Елена Боннэр[15]: я живу формально «до и после», а внутренне все время вместе
Боннэр о Сахарове без науки и политики – тема нашего разговора с Еленой Боннэр, женой, другом и соратником великого гражданина Земли и выдающегося ученого. Они встретились, когда Андрею Дмитриевичу было пятьдесят лет, а Елене Георгиевне – сорок восемь. Два взрослых человека с прошлым и своими детьми от предыдущих браков полюбили друг друга на всю оставшуюся жизнь. У нас были дружеские отношения и взаимное доверие, которое вы почувствуете в разговоре.
ЮР Я вспомнил ситуацию, как мы с вами сидели на кухне и Андрей Дмитриевич сказал, что он последний раз читал лекцию…
ЕБ Когда был аспирантом.
ЮР Помню, вы стояли на кухне, я взял магнитофон, вставил кассету и сказал: поскольку я закончил институт физкультуры, расскажите мне про то, что вас сейчас интересует, и разговаривайте со мной как с идиотом, потому что, действительно, хоть институт физической культуры, но в физике ни бум-бум. И он эту студенческую лекцию напомнил.
ЕБ Он не один раз читал лекции студентам. Разница?
ЮР Разница большая. Но после этого сколько он не читал?
ЕБ Все остальные годы.
ЮР А мне он одному прочел. У меня было ощущение, что Андрей Дмитриевич читает мне эту лекцию на русском языке. Но ничего из этого я совершенно не понял. А почему он не читал лекции столько лет?
ЕБ Ну потому, что он сразу после аспирантуры попал в эту закрытую группу, потом его увезли в закрытый город[16] на объект. Какие уж там студенты.
Но при этом, если говорить всерьез, он всю жизнь жалел, что прочел студентам только один курс. А если бы он прочел все курсы, которые складываются в науку, то он сам большему бы научился. И поэтому он даже в книге воспоминаний пишет, что это большое упущение в его собственном образовании.
ЮР Но ведь он мог начать читать лекции после того, как, скажем, он «легализовался»?
ЕБ Ну, легализовался он после объекта только в 87‐м году[17]. Начиная с 68‐го года его отстранили от секретных работ и вряд ли допустили бы до свободного общения со студентами. Ну что ты, с неба свалился? Не знаешь, в каком мире жил? Так что преподавать он не мог. А когда уже он мог бы прийти в студенческую аудиторию как лектор, некогда было даже газеты читать. С 87‐го года жизнь была безумно загружена.
А в Горьком лекции читать кому? Милиционерам, которые нас круглые сутки сопровождали, – вряд ли это их интересовало.
ЮР Он работал в Горьком?
ЕБ Работать работал. И говорил, что ему очень хорошо: вот моя жена идет в театр или кино одна, а мне не надо думать, что к ней кто-нибудь пристанет, потому что все ГБ работает на меня.
ЮР Елена Георгиевна, а как вам ГБ, скажем, помогало обслуживать машину, квартиру?
ЕБ Никак. Формально нашим охранникам в нашу квартиру не разрешалось входить, это они неформально влезали, когда нас нет, воровали рукописи, бумаги. А машина… ну, если проколоть пару колес сразу.
ЮР Насчет колес. Помню, вы рассказывали, что даже когда колеса, ими же проколотые, надо было менять и машина стояла рядом с гэбэшниками, они не помогали.
ЕБ Андрюша сам справлялся с тем, чтобы поменять колесо. А я не могла, я не могу поднять колесо, вот мне не хватает сил вставить его на шпильки, и я должна кого-нибудь попросить.
Был такой случай, что у меня прокол, я остановилась, стала голосовать, чтобы какой-нибудь грузовичок за пятерку мне это сделал. Тогда пятерка была хорошие деньги. А рядом со мной машина, которая за мной следит, и они мне не разрешают. Я говорю: ну хорошо, тогда я буду здесь ночевать, а вы тоже рядом со мной и машиной. Мне хорошо, у меня одеяло с собой было.
Они пошли, позвонили по своему машинному телефону. Потом сказали, что я могу остановить кого-нибудь, вот я остановила грузовик, и водитель сразу согласился мне поменять колесо. И когда он уже заканчивал это дело, поглядел на мужика, который стоял рядом, молодой, здоровый, а потом мне говорит: «Он что у тебя, больной, что ли?» Я говорю: «Он не мой, он комитетский». И он так сразу насторожился и, видимо, понял ситуацию.
ЮР Как относился к технике Андрей Дмитриевич? Он понимал, как нужно делать?
ЕБ Он относился к технике и с уважением, и с опаской, но вот говорят, когда он занимался своими изделиями, то у него хватало инженерной изобретательности. А в домашней технике он абсолютно ничего не понимал. И в машине тоже. Там, радиоприемник починить, еще что-то такое – это все моя работа была.
ЮР То, что он в машине мало понимал, это я сообразил. Как-то мы возвращались (вас не было) из Дома ученых, я сел за руль его машины и понял, что сцепление буксует, а он считал, что это нормально. На такой машине нельзя ездить. И, я помню, когда мы были в Армении, он подошел к вертолету и с некоторой опаской сказал, что никогда не летал на вертолете, и добавил: «Вот видите, Юра, винт, если я на нем повисну, он может сломаться. А если он начнет крутиться, то тогда у него достаточно прочности, чтобы нас поднять».
ЕБ Я помню это трагическое путешествие, это мы уже возвращаемся из Спитака. Андрей вообще любил летать. И ему вот доставляли просто эстетическое наслаждение всякие летательные аппараты.
Всегда на всех аэродромах он любовался разными типами самолетов. Вообще ему нравилась самая передовая техника. Ему всегда казалось, что в этом заложено будущее и что-то вообще красивое.
ЮР А как он относился к красоте, к искусству?
ЕБ Я сейчас скажу вещь, которая может обидеть нижегородцев и покажется странной для тех, кто Андрея Дмитриевича возводит в пророки, в особые люди. Мы прожили в Горьком без месяца семь лет, и Андрей ни разу не был в Горьковской галерее, которая очень хорошая, я была там несколько раз. И когда я ему говорила: «Ну давай пойдем», он говорил: «Я не люблю музеи».
А вместе с тем, когда мы были во Флоренции, несмотря на дикий дождь, торопливость и всё, главные оба музея Италии (я думаю, что они главные) – Галерею Уффици и палаццо Питти – он смотрел.
С Андреем Дмитриевичем очень многое странно. У него была довольно замкнутая жизнь. Вот, например, до того, как Андрей встретился со мной, то есть пока он работал на объекте, он был в Ленинграде один раз в жизни и всего один день – на каком-то совещании. Не видел Ленинграда москвич, интеллигент в XX веке, чудо? И первый раз был в Эрмитаже за всю свою долгую жизнь в 87‐м году. Он один раз в жизни был в Киеве, тоже на какой-то конференции. Вот какая-то такая ужасно ограниченная была жизнь географически даже.
ЮР Но все-таки мне кажется, что тяга к путешествию у него была. Он не имел возможности долго путешествовать.
ЕБ Наверное, была. Из всех наших путешествий, я думаю, самое большое впечатление на него произвела Япония. Не особенностью своей культуры, искусства, а техническим размахом. Больше всего в Японии его потрясла поездка на какой-то металлургический завод. Японские развязки, японские небоскребы – красота. Он все-таки очень технократ был. Но при этом он не был глух к искусству, абсолютно не был.
ЮР Познакомились вы когда?
ЕБ В 70‐м.
ЮР Как это произошло?
ЕБ Существует две версии. Я считаю, что мы познакомились в октябре 70‐го, на суде в Калуге[18].
Андрей Дмитриевич считает, что мы познакомились раньше, только я его не заметила. У Валерия Чалидзе[19] дома, летом 70‐го.
ЮР А я помню, когда я познакомился с Андреем Дмитриевичем. Это 70‐й год. Начало марта.
ЕБ Ты сфотографировал тогда его. И в 71‐м году Андрей Дмитриевич дал мне эту фотографию, не знаю почему. А я ее показала в Ленинграде своей подружке одной. Она посмотрела на нее, потом на меня, и сказала: «Девка, мужик хороший, но он, случайно, не алкаш?»
Вот такое впечатление от той фотографии было у непредвзятого и неподготовленного человека. Она не знала, кто это.
У меня была еще одна его фотография из твоих. Он дал ее одной из своих двоюродных сестер, а она мне после его смерти дала. Не та, о которой было сказано, что он алкаш. На этой он трезвенник. Что и было на самом деле.
ЮР Я хочу вспомнить эту съемку 70‐го года. Андрей Дмитриевич жил около Курчатовского института тогда. У него была такая маленькая собачонка… Она была очень назойливая.
ЕБ Да, называлась Малыш.
ЮР Все время она цепляла, кусала меня за ногу, и я ее под столом ногой время от времени отодвигал.
И когда она поняла, что я ее все время буду отодвигать, она переметнулась на Сахарова. Я стал следить, как он себя ведет. Он ни разу ее не отодвинул, он все время убирал ноги. Она мешала. Но он не хотел унижать ее достоинство.
Некоторые моменты и слова Сахарова врезались в память и представлялись мне важными для понимания его. После возвращения из ссылки мы в Тбилиси стояли на балконе над Курой. Он любовался видом и вдруг сказал: «Не думал, что я увижу эту красоту, мы ведь с Люсей нашли уже себе в Горьком место на кладбище».
ЕБ Да, было такое.
ЮР У вас не было ощущения, что вы вернетесь?
ЕБ Нет, мы считали, что мы не вернемся из Горького. Но одновременно ощущение, что рано или поздно страна будет другой, присутствовало тоже. Но просто исторический процесс не всегда бывает столь быстрым. Поэтому мы приглядели место на кладбище. Но как только мы приехали в Москву и через полгода умерла мама, Андрей стал совершенно официально хлопотать о том, чтобы место около ее могилы как-нибудь откупить, чтобы оно осталось за нами. И ему все отказывали в этом, и академия никак не помогла, и он обращался в Моссовет, там ему отказали. У меня вот все не хватает духу собраться с силами, чтобы мне копии этих его заявлений дали для архива. Найдут ли?
ЮР Может быть, и найдут. Вы давали интервью и сказали, что вам есть куда уехать, а народ понял так, что вы собираетесь вообще отъехать.