ЕБ Ближайшие минимум полтора года у меня не будет времени складывать чемоданы. Мы создаем музей – общественный центр истории правозащитного движения имени Сахарова.
ЮР Что значит – ближайшие полтора года?
ЕБ Откуда я знаю, что в нашей стране будет через полтора года. Ты никогда не задумывался, что будет, если в один прекрасный момент мы проголосуем все, как за Мавроди голосовали в Мытищах[20], и нашей этой недоношенной и новорожденной демократии будет поставлена точка?
Может, тогда не нужен будет музей, и вообще мы все будем не нужны. Я не знаю, что будет. Но пока я чемодан не собираюсь складывать.
ЮР А были хоть какие-то идеи у Андрея Дмитриевича, что он может уехать, покинуть страну?
ЕБ Я уже не помню дату, но думаю, что в 83‐м году Андрей Дмитриевич получил от норвежского правительства приглашение переехать на постоянное жительство. И он в ответ написал, что он рассмотрел бы это приглашение, но он просит их заняться более насущной для него проблемой – разрешением поехать мне на лечение[21].
ЮР А как он переносил одиночество?
ЕБ Одиночество он переносил хорошо, он плохо переносил людей. У меня такое впечатление (это не потому, что я особенная), что кроме моего общества, все остальное общество ему было утомительно.
Вообще иногда приходили гости, а он уходил и забывал. Бывали такие случаи, что он с кем-то разговаривает аж два часа, потом наконец этот человек уходит и перед этим мне говорит, что вот мы так хорошо с Андреем Дмитриевичем поговорили, он так внимательно слушал, а я потом Андрея спрашиваю, о чем речь была, а он: «Я не знаю, я спал». Очень гордился собой в этом плане.
ЮР Я видел, как он спал на семинаре.
ЕБ Это всегда так было, но все, что надо, он слушал.
Мне очень нравится эта фотография, она у меня есть. Андрюша такой открытый. У него очень менялось лицо…
ЮР Это правда.
ЕБ …В зависимости от того, с кем он разговаривал. И всегда, когда он входил домой. Совершенно другое лицо, оно как-то разглаживалось, совсем другим становилось.
Он очень любил, чтобы я была рядом. Умудрялся работать на кухне обычно всегда, пока я что-то там шурую.
ЮР Есть фотография, помните, когда пришли водопроводчики. Довольно смешная была ситуация, потому что они говорили, что не могут установить унитаз. И они стояли руки в боки и говорили: ну чего, мол, академик – и не можете отличить систему унитаза с прямым выпуском от косого выпуска. Я поговорил с водопроводчиками, это было одним из больших моих дипломатических достижений, через некоторое время они его приспособили, потом мы сидим на кухне, они входят: «Ну вот, Андрей Дмитриевич, мы сделали все, что позволяет система».
Так вот я хотел сказать, есть фотография, где он сидит и думает, пока они корректируют систему канализации. Причем сидит в такой характерной для себя позе. И одет так, как он и должен быть одет. В джинсах потертых, точно?
ЕБ Да.
ЮР Ковбойка.
ЕБ Обязательно.
ЮР Ваша красная кофта.
ЕБ Это его кофта. Он ее давно и с самого начала присвоил.
ЮР Ну все-таки ваша была кофта? И сверху еще, по-моему, синяя кофта.
ЕБ Да, две обязательно, и каждая не на каждую руку надета.
ЮР Да, одна на одну руку, другая на другую. Это было пренебрежение к одежде, да?
ЕБ Нет, это был способ получать от одежды максимум удобств.
ЮР Он вообще любил, наверное, свои старые вещи?
ЕБ Знаменитые братья Медведевы[22], которые катили бочку на Андрея или на меня – я уж не знаю, кто из них, они оба одного стоят, – написали, что я нарочно одеваю Андрея в какое-то старье, и вот его фотографируют в нем, чтобы показать, какой он бедный. Но надеть на него что-либо новое – это же было подвигу подобно. Помнишь новое пальто?
Я про это пальто могу сказать очень много. Я его приглядела в Нью-Йорке на Мэдисон-авеню, в дорогом магазине, и продавец мне сказал: «Приведите вашего мужа». А я говорю: «Муж неподъемный, не приходит» – и так и купила это пальто, померив на себя.
ЮР Пальто я помню, но помню и историю с кофтой. Мы совместно с вами уговорили его сняться в новой кофте. Андрей Дмитриевич долго сопротивлялся, потом ушел и пришел в кофте. Я его снимал, снимал, снимал, потом, когда я закончил съемку, он говорит: «А вы знаете, Юра, а это ведь не та кофта». Вообще у него было замечательное чувство юмора, как мне кажется.
ЕБ Я прочту какую-нибудь одну штучку.
Я за то люблю Елену,
Что упряма, как полено.
Вот каждый день он утром давал себе такую зарядку. По-моему, ни дня не было без этого.
Он очень любил делать подарки. Только как-то у него плохо получалось.
ЮР Не угадывал.
ЕБ Дело не в «не угадывал». Вот в Горьком он, как запрограммированный, на все праздники, какие существуют для женщин, включая Новый год, день рождения и 8 Марта, покупал вазы и по этому поводу писал стихи. И когда я однажды сказала: «Ну вазы, вазы, сколько можно?» – он сказал: «А здесь больше ничего нет». Почему-то вот так ничего в Горьком не нашел.
ЮР Часто писал стихи?
ЕБ Да. Каждый день. У него была такая манера – каждый день с этого начинать – утром за завтраком.
ЮР А впадал в такое, что называется… состояние? Или ровный был характер?
ЕБ Я не знаю, как без меня, мне трудно сказать, только по дневникам могу судить, но вот, так сказать, смены активности и какого-то падения у него обычно не наблюдалось. Я видела это в очень резкой форме только однажды, когда второй раз украли рукопись книги[23]. Рукопись крали трижды. И Андрей Дмитриевич восстанавливал, причем литературно первые записи были, конечно, интереснее. Наверное, так у всех бывает.
После второго воровства у Андрея был период очень тяжелой депрессии. Вот он тогда отказался продолжать, и мы с ним не то что ругались, я прямо на него дико кричала, что он должен, а он говорил: «Нам все равно с тобой не перебороть весь Комитет госбезопасности». И я начинала думать, как он, что не перебороть, но все-таки мне казалось, что должна заставить его снова работать. А потом он начал очень активно восстанавливать рукопись, писал в день от пятнадцати до тридцати шести страниц.
ЮР Вы имеете в виду машинописные или его почерком?
ЕБ Нет, почерком. Тридцать страниц – это двенадцать страниц машинописи, это очень много, очень много. И мне удалось по частям вывезти из Горького книгу. И она таким образом выжила.
ЮР А исправно писал в смысле грамоты?
ЕБ О да, Андрей очень грамотный, просто очень грамотный человек.
ЮР Врожденная грамотность?
ЕБ Я не знаю, я, вообще, на примере собственных детей и себя думаю, что грамотность только от Бога. Вот я всегда неграмотная была.
ЮР А как он реагировал на обструкцию, которую устроили на съезде?[24]
ЕБ В этот раз я приехала за ним, чтобы идти обедать. Обычно во время съезда я его встречала там, у Василия Блаженного, на машине. Подъезжали к гостинице «Россия» и там обедали, потом я его везла назад и шла домой смотреть. Так как мы довольно близко живем, конец трансляции съезда приходился на тот момент, когда Андрей выходил из Кремлевских ворот. Иногда ждала его немножко. Он обычно последний выходил. Во-первых, он очень медленно ходил, во‐вторых, его всегда там задерживали какие-то разговоры, еще что-то такое. И я ему сказала, что, может быть, не надо после этой истории идти. Он сказал: «А что, я убил кого-нибудь?»
ЮР А сам он как, переживал ли? Однажды меня очень удивило, когда он вышел спокойно, уже все вышли, никого не было. Вышел с этой папочкой своей, да. Я говорю: «Как?», он говорит: «Чего-то так они разволновались».
ЕБ Вот именно, они разволновались. Понимаете, у Андрея Дмитриевича была особенность: он не волновался, когда его не понимали свои, и никогда не волновался, когда не понимали или не хотели понимать чужие. Кроме того, он еще за собой знал, что медленно говорит, и даже пытался объяснить эту реакцию зала тем, что он не умеет говорить по бумажке, а думает, когда говорит. И он привык, что, если он говорит на семинарах, люди с этим смиряются и ждут, когда он скажет следующее слово или сформулирует следующую мысль. Поэтому вроде как жалел тех, кто его освистывал.
ЮР Ну хорошо, а вот помните, когда это было, в конце съезда, когда вы мужественно смотрели телевизор, а я ушел на балкон. Это был финал, по Конституции.
ЕБ Это был финал, и ему не дали зачесть «декрет о власти»: «Выключай трансляцию», а потом включили.
ЮР Он предполагал, что такая реакция может быть? Готовился ли он к ней?
ЕБ Нет, он не готовился к этой реакции, единственное, о чем он волновался, – раньше поехал, чтобы успеть записаться в число выступающих.
Но я тебе скажу другой эпизод, который он переживал и который был за два дня до смерти, когда открылся II Съезд. 12 декабря, то есть в первый день, Андрей Дмитриевич выступил и сказал, что у него 50 тысяч подписей, писем, которые собрал «Мемориал» в поддержку «декрета о власти» и за отмену 6‐й статьи Конституции[25].
А Горбачёв, как бы прогоняя его с трибуны, сказал: «Вы зайдите ко мне в кабинет, у меня еще больше». Не сказал каких. И зал воспринял это, и телезрители, и все так, что у Горбачёва против там еще больше подписей.
На самом деле, вот из-за этого Андрей разволновался. Накануне, когда «Мемориал» передавал нам вот такие груды подписей за отмену 6‐й статьи, я сказала: «Зачем вы нам это передаете, вы отвезите это все в секретариат съезда, для Михаила Сергеевича».
И действительно, у Михаила Сергеевича было этих подписей больше, чем у нас, ему накануне их отвезли. И вот что Михаил Сергеевич так передернул и, в общем, обманул страну с этими подписями, вызвало растерянность Андрея. И есть кадры, их иногда показывают по телевизору, как он очень растерянный уходит с трибуны. И вот это его как-то ужасно взволновало тогда. Вообще, прямая ложь его всегда ставила в состояние растерянности.