Вот эти мальчики Достоевского, которые до раннего утра там решали вопросы мира, и чего только они ни обсуждали, и так далее. Мы это знали очень хорошо по собственному опыту, потому что у нас тоже бывали такие серьезные решительные споры о том, что происходит в России, что происходит в мире и так далее. Мы устроили тогда наш литературный кружок и издавали газету. Я там участвовал очень активно, и мы писали статьи. Помню, тогда нам пришло сообщение о том, что в Москве взорвали храм Христа Спасителя. Потом взорвали Симонов монастырь, так мы просто переживали. Дети, ученики, гимназисты двенадцати-тринадцати-пятнадцати лет, все мы переживали это словно потерю в нашей собственной семье. Какой это ужас, что такая монументальная память России вдруг взлетела в воздух, какие разбойники захватили нашу бедную родину, – вот было отношение какое. И, конечно, если посмотреть теперь исторически, действительно, это были разбойники, сделать такое.
ЮР Храм Христа Спасителя сейчас строят заново.
ВР Да. Я радуюсь этому, и эмоционально, может быть. Я признаюсь: это такое, знаете, приятное чувство, что Россия не сдалась в данном случае.
Понимаете, может быть, это немножко все еще мальчишеские чувства. Не знаю, конечно, слышал я разговор и по телевидению, и по радио относительно того, стоит ли это делать или не стоит. И что лучше было бы, не знаю, помочь людям обустроиться, квартиры создать лучшие, жилища и так далее, чем этот исторический храм вот так строить. Все это понятные слова. И понятно, почему их люди говорят и почему именно того рода люди говорят, которым не близко и не так дорого, как другим. Но, с другой стороны, я здесь же, в России, видел людей, которые так же, как и я абсолютно, так же по-эмигрантски радуются тому, что вот так восстанавливается то, что было незаконно и очень антиэтично разрушено. И что это есть просто борьба за правду историческую, правду России.
Это я говорю к тому, что литература и события исторические, которые происходили, они были выражением того, чем мы жили тогда в смысле духовной культуры и отражали это в нашей тогдашней газете. Помню такие статьи, что Россия справится с этим, придет время, и мы восстановим, понимаете, что мы участвовать будем.
ЮР Вы сейчас ходили туда?
ВР Да, паломники сейчас были из Америки, но мы с благословения святейшего патриарха не пошли в храм Христа Спасителя, чтобы там не нарушать процесс работы, а вместо этого пошли в тоже строящийся храм в городе Троицке. Вот, и там я служил для наших паломников, и я могу вам сказать, что это не храм Христа Спасителя, но дух тот же, абсолютно тот же.
И вот тут я хочу закончить тем, с чего я начал. Что если мы хотим действительно помочь общему, спасающему человечество делу, то нам не надо разбиваться. Наоборот, я помню, как владыка Антоний говорил, что нам надо создать «ученое монашество», которое бы совершенно не отходило, не отклонялось от науки в полном смысле этого слова. Надо быть образованными, а в то же самое время глубоко духовными людьми.
И тут я должен сказать, что Достоевский и владыка Антоний приходят к одной и той же идее с разных сторон. Эта идея общая для всего мира, для всех людей разных наций – единственное спасение мира не во вражде, а во взаимном понимании и в постижении. Во взаимном знании, потому что очень часто просто невежество разделяет людей.
ЮР Вы, находясь за границей, построили некий образ этой нашей страны, России, и вернулись сюда спустя, ну, наверное, где-то лет шестьдесят.
ВР Больше.
ЮР В какой степени нарисованный образ соответствовал тому, что вы увидели? Я спрашиваю для того, чтобы вы меня успокоили.
ВР Вы знаете, я нашел в самой России, и в ее истории, и в ее фольклоре ответ на ваш вопрос. Это никогда не исчезающий из России град Китеж, это озеро Светлояр, это колокольный звон, который раздается со дна озера и слышен. Буквально. Потому что здешние колокола не звонили в течение нескольких десятилетий, Иван Великий совсем заглох в Москве, а сейчас недавно я его слышал. И боже мой, как это было интересно, понимаете. То, что я читал когда-то, а тут я его услышал, не то, что я увидел Царь-колокол, Царь-пушку, – я услышал это.
ЮР Это о чем-то говорит?
ВР Если Иван Великий звонит, если сейчас в Успенском соборе совершаются патриаршие богослужения и если патриарх Алексий смог 19 августа 1991 года, когда в Москву вошли танки, совершать божественную литургию в Успенском соборе и потом, выйдя на традиционное благословление фруктов перед собравшимся на площади народом, дать дьякону распоряжение, которое я слышал своими ушами: «Перестаньте поминать властей и воинство! Только нашу страну», – что это, как не замечательная духовная победа святой Руси? Я участвовал в этом и благодарю Бога. Могу спокойно сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего…»
Олег Табаков[137]: я столько нежности получаю от людей, что просто горбиться начинаю
Олег Павлович Табаков – человек чрезвычайно интересный. Замечательный актер, режиссер, в его театре аншлаги. Он создал из своих студентов прекрасную труппу, где осуществляет театральные амбиции. Не знаю другого места, где молодые актеры были бы столь почитаемы и знамениты. Видимо, Табаков, вспоминая свою молодость, легендарный «Современник» на площади Маяковского, ту артель молодых, отважных и талантливых людей, хочет уже в зрелом возрасте войти второй раз в эту живую воду. Вообще, думая о Табакове, поражаешься, как много человек успевает. Он снимается, озвучивает мультипликацию, он играет в чужих спектаклях и фильмах, ставит свои. Он доброжелателен, щедр и талантлив в каждом своем проявлении.
ЮР Обстановка в театре, само устройство его мне почему-то напомнило старый «Современник».
ОТ Нет, Юрочка, я думаю, что мы близки скорее духом. «Современник» всегда был театром гражданским, а здесь всегда главным было все-таки ремесло, владение профессией. А гражданское, оно как-то потише и поскромнее было всегда.
ЮР Время изменилось…
ОТ Ну, ты знаешь, не совсем так. Это ведь официально только нам десять лет случилось 1 марта 97‐го. Официально, как государственному учреждению. А неофициально, я думаю, в октябре надо будет отпраздновать двадцать лет со времени спектакля, который Валерка Фокин сделал здесь, – по пьесе Казанцева «С весной вернусь к тебе». Про то, как революция пожирает своих детей и выплевывает их кости.
ЮР Я хотел бы вернуться на Маяковку… Почему вы тогда объединились? Что это было? Гражданский позыв или вызов мхатовским старикам?[138]
ОТ Был, конечно, какой-то заусенец, потому что Олега Николаевича Ефремова не пригласили в Московский Художественный театр по окончании школы-студии.
Но была и приливная антисталинская волна, на которой мы возникли. Для меня это было очевидным. Я сам, будучи учеником 10‐го класса 18‐й мужской средней школы города Саратова, вместе с Юркой Гордоном пытался организовать общество свержения тирана.
ЮР Подробнее.
ОТ Да ладно, подробнее. Из пятерых друзей четверо ушли в сторону, а Юрка согласился. Видимо, кто-то из ребят дома обмолвился, и нас взяли, так сказать, тогда в одно место. Было это в феврале 53‐го. Если бы не подох он…
ЮР То мы бы сейчас здесь не сидели.
ОТ Ну вот, короче говоря, до нас руки не дошли. Я только помню, как мы, прижавшись вместе с Юркой к вентиляционному коробу, слышали визг нашего парторга: «Разве эту мерзость мог придумать талантливый русский мальчик Олег Табаков? Это придумал еврей Юра Гордон». Так что думаю, если для меня было что-то естественно, то и Олег Николаевич испытывал похожие чувства. Он же из воркутинских мест. Там довольно рано, наверное, все это горе и беду узнал.
Но это был не только гражданский пафос… Олег провел, мне кажется, по тем временам редкий кастинг. Женька Евстигнеев, я не стыжусь этих стертых слов – великий артист в смысле дарований, и Олег сам, да и я не из последних. И Галка Волчек, и Толмачёва, и Игорь Кваша, Нинка Дорошина, чуть позже Алка Покровская, Петя Щербаков.
ЮР Вы осознавали «Современник» как некое общее артельное дело или сразу почувствовали себя самостоятельными актерами?
ОТ Думаю, что там все было. И походя не вспомнишь какие-то не менее важные мотивы. В конце концов, думаю, что общественный подъем был исчерпан, на мой взгляд, а перейти на рельсы профессии, ремесла, видимо, то ли не захотели, то ли не смогли.
Неслучайно первым спектаклем по классическому произведению стала «Обыкновенная история» аж в 64‐м году. А начали репетировать в 55‐м.
У Олега Николаевича, я думаю, не было особого вкуса к драматургии, которая востребовала такую профессию – актер. Гоголь, Салтыков-Щедрин, Сухово-Кобылин, Андрей Белый. У меня был к этому вкус, да. А он все-таки силен был в социально-экономическом анализе. В каком-то, повторяю, протесте против последствий Сталина.
ЮР То есть, когда ты сказал, что в твоем театре теперь ремесло главное, это тоже продолжение этого…
ОТ Процесса.
ЮР Спора и процесса?
ОТ Да. Да.
ЮР Но когда уже Ефремова не было и театр переехал на Чистые пруды, почему тогда вы не удержались?
ОТ Постараюсь тебе ответить так же непосредственно, как ты спрашиваешь, так же искренно.
Видишь ли, я сам стал не главным режиссером, а директором этого театра, оставленного отцом, ушедшим из семьи, – вождем, учителем, вдохновителем, организатором всех наших побед. Мы расстались, когда Олег Николаевич Ефремов стал главным режиссером Московского Художественного театра. В те поры говорили: его «назначили», им «укрепили». Ну вот, а для меня, наверное, как и для других ребят, – я думаю, во всяком случае, для Женьки Евстигнеева – такой шаг был бы невозможен.
Для меня было немыслимо бросить «Современник». Четырнадцать лет, лучше которых в жизни не будет, так сказать, мою славу, добытую в кинематографе, кирпич за кирпичом я туда клал, и теперь мне нужно идти во МХАТ?