Потом он нажал какую-то кнопку, и с самого начала стал звучать закрытый ими спектакль «Владимир Высоцкий», записанный на пленку. Прекрасная запись, без помех. У меня такой не было. Он спрашивает: «Ну как? Слушали?» Товарищи кивнули. Я сказал: «Прекрасная запись. Видимо, у вас иностранная аппаратура». Он сказал: «Пока да. Но у нас такая скоро будет своя, отечественная». Ну, ошибся, как всегда, – такой нет до сих пор.
ЮР Зачем же они вас вызывали?
ЮЛ По письму к Андропову. Им поручено было со мной разобраться. Потом он показал мне книгу – это была шатровская «Лениниана»[112], – которую он кровью закапал. Там была надпись: «Дорогому Василию Филимоновичу Шауро, который в трудную минуту помог советом, в знак глубокого уважения». И он говорит: «Вот как надо строить наши взаимоотношения. А вы так не умеете. Вот в этом ваша беда». Ну, я действительно поскорбел вместе с ними и опять сморозил глупость. Ну вот, говорю, а вы всю «Лениниану» кровью залили…
После этого они мне сказали, что я поеду в Англию ставить «Преступление и наказание». А потом товарищ, кажется, из посольства сказал: «Преступление налицо, а наказание последует».
А из Лондона меня стали срочно отзывать. Потому что там у меня было интервью по поводу сбитого нами корейского «Боинга» с сочувствием убиенным и непониманием очередного бессмысленного злодеяния. Я понимал, зачем меня сюда хотят вывезти, и не поехал. Вот и все. Помните фразу «Преступление налицо, а наказание последует»? Они хотели меня доставить сюда, но, к счастью, не доставили. До этого я не сжигал мосты.
Я послал сюда письмо, и доктор мне дал действительно не липовую справку, потому что я находился в очень скверном состоянии. Сейчас так модно говорить о своих несчастьях, что это противно даже, тут такие несчастья кругом, что я буду жаловаться? Ерунда все это. Все прошло, и слава богу!
ЮР Я принес фотографии…
ЮЛ О, это вы исторический снимок сделали, он в «Огоньке» был. Я вернулся, вошел и застыл в дверях, потому что тут они повесили фотографии всех, кто руководил этим театром. Думаю: зачем же актеры, или кто там, к моему приезду это повесили? С каким-то намеком, что ли? Они даже не поняли, что у меня в голове первый раз мелькнула мысль, что зря я приехал.
ЮР Именно из-за этого?
ЮЛ Нет. Это первое обалдение. Второе обалдение – худсовет.
Сидит Альфред Шнитке, Можаев, Афанасьев, Карякин, еще кто-то, в общем, все друзья театра, члены худсовета. Значит, Губенко[113] и Минкин[114].
ЮР Тогда он был театральным критиком.
ЮЛ Да. И мы идем на этот худсовет в том здании, которое отобрали. И Минкин спрашивает: «Можно мне присутствовать, Юрий Петрович?» – «Да, конечно, репертуар обсуждаем, идемте». Доходим до дверей, и Губенко говорит: «Стоп. Не идите». Минкин говорит: «Мне Юрий Петрович разрешил». А он: «А Юрий Петрович здесь не хозяин».
И тут я ругаю себя. Я встал и подумал: надо уйти и уехать. Потому что это уже некрасиво – так себя вести. Но заела интеллигенция.
ЮР Нет, Юрий Петрович! Они же вас очень ждали. У них было такое ощущение потери, а вы, вернувшись, не нашли слов поблагодарить их за верность.
ЮЛ Просто какие-то психологические сложности у меня тоже были. Я же осторожно ехал. Правила игры этих верхних товарищей я знаю, и поэтому это не так все просто. Есть установка, что я враг. А почему не может быть другого оборота: вот я вышел из театра, а меня под руки и говорят: «Пройдемте».
ЮР Вы какой-то просвет видите?
ЮЛ Нет. Для себя нет.
ЮР А для меня, для нас?
ЮЛ Ну нет, я и так в возрасте, я должен благодарить, что до восьмидесяти доживаю, если Бог даст. А для вас, к сожалению, в ближайшие годы нет. Они все за власть борются. Безобразничают со своим народом. Чего вы найдете? Потом они, главным образом, торгуют варварски, как всегда они все делают, помимо еще борьбы своей, а созидания нет. Они только и способны разрушать. Прежде всего, это их надо изолировать куда-то, а не допускать к власти. Это тоже не сумели.
ЮР Это постсоциализм.
ЮЛ Но Гавел[115] сумел что-то сделать, а мы всё ничего не умеем. Я понимаю, маленькая страна, другие традиции, другое закабаление коммунизмом, более короткий срок, но нельзя так – ничего-то мы не можем. Или хвалимся: какие мы великие, могучие, ну что это такое? И в этом видеть патриотизм? Какой это патриотизм? Это безобразие, и все. Носятся со своим патриотизмом, как курица с тухлыми яйцами.
ЮР Ну, видимо, болит у вас, раз вы так говорите.
ЮЛ Вы меня опять хотите оправдать, что, мол, Любимов не лжепатриот, а патриот, болеет за родину. Ну да, считайте меня больным патриотом.
ЮР Меня радует, что это вас волнует. Вот я о чем говорю.
ЮЛ Ну, скорбно волнует это. Расстраивает, я бы сказал. Я вообще слово «волнение» не люблю. Потому что у нас все волнуются, особенно на сцене стараются вид делать, что они трепещут, волнуются, а ремеслом плохо владеют. Там работают жестче и лучше. Во всем. В строительстве, в машинах, на сцене, в оборудовании.
ЮР А актеры? У нас ведь хорошие актеры.
ЮЛ Вы знаете, это тоже сильно преувеличено. Там актеры не хуже и без системы Станиславского. И работают они профессиональней, выносливей. Это тоже один из мифов – что у нас все лучшее. Балет лучше, военная техника лучше, артисты наши самые хорошие. Это не так. Это все завиральные идеи советизма. Мы полупрофессиональны во всем, делать как следует ничего не умеем и много болтаем. Там делается спектакль приличный за семь недель. Оперу я обязан поставить за шесть недель. И часто даже лучше получается, чем здесь за полгода. Я там за свои годы сделал больше, чем здесь. А часто и лучше.
Я активно работал там шесть-семь лет и должен был делать три-четыре спектакля в год, чтобы прилично жить. А здесь меня в дома отдыха посылали, в санатории, чтобы я вообще ничего не делал. Ну, им не нравилось, они не хотели. Потом другую тактику избрали – закрывать все. Чтоб, мол, коллектив сказал: «Что это за руководитель? Надо его выгнать, ну как? Он сделает – закроют, сделает – закроют».
Вознесенского закрыли, Высоцкого закрыли, «Бориса Годунова» закрыли, «Павших и живых» закрыли[116]. Видите, афиша Боровского[117], которая никогда не была развешена. Очень хорошая. По полгода сдавали, по шесть раз, ну что это такое?
По этой причине и Андрей уехал, сказал: «Не вернусь оттуда. Они работать не дают, а годы уходят». От этого же уезжали без конца, убегали.
ЮР Андрей какой?
ЮЛ Тарковский.
Без конца убегали танцовщики наши лучшие, балерины замечательные. Потому что у них век короткий, тут ничего не дают им или дают одно и то же. Нельзя же всю жизнь в «Лебедином» дрыгаться или там еще чего-нибудь, «Щелкунчик» без конца, этот репертуар один и тот же. Не могли они работать с хорошими западными хореографами. Так постепенно мы всё и теряли. Так же они выбивали из жизни и сажали лучших писателей, поэтов. Кто убьет себя, они убьют кого-то. А мы все забываем, говорим: «Ну ничего, ничего». Чего «ничего»? Злодеи, сукины дети. Вы уж извините меня.
ЮР Но тем не менее было много людей, которые сопротивлялись все-таки и делали свое дело.
ЮЛ Ну конечно. Безусловно.
ЮР Мне кажется, что в какой-то момент вы даже чувствовали некий азарт в этом.
ЮЛ Ну, в драке всегда есть азарт. Так я понимал, что должен получить. Я дрался, получал сдачу. Сдачу сильно. Ну а еще сильней Солженицын дрался. Многие дрались. Сахаров дрался…
ЮР Ну, мы вернемся все-таки к вам. Вы чувствовали сопротивление, правда? Не могли не чувствовать. А когда эта стена, вот этот пресс вдруг развалился…
ЮЛ Очень хорошо. Слава богу!
ЮР Вы не почувствовали необходимость другого, может быть, сопротивления?
ЮЛ Боже сохрани! Да что я, идиот, что ли? Лбом в стенку.
ЮР Не возникает ли у вас тоски по времени? Тогда ты был нужен, ты был желанный противник, с которым безболезненно можно было бороться, и ты имел реального противника, которого надо было преодолеть. Сейчас его не видно.
ЮЛ Да кругом они. Господь с вами! Когда мне что-то не нравится, у меня одно есть слово – «советчина». И брезгливость, как на лягушку наступил. Советчина. В нас она сидит так густо во всех, даже во мне.
ЮР Разумеется! Почему она в вас не должна сидеть? Обязательно.
Вернемся к теме «Искусство и власть». Сегодня нет прямой зависимости художника от партии, от руководства?
ЮЛ В меньшей степени, но есть. Правительство делает вид, что у них денег нет. Так не бывает, чтоб в богатейшей стране мира постоянно ничего не было. Теперь у них денег нет. Ну что такое? Всегда у них чего-то нет. Ну это же безобразие, да и все. Это же нельзя с этим примиряться, а мы все примиряемся – ах, нет у них денег, бедных. Для себя у них есть деньги. И большие. То ли на выборы, то ли какому-то политику выгодно тут вложить, чтобы они о нем говорили… Не знаю, по каким причинам. Но это безнравственно, заниматься такими вещами.
ЮР Значит, мы считаем, что население выживает. Главное занятие его сейчас.
ЮЛ Выжить, выжить.
ЮР И поэтому оно подбирает себе тех руководителей, которые, с его точки зрения, помогут ему выжить.
ЮЛ Думаю, нет.
ЮР А как?
ЮЛ А так, что от отчаяния. А если подумать попробовали бы? В России что, нет умных людей? Никогда не поверю. Это значит, опять клан. Опять, в общем, идет выбор из той же коммунистической партии. Это одна партия правит, просто она делит власть до сих пор, и все. И больше ничего.
ЮР Юрий Петрович, по рюмочке, на посошок. А что плохого? Раз мы с вами так замечательно беседуем…