— И вообще сейчас наступило царство денег, — нравоучительно продолжал Гогоберидзе, не обращая внимания на Донцова. — Пора отбросить все упования на компромат и идеологию. Компромат аморален по своей сути, а идеология, как я уже сказал, больше не работает. Давно уже не работает — ещё когда мы только начинали свою карьеру в разведке, я убедился, что…
— Конечно, твой-то личный опыт как раз и подтверждает теорию о бесполезности использования всякой основы, — съязвил Глеб Тихонович и пожалел — Мишка был злопамятным и не прощал выпадов в свой адрес. Ну, да чёрт с ним, Донцову нечего его бояться, он свою карьеру сделал, а «наверх» отнюдь не стремится. В рядовые не разжалуют, дальше Африки не пошлют. Но Гогоберидзе, казалось, пропустил укол Донцова мимо ушей и, как ни в чём не бывало, продолжал развивать свои взгляды на разведку в современных условиях.
— Необходимость в приобретении агентуры на современном этапе тоже становится сомнительной, — безапелляционно изрёк он, сплёвывая косточки от компота на тарелку. — Достаточно устанавливать с иностранцем доверительный уровень отношений и работать с ним на добровольных началах.
— Постой, постой, Коба, ты что мелешь? — заволновался Донцов. — Мы что, по-твоему, вербуем их под дулом «Макарова»?
— Ну не под дулом, но под определённым моральным нажимом, — парировал Гогоберидзе.
— А когда ты женился на своей Нинон, ты разве не использовал на неё моральное давление?
— Допустим. — Губы Кобы растянулись в тонкой ниточке.
— Но в ЗАГСЕ её за язык никто не тянул говорить «да»?
— Это другое, — уклонился от ответа потомок грузинского меньшевика Церетели. — Нашёл с чем сравнивать. Сейчас настали другие времена. Уже виден конец столетия, а мы всё барахтаемся в дремучем средневековье.
— Может быть, к тебе поступила информация о том, что ЦРУ и СИС отказались от вербовок агентуры и переходят на работу с доверительными связями? Может американский или английский резидент шепнули тебе, что они уже выбросили на свалку истории весь набор оперативных методов, для того чтобы завербовать у нас агента?
— Попрошу без инсинуаций, — обиделся Коба и поднялся из-за стола. — Результаты взаимодействия службы с бывшим нашим противником превосходят все ожидания.
Коба отличался тем, что всегда оказывался во главе какого-нибудь новшества. Когда партия и правительство провозгласили курс на оказание помощи сельскому хозяйству, он первый выступил на общем собрании разведчиков с предложением организовать подсобное свиноводческое хозяйство. Теперь он возглавлял ставший модным последние годы участок сотрудничества с зарубежными спецслужбами и считал это сотрудничество единственно полезной формой разведывательной деятельности. — Если ты не веришь в плодотворность взаимодействия разведок, приходи ко мне, я тебе дам почитать наш годовой отчёт.
— Я и без тебя знаю, какие у вас там результаты, — отмахнулся от него Донцов. Дурят вас «цэрэушники» и «сисовцы» почём зря, а вы принимаете их дезу за чистую монету. А вы что в рот воды набрали? — набросился Глеб Тихонович на двух коллег, молча наблюдавших за спором. — Или вы тоже разделяете эти гнилые взгляды? — Гогоберидзе при этих словах демонстративно встал и, не говоря ни слова, удалился из столовой. — Чем же разведка будет тогда отличаться от дипломатии?
— Тихонович, не будь максималистом! — по-отечески похлопал его по руке Безродных. — Будь проще, и народ к тебе потянется.
— Пошёл ты, знаешь куда? Нашёл время и место ёрничать!
Донцов резко отставил в сторону стакан с компотом, поднялся из-за стола и зашагал из столовой. То, что его не поддержали коллеги, возмутило даже больше, чем конъюнктурное выступление Кобы. Ладно Безродных — он сроду живого агента в глаза не видел и всю свою карьеру делал на партийной работе, но Гришка Рогожин — он-то чего молчал?
…Глеб Тихонович вдыхал никотин с такой жадностью и силой, что сигареты едва хватило на три затяжки. Тогда он взял ещё одну и выкурил её уже с толком, чувством и удовольствием. Организм чутко реагировал на проявленную заботу и тут же успокоился, в голове прояснилось, а сердце прекратило попытки вырваться из грудной клетки.
На столе зазвонил телефон. Звонил начальник подразделения, от которого Глеб Тихонович когда-то ездил в длительную командировку в Англию. Оперативная судьба уже давно забросила Донцова в другой географический регион, и поэтому он несколько удивился, с чего бы вдруг ему стал звонить сам Дикушин, руководитель английского отдела.
— Глеб Тихонович, — без всяких предисловий начал свой разговор Дикушин, — ты не мог бы зайти ко мне на полчасика?
— Нет проблем, Дмитрий Иванович. Когда я мог бы подойти?
— Давай часика в три. Годится?
— Конечно.
«Уж не наклёвывается ли вторая командировка в Англию?» — подумал Донцов. — «А что: молодёжь нынче к вербовкам не очень-то привержена, а я, старый дурак, ещё могу».
Донцов знал, что на неофициальной бирже труда он как оперработник котируется достаточно высоко, а для разведчика почётней и заманчивей, чем загранкомандировка, ничего на свете не бывает. Не удивительно, что после звонка Дикушина в глазах Донцова появился характерный блеск, а сердце стало сладостно замирать и сбиваться с ритма. Перспектива «тряхнуть стариной» вдохновила его ещё на одну сигарету. Выкурив её уже без всякого наслаждения, он водворил пачку в ящик, решив, что в потворстве своей натуре зашёл слишком далеко.
Все отделы занимались сманиванием «результативных» работников из других подразделений. Высокое начальство этих начинаний не поощряло, но смотрело на них сквозь пальцы. Тем не менее, когда ситуация выходила за рамки, обиженный руководитель, у которого «уводили» сотрудника, мог наделать много шума и причинить серьёзный моральный урон тайно договорившимся сторонам. Сотрудник, получивший заманчивое предложение из другого отдела, должен был проявить большое изобретательство, чтобы не испортить отношений со своим прежним начальником — ведь если дело сорвётся, обстановка для него на рабочем месте покажется куда как мало приятной! Самая беспроигрышная позиция заключалась в том, чтобы, дав своё принципиальное согласие на переход, всю полноту инициативы предоставить новому начальнику. Поэтому свой визит в английский отдел Глеб Тихонович обставил с соблюдением необходимых мер предосторожности.
Догадка о загранкомандировке и использовании его услуг оказалась правильной, но только наполовину.
— Я вызвал вас в связи с делом «Племянника», — сказал Дикушин, усаживая Донцова за приставной столик и приглаживая свою пышную поседевшую шевелюру.
— «Племянника»? С ним что-нибудь случилось? — заволновался Глеб Тихонович.
«Племянник» был его самым первым и, вероятно, самым значительным приобретением для службы. Он был завербован на основе, которая не значилась ни в одном учебнике по оперативному искусству. Одни говорили, что «Племянник» пошёл на сотрудничество по материальным соображениям, другие утверждали, что речь идёт о стопроцентной морально-этической подоплёке, третьи пытались найти в поступке британца идейное начало, но всё это было не то. Начальству пришлось тогда долго ломать голову, прежде чем дать санкцию на включение «Племянника» в агентурную сеть.
Донцов на долгие годы стал предметом зависти коллег и ходячим примером для всех молодых сотрудников разведки. Тогда в разведке царил здоровый дух корпоративности и доверия, так что особого секрета из крупной вербовки в английском отделе начальство не делало, и слух о ней распространился по всем кабинетам. Нельзя сказать, что это не льстило самолюбию Глеба Тихоновича, но слава его не испортила, и своим положением любимчика начальства он в карьерных целях не пользовался. Больше того, и в последующих двух командировках он не бездельничал, а приобретал новых источников, не уступавших по своим разведывательным возможностям «Племяннику».
Поэтому все разговоры о том, чтобы разведка перешла на работу с доверительными связями и отказалась от одного из главных методов своей работы, Донцов с возмущением отметал с порога и воспринимал их как индульгенцию для лентяев и неудачников, которых последнее время становилось всё больше, и которые вербовать либо не хотели, либо не умели, а в разведку шли, чтобы съездить за государственный счёт за границу и сделать карьеру. Перестройка и развал Союза ничего хорошего для разведки не принесли — народ валом повалил на «гражданку» и на «вольные хлеба». Начальство тоже скисло и растерялось; служба, как корабль, получивший в морском сражении тяжёлые пробоины и лишившийся навигационных приборов, медленно, почти вслепую лавировала между скалами и подводными рифами, избегая встречи с противником.
— С ним действительно что-то случилось, — сказал Дикушин и подал какой-то документ. — На вот, почитай последний отчёт из резидентуры.
Донцов мельком пробежал документ, изобилующий общими местами, словно шутовской наряд дешёвыми побрякушками — свидетельство либо скудости ума, либо лукавства его составителя. С трудом он добрался, наконец, до главного: «Племянник» перестал выходить на встречи. Такие сообщения вербовщики, отошедшие от работы со своим приобретением, воспринимают если не как личное оскорбление, то с большой ревностью. В этом отношении они похожи на родителей, которых вызвали в школу, чтобы сообщить о неуспеваемости любимого чада.
— Не понимаю, — смущённо пробормотал Донцов. — Ведь до последнего времени он не подавал никакого повода для того, чтобы…
— Абсолютно никакого, — подтвердил Дикушин. — Он регулярно и пунктуально выходил на встречи и приходил не с пустыми руками. А потом просто пропустил очередную встречу, проигнорировал запасную, сорвал «железную» явку…
— Странно, — сказал Глеб Тихонович. — Наверняка случилось что-то такое, что мешает ему соблюсти хотя бы элементарные приличия предупредить нас. Он не такой человек, чтобы просто уйти от нас.
— Возможно, — согласился Дикушин, — но не исключены и сюрпризы. Англичане, знаете ли, интересные чудаки — не мне вам об этом говорить. Короче, я предлагаю вам съездить в Лон