ЮР А там еще дух старого МХАТа, настроенного против чужаков.
ОТ Как ни странно, моя-то там судьба была бы в порядке. И я бы там преуспевал и процветал. Дело не в этом было, это был счет человеческий. Как же так, ёкэлэмэнэ? Ну я же сюда вложился весь, и что? Этого нет, а будет вот это? Нет, это было нестерпимо. И возникло острое желание себе самим и Олегу доказать, что можем и без него. Я не хочу судить, было ли доказательство убедительным. Но набор доказательств был вполне корректным. Корректным в том смысле, что я активно участвовал в назначении главного режиссера этого театра, Галины Борисовны Волчек, не члена партии, еврейки, уж куда хуже – женщины.
ЮР Это уж совсем плохо.
ОТ Довольно быстро я, как всякий хитрый провинциал, разобрался с художественной коллегией, состоящей из нескольких человек. В число которых и я входил. Я ее уничтожил. Потому что артисты ничем не должны руководить. Артисты должны радоваться тому, как их любят.
ЮР Ты радуешься?
ОТ Да, а как же! Ну вот, но руководить не должны. К исходу третьего сезона в репертуаре уже был «Балалайкин» Салтыкова-Щедрина, и Сергея Михалкова, и Георгия Товстоногова, затем были «Провинциальные анекдоты»…
ЮР И Айтматов.
ОТ …И Айтматов, и Мухамеджанов в постановке Волчек. Ну подожди, я тебе все рассказываю.
ЮР Да я не тороплю.
ОТ Это вообще 74‐й год, когда мы переброшены были на Чистые пруды. У меня, кстати, в комнате висят две фотографии зданий – на Маяковке и на Чистых прудах. Должен тебе сказать, что эти три спектакля, так же как «На дне», поставленный Волчек на Маяковке, и потом пришедший со спектаклем «Валентин и Валентина» с режиссурой Валеры Фокина, – это свидетельства последовательности семьи, оставленной отцом.
А потом была «Двенадцатая ночь», я уже не говорю о «Провинциальных анекдотах». И было кое-что другое. Но потом так же быстро, как я решил стать директором, я решил им не стать. И в 76‐м году я им не стал.
А мотив был очень определенный: мои цели или мои задачи не совпадали с задачами моих коллег. Я не хочу говорить, кто прав, кто виноват в этой истории. Да вообще, наверное, виноватых нет. К сожалению, правы все. Вот. Но остатки демократии, которые существовали в «Современнике», были моей главной ошибкой. Я даже здесь первые года два с половиной пытался демократию насаждать. А потом пришел естественным образом к абсолютизму, временами просвещенному, но не выходящему за рамки высшего образования, которые я получил в школе-студии МХАТ. И плюс довесок – университет марксизма-ленинизма.
ЮР Вы «бацали по разным спецификам».
ОТ Да, да. Во всяком случае, в 74‐м году начал учить детей… И делал это вместе с ближайшими моими сотрудниками Гариком Леонтьевым, Костей Райкиным, Валеркой Фокиным, какое-то время с нами сотрудничали Иосиф Райхельгауз, Серёжа Сазонтьев.
В 74‐м году мы просмотрели три с половиной тысячи московских детей. Отобрали из них сорок девять, и они два года были драмкружком при мне. Я зарабатывал деньги в Европе, ставил спектакли за две-три тысячи долларов, это был наш бюджет на год. Этот драмкружок при мне прожил два года незаметно для окружающих.
А потом, когда из сорока девяти оставили восемь, они стали основой курса, который я набрал в ГИТИСе, в академическом институте со всеми отсюда вытекающими проблемами и задачами.
К этому времени, к 76‐му году, я понял, что ничего не надо менять в «Современнике», просто наши пути расходятся. И никого приводить туда не надо, он должен жить и благоденствовать без меня, а мне надо начинать свое дело.
Может быть, развитие у меня способностей к руководству есть заслуга Олега Николаевича Ефремова. Еще в студии молодых актеров, когда мне не было двадцати лет, за мной был сектор административных забот. Не могу сказать, что я уж так все делал умело или все успевал, но обучение прошел серьезное.
ЮР Это было обучение административным навыкам. Но как ты обнаружил в себе другое качество – находить и готовить замечательных актеров?
ОТ Так это самое главное, чем я взялся заниматься, Юрушка. 70‐е – это были годы шумного успеха авторитарной, мощной режиссуры. Анатолий Васильевич Эфрос, Юрий Петрович Любимов… Я не называю более мелкие особи.
Они сужали поле деятельности и жизни актера. Сводили актера, так сказать, к неким, среди прочих, выразителям средств театра. Применительно к русской актерской традиции, я бы сказал, это было неестественно.
Мне предлагали: «Ну, дискутируйте, полемизируйте с ними в средствах массовой информации там, в газетах, на телевидении». Нет. Это было для меня неинтересно, ну просто абсурд. Ну как можно с ними дискутировать?
Я подумал: «Я обучу артистов хороших, и вот они вам, как говорил Никита Сергеевич, покажут кузькину мать». Поскольку я учил артистов для себя, а когда для себя учишь…
ЮР В этом было мощное тщеславие.
ОТ А почему же нет? Я вообще честолюбивый человек.
Так вот, когда учишь для себя, то и при капитализме, и при социализме, и, наверное, при коммунизме – я при коммунизме не жил, но надо спросить на Кубе, как там готовят актеров, – когда для себя что-то делаешь, то делаешь это на два порядка лучше, чем для тебя.
ЮР Тут заблуждение, потому что, делая для себя, ты делаешь и для меня.
ОТ Конечно, но я про другое тебе говорю. Это обстоятельство весьма важное значение имело. Я набирал тех, среди которых я видел возможных соискателей вокруг себя, чтобы играть с ними, понимаешь? Ведь доверить Володьке Машкову в его двадцать четыре года роль Абрама Ильича Шварца из «Матросской тишины» Галича – это надо было, знаешь, прозреть.
У меня есть способность, на мой взгляд, довольно редко встречающаяся среди обучающих людей. Это не достоинство, а данность – я умею определять энергетическую емкость абитуриента. Это способность человека, стоящего на сцене, покрыть своей живой энергией пространство зала.
Я только что вернулся из Екатеринбурга с гастролей, там мы играли в драматическом театре на 900 мест. И там это тоже случалось. Они у меня сейчас вышли в такую счастливую пору развития, которую опять же незабвенный Никита Сергеевич называл применительно к кукурузе «молочно-восковая спелость».
ЮР Они у тебя уже лауреаты.
ОТ Ну это само собой, причем я к этому не имею отношения. А вот молочно-восковая спелость предполагает, что всё в дом, в дело.
ЮР Ты легко с ними расстаешься?
ОТ Ты знаешь, от меня уходили немногие, ну я не имею в виду тех, с кем я расставался. По сути дела, только Серёжа Газаров. И не могу сказать, что правильно сделал. Если уходить, то ему надо было бы года на три, на четыре попозже. Чтобы набраться культуры и развития, вот. Но он вместе с этим вот так ставит фильм и сам снимается. Ну вот, пожалуй, кроме него, никто сам не уходил. Других уходил я.
ЮР Ну это понятно, раз у тебя тоталитарный режим.
ОТ Нет, мы все на один сезон подписываем такой контракт. На один.
ЮР И потом что от них зависит, а что от тебя?
ОТ Скорее от меня. Решаю по истечении сезона. Видишь ли, я расскажу, чем руководствуюсь. Труппа у нас невелика, никакой тут новации нет. Русская антреприза, когда возила по городам и весям актерскую труппу, дабы деньги заработать, какая была? Десять актеров, которые умеют играть, пятнадцать, которые помогают им, и еще десять человек – господа студенты на каникулах, господа телеграфисты с вокзала, а также с почтового ведомства. И вот в таком составе они играли, начиная от Софокла и Еврипида и кончая фарсами Ожье, Сарду.
Я умудрился за десять лет государственной жизни нашего маленького театра сохранить труппу на уровне двадцати шести человек. В этом году, возможно, я добавлю человек шесть или семь. Но вот дальше тридцати пяти, как говорил прагматический персонаж пьесы «Бешеные деньги», из бюджета не выйдут. Так вот, из количества тридцать пять людей в труппе я не выйду. Потому что это ошибочно, ложно. Все люди в нашей труппе востребованы. Беды театра, его язвы начинаются…
ЮР Незанятыми актерами.
ОТ Невостребованными людьми. Хотя что значит много, мало? Знаешь у Дэзика Самойлова такие стихи:
Упущенных побед немало,
Одержанных побед немного,
Но если можно бы сначала
Жизнь эту вымолить у Бога,
Хотелось бы, чтоб было снова
Упущенных побед немало,
Одержанных побед немного.
ЮР Не ревнуешь ли ты своих детей к той славе, которую они…
ОТ …Нет. У меня есть этот талант – не ревновать. Может быть, оттого, что я все-таки регулярно выхожу на сцену. И я вижу свою цену и слышу ее. Думаю, в такой ревности есть что-то неестественное. Хотя это качество присуще многим моим коллегам, я не закрываю на это глаза.
Я тебе скажу – я способствую успеху. И будем так говорить, моим отличием от других моих коллег по театрально-образовательной ниве является то, что я озабочен необходимостью дать им первый успех.
ЮР А зачем ты тогда на себя взвалил школу-студию МХАТ, стал ректором?
ОТ Это Олег попросил. Это попросил Олег Николаевич Ефремов. Был такой момент, когда надо было. Они выживали, выкуривали оттуда представителя министерства.
ЮР Мне представляется твоя загруженность…
ОТ …Чрезмерной.
ЮР Чрезмерной, да. Смотри, ты держишь «Табакерку», играешь у себя, играешь во МХАТе, снимаешься активно, ректор. И еще доказываешь, может быть, себе какие-то возможности?
ОТ У меня возможности большие. Но я не могу сказать, что игры с сыном, с Павликом, или встречи с внуками менее желанны. Я их жду. Конечно, можно было оставить школу-студию МХАТ. Но думаю, что им без меня не достать денег на жизнь. Они начнут, как бы сказать, бедствовать. Я не хочу сказать, что не проживут, но бедствовать будут, понимаешь? Это уже вопрос, ну, какой-то такой совестливости, что ли. Я из этой конюшни, они же мне как бы образование дали, ремесло дали…
ЮР Тебе всего хватает?
ОТ Может, много и хватает, а вот многих не хватает. Ушли в один год: Олег Борисов, Женя Евстигнеев и Иннокентий Михайлович, Петька Щербаков чуть раньше. Выкосило, выкосило прямо, ты знаешь, как палки одни торчат.