Там смотритель умер. И Миша однажды пришел ко мне и сказал, чтоб я договорился с министерством культуры. Я, говорит, перехожу туда жить. Куда? Как? Что ты там есть будешь?.. А отапливаться?!
Он говорит: что за проблема? Поживу и постепенно попытаюсь восстановить это все. Имея в виду пострадавшие древние росписи.
ЮР Что это за тип был человеческий, Миша? Я ведь знаю его больше двадцати лет, и кроме восхищения, он ничего не вызывал. И в то же время я понимал, что он жил какой-то другой, совершенно нереальной жизнью в своих фантазиях. Он мог спать на голых панцирных сетках кровати, но на крахмальных простынях и думать о том, как отреставрировать монастырь. А как давно, Леван, ты его знаешь?
ЛБ Столько, сколько мне лет.
ЮР В общении с Мишико у меня была не просто радость общения, а какая-то безусловная уверенность в его уме, благородстве и надежности. Хотя, казалось, Миша кроме воздушных замков ничего не строил, но он был так уверен в том, что он их может построить, что они обретали реальность.
ЛБ Да. В этом и была его удивительная черта. И очень трудно сейчас в двух словах как-то сказать, что это было. Действительно, он жил с детства в каких-то мечтах. Но в то же время и реальная жизнь была при нем. И все время эта реальная жизнь была оболочкой его этой мечты.
И в общем, его жизнь, по существу, началась с истории, когда он год с лишним прожил совершенно один в недоступном монастыре в горах. Зимой олени спускались с гор для добывания пищи, ходили через его двор, щипали траву. Такое дикое тогда было место. Иногда туда паломники приходили, иногда мы, друзья его. И когда удавалось подняться, оставались на два-три дня. Но он там жил постоянно. Но, правда, его мечта восстановить все так и не осуществилась.
ЮР У него почти ни одна мечта не осуществилась.
Притом что, как ты рассказываешь, он был романтик, он был абсолютно трезвый человек. Его политические оценки и аргументы были необыкновенно точны. Он жил в реальном мире для всех, кто был рядом с ним. Но для себя он выбирал небо. Уже перед смертью, будучи тамадой, он со стаканом в руке сказал: «Какая разница, где мы будем, здесь или там…»
ЛБ Да, «…в конце концов, неясно, где компания лучше». Он ушел, и это потеря для нас, живущих, но он ушел в лучший мир. Психологически он был готов к этому… Он и там будет тамадой.
ЮР У него был замечательный тост. Я помню, он так держал стакан, что у него на руке помещался весь мир, и говорил: «Давайте выпьем за здоровье ангелов, которые охраняют ваши дома».
ЛБ Да.
ЮР Миша, он жил как бы сам по себе. Он был мир в себе, целиком весь мир. У него была вера, что человек может все.
ЛБ Все, да. Посади его, если ему нужно по-настоящему, на реактивный самолет, и он сможет взлететь.
ЮР На этом основании, когда его уговорили на полученные за оформление спектакля в Саарбрюккене деньги купить маленький подержанный мерседес, он сел на эту машину и поехал.
ЛБ Не имея практики.
ЮР Доехал до Польши. Там, спасая лошадь, на сельской дороге разбил его. Заплатил деньги, чтобы его доставили в Москву. Я его встречаю на вокзале. Смотрю, он весь в бежевой краске. Говорю: «Миша, где мерседес?» Он говорит: «Слушай, Юра, я подумал, пока ехал: Чавчавадзе приедет в Тбилиси на мерседесе. Ну не глупость это?»
Дальше надо было избавиться. Мы приехали с ним на таможню. И таможня видит – грузин с мерседесом, в те времена это было что-то такое необыкновенное. Он спрашивает этого таможенного начальника: «Можно я мерседес этот у вас оставлю?» Тот говорит: «У нас нет денег таких». – «Нет, просто так». – «Как, бесплатно?» – «Бесплатно». – «Этого не может быть». И дальше, когда он приходил туда, они все выходили смотреть на этого человека. Они полюбили его и предлагали: «Ну, хоть колеса возьмите, аккумулятор». – «Не надо». И сразу повеселел, выпрямился… Он же спортсмен был в прошлом.
ЛБ Да. Он был чемпионом Союза в командном зачете, фехтовальщик. Потом он немножко раздобрел. А был хорошим спортсменом.
ЮР Расскажи эту историю, как он лазил в тюрьму куда-то, выручал друга.
ЛБ Она связана с тем, что нужны были деньги, чтобы отреставрировать древний храм Давид-Гареджи. Это такая юношеская история. Кто-то надоумил, что вот у какого-то цеховика, родственника его, товарища Темо дома лежат деньги. И этот приятель решил провести экспроприацию. Конечно, она не удалась.
Родственник поймал его и посадил в тюрьму. Правда, потом уже не хотел, потому что сам испугался, что спросят, откуда у него деньги. Друзья решили, что интеллигентный наш товарищ, который на эти деньги хотел сохранить знаменитый пещерный комплекс, должен из тюрьмы убежать. Тоже была абсолютная фантазия. Не так легко бежать из тюрьмы, но Миша разработал план. Это был… побег с веревками через окно. Представь себе, что план сработал. И человек убежал.
Вместе с Мишико они были в бегах – поехали в Батуми, но потом дела обернулись так, что Темо сам вернулся и сдался. Месяц с лишним они скрывались. А тогда это было целое дело, взбудоражившее весь Тбилиси. Потом вторично был побег, опять придуманный Мишей. Человек всю жизнь прожил в каких-то таких романтических фантазиях. Ни один день, если не считать двух инфарктов и так далее, ни один день он не пропустил без того образа жизни, который он сам себе придумал. И между прочим, характерно, что он умер вот так сразу, за секунду. Он сидел, и вдруг его не стало.
Главное в жизни было, конечно, то, что он был абсолютно лояльным человеком. Вот если он не понимал человека, он говорил, что может иметь право на существование и такая точка зрения. Он мог спорить часами. Но никогда этот спор не переходил в какую-нибудь ссору, он был абсолютно добр ко всем.
ЮР У Миши при жизни не было такой выставки и не могло быть, потому что он никогда бы не сделал ее из скромности. Я помню, как его приглашали в Москву на всесоюзную выставку театральных художников. Он был известным, замечательным театральным художником. И для экспозиции его друзья по Москве искали картины. И все запомнили на этой огромной выставке маленький оранжевый эскиз Мишиной работы. Это было важно.
Моя любимая его картина – большой портрет Пиросмани маслом на холсте. У меня был сложный период, а у Миши дома была, по существу, единственная дописанная работа. И для того чтобы мне было легче, он мне подарил эту работу. «Потом вернешь, я там еще допишу руку». Но все наши друзья сказали: «Не возвращай ему эту работу, потому что он возьмет все переделает, а потом свернет в рулон». И, может быть, благодаря тому, что он сам привязал Пиросмани к потолку моей «копейки» и проводил его в Москву, полотно сохранилось.
ЛБ Да, наверняка. Потому что он бы переписывать начал. Ни одной работы у него, до конца законченной с его точки зрения, нету.
ЮР Рядом с Мишей хорошо было жить. Ощущалось, что всегда можно было к нему прийти, и была какая-то надежность. Сейчас его нет. Ты ощущаешь его присутствие все-таки рядом с собой?
ЛБ Одновременно и присутствие, и отсутствие ощущаешь, потому что все, что делаешь, сверяешь с ним или споришь опять. Знаешь, что бы он сказал, и знаешь, о чем бы потом пошел спор…
ЮР И чем бы он закончился.
ЛБ …Это тоже ясно. И в то же время не чувствуешь его отсутствия потому, что всего этого в реальности нет.
Резо Габриадзе, сценарист, художник
РГ Миша Чавчавадзе был одной из красивейших личностей в Грузии.
Человек, абсолютно лишенный таких наших советских, родных, любимых качеств, как, например, зависть. Он редко говорил слово «я», предпочитал «ты» и о тебе слушать. Он был интеллигентен до предела и с достоинством представлял эту великолепную грузинскую фамилию Чавчавадзе, такую родную и для русского слуха. Вспомните Грибоедова. Миша был безукоризненным, он прожил одну честную красивую жизнь художника. И я не знаю слов о нем, которые не граничили бы с восхищением. И это бы Мише не понравилось.
И тут я хочу сказать о его поразительном таланте дружбы.
Он служил чему-то эфемерному, красивому, нежному, которое тает в воздухе и которому нет слов и цены. Я счастлив, Юра, видеть тебя у этого разрушенного фонтана…
ЮР И я тебя счастлив видеть.
РГ …Где когда-то сидели гимназисты с гимназистками. Мне кажется, это красивое место очень подходит для замечательного грузинского художника Миши Чавчавадзе и для его друга Юрия Роста.
ЮР Спасибо.
Гоги Кавтарадзе, актер, режиссер
ЮР Все говорят, что в дружбе он был замечательный. Никто не видел никогда, как он рисует. Потому что он как бы был таким внутренним человеком. Думали, что он все время общается, кому-то помогает, где-то застолье ведет. А потом вдруг оказалось, что он оставил такое количество замечательных работ. Очень много спектаклей. Ты работал с ним?
ГК Много раз. Мы с молодости были рядом, не говоря уже о том, что учились в одной школе. Так вот, Юра, не осуждайте тех, кто говорит об уникальности Миши. Потому что действительно невозможно обойти то, что это был совершенно уникальный человек. Просто не знаю другого такого.
Я часто думаю о феномене Миши Чавчавадзе. По-моему, он в буквальном смысле ничего никогда для себя не делал. У него было фантастическое качество, я называю это даром самоограничения. То есть он ничего в спектакле не делал для того, чтобы показать, какой он замечательный художник. Прекрасно сделанную деталь, решение, образ спектакля он мог заменить совершенно другим, но именно тем, что нужно конкретному спектаклю, конкретному режиссеру, учитывая всегда актерский ансамбль. То есть он совершенно не защищал то, что сам придумал, если был убежден, что для конкретного спектакля нужно искать другое решение.
Вот пример. Мы ставили лет двадцать назад пьесу. Был довольно интересно найден образ спектакля, макет был готов и почти запущен в работу. Я репетирую.
И вот в процессе репетиции, я помню, он пришел, посмотрел один акт и сказал: «Слушай, тебе ведь все, что я делал, не нужно. Тебе нужен один громадный стол. И вокруг этого стола все и происходит. Вот тебе и образ спектакля. Все остальное тебе помешает».