уходя, бросил фразу: «Пусть работает! Ребенок, большой ребенок». И все стали поздравлять Константина Сергеевича.

ЮР Не расстрелял.

ЮЛ Пока не расстрелял…

ЮР Добрый человек.

ЮЛ Это как в анекдоте про Ленина: «А глаза добрые-добрые».

ЮР Юрий Петрович, а зритель изменился сейчас?

ЮЛ Изменился. Он какой-то странный, как будто пыльным мешком его где-то все время по башке лупят. И он приходит, хочет стряхнуть эту пыль и разбирается, чего там говорят на сцене. Так что зритель сейчас другой совсем. Иногда странно: он так слушает чего-то и всматривается, как будто Пушкина не читал, «Бориса Годунова» не знает, и Высоцкого он принимает по-другому.

Тут меня даже тронуло – Булат в спектакле о Высоцком поет песню в память о Володе, и там есть фраза, что скоро и мы туда придем «по следам по его по горячим»[111]. И кто-то в зале встал. Вдруг еще два человека встали, еще три человека. И это меня удивило. И так и стояли они, человек сорок, а зал сидел. И артисты как-то заволновались по-хорошему, что их слушают и, значит, сопереживают. Так что есть и такой зритель. А есть и такой, который что-то ерзает, а то убегут молодые раздавить пол-литра в туалете и снова в зал придут.

ЮР А вы не обратили внимания, что зритель стал слушать текст более внимательно и относиться к спектаклю даже не как к театральному действию? Боится аплодировать. Может быть, это некое новое поколение, которое недополучило в свое время театрального опыта? А может быть, теперь такая культура?

ЮЛ Мне кажется, читать молодые стали меньше. Это во всем мире. И тяги меньше, конечно, от тяжелой жизни, в поисках хлеба насущного. Беготня, люди устают, очень это видно по ним. Часто смотрят на часы: не уйти ли, если поздно. Но я, к счастью, всегда стараюсь покороче спектакли делать. Озабоченные очень, и их вовлечь туда, в представление, нелегко. Хотя они, в общем-то вы правы, хотят хоть где-то найти ответ на эти все изменения.

ЮР Сидим уже почти перед Новым годом. У нас новогоднее настроение.

ЮЛ Ну тогда налейте. Ой, попадет мне от жены, если она увидит.

ЮР Мы ей не скажем.

ЮЛ Да, не надо. Она с венгерским акцентом скажет: «Вот вы, Юрий, чем в Москве занимались? Ясно, почему вас туда тянет».

ЮР А почему вас тянет в Москву?

ЮЛ Да по многим причинам. Все-таки я всю жизнь тут. Я здесь, в Москве, лет с четырех. Ярославец я, переехали папа с мамой, когда мне было года даже три, наверное. Пошел в школу, в нулевой класс, тогда были нулевые классы.

Тут могилы все мои. Папы, мамы, брата, деда, бабки. Ну и театр этот несчастный, который прошел всю судьбу этой страны. Так же – суды, разделение, безобразия бесконечные. Ему тридцать три года, старый театр. Молодое поколение пришло. Я постарался им помочь, конечно, сделать что-то для них, чтоб они получили свой спектакль. Стараюсь их доучить. Чтоб они так же играли, как те, которые начали тридцать три года назад. Они учились на четвертом курсе и уже играли в этом театре.

Тут же была неоснащенная сцена, кресла такие, в которых клопы были. А я сижу всегда здесь, вот мое место, столик в партере. Тут ужасно было, никакого освещения. Сейчас же освещение, в общем, хорошее. Теперь мэр нам дал денег на оборудование световое и звуковое. Поэтому сейчас у театра приличный свет и звук.

ЮР А фонарик зачем?

ЮЛ А я с артистами перемигиваюсь. Я сзади, не мешаю публике и даю сигналы им. Это значит, что надо темп прибавить. Вяло, вяло, диалог плохо идет. А зеленый свет – это поощрение. Но это редко.

ЮР Это на них действует?

ЮЛ Действует, действует. Может, после этого лучше заиграют, небольшая надежда есть.

ЮР Фонарь трофейный?

ЮЛ Да, трофейный. Ну видите, вот тут стерся. Они его похищали, говорили, что мешает им. Я говорю: «Как мешает? А играете вы лучше после».

ЮР Ну вот когда вы уехали и не вернулись, было ощущение тревоги даже не очень театральной. Это был такой момент некоего испытания? Ну, понятно, там, на Западе, другая жизнь. А потом вы вдруг вернулись. Что вас побудило вернуться и возвращаться все время? Вы словно пытаетесь вступить в ту же самую воду. Даже эта история с разделением театра, она вас опять привела в этот зал.

ЮЛ Я не пытаюсь. Тут, видите ли, все сложней. Во-первых, эти господа правители после смерти Высоцкого много раз со значением формулировали наши отношения: «Вам здесь все не нравится? Уезжайте». И напоминали мне это неоднократно.

А потом я написал Андропову письмо, мол, все закрыли, что мне делать. Меня вызвал заведующий отделом культуры ЦК КПСС Шауро. Шауро мне сказал, что «мы будем с вами вдвоем, приходите, поговорим». Ну, я прибыл, открываю дверь, а там трое сидят. И он говорит: «Вас не смущает, что нас трое?» Я говорю: «Нет, не смущает. Я привык. Тройка. И вы, наверно, привыкли». И добавил банальную фразу: «В России всё на троих». В общем, началось с юмора, так, небольшого, но потом был эпизод такой странный, мистический: Шауро рукой себе нос задел, и кровь полилась на какую-то книжку. Видимо, он приготовил что-то, книжку мне какую-то показать. Тут врачи пришли, беспокойство, и я сказал глупую фразу: «Руки вверх!» – в смысле, что надо поднять руки, чтобы кровь остановилась. Он как-то не понял. Все было невпопад.