та.
…Лайнер слегка тряхнуло, и на табло на русском и английском языках зажглись предупреждения о том, что самолёт пошёл на посадку. В салоне наступила давящая на ушные перепонки вязкая тишина, в которой потонули все звуки. Донцова всегда в эти минуты охватывал какой-то суеверный страх — вероятно оттого, что он чувствовал себя абсолютно незащищенным перед лицом колоссальной стихии, в которой теперь комариком барахтался хрупкий летательный аппарат. Наконец облака стали рассеиваться; в просветах между ними замелькали правильные зелёные геометрические фигуры; под ложечкой перестало сосать, и теперь предстояло пройти всего лишь одну неприятную процедуру — паспортный и таможенный контроль. По своей дотошности и тщательности английские контролёры, как понял из своего опыта Глеб Тихонович, были большие доки.
В аэропорту Хитроу за последние годы многое изменилось, и Донцов с трудом узнавал знакомые по памяти контуры. Паспортный контроль не претерпел изменений, зато таможня стала явно либеральней, предоставляя ему теперь право как пассажиру, которому нечего было декларировать при пересечении границы, выбрать «зелёный» коридор. Вообще-то он лукавил, следуя за большинством пассажиров: в портфеле, который он нёс в руках, лежало несколько бутылок водки — презент сотрудникам посольства и резидентуры, но это было не в счёт, дипломатический паспорт давал право не принимать во внимание такие мелочи.
При выходе из зала контроля к Донцову подошёл молодой сотрудник консульского отдела. Донцов с удовлетворением отметил, что за прошедшие годы лондонская резидентура поумнела и не направила своего работника для встречи командированного. Встречал Донцова «чистый» дипломат. Они сели в «вольво», и за окном замелькали знакомые названия пригородов и очертания окраин Лондона: Ричмонд, Чизуик, Фулхэм, Кенсингтон. Машина скоро подъехала к большому окружённому парком особняку, в котором располагалось посольство. Здоровенный «бобби» в знак приветствия приложил руку к шлему. Ворота открылись, машина въехала в парк, и консульский работник проводил Донцова в комнату для приезжих.
Командировочные его ранга и профиля предпочитали не рисковать и останавливались не в городской гостинице, а на территории своей страны. Впрочем, выигрывая в безопасности, Донцов проигрывал в конспирации, потому что каждый его выход из посольства в город будет фиксироваться контрразведкой. Но так в жизни всегда: в одном выигрываешь, в другом проигрываешь.
Умывшись с дороги и переодевшись во всё свежее, Донцов пошёл к резиденту. Они не были знакомы, а потому беседа носила довольно официальный и натянутый характер. Возможно, резидент был несколько обижен недоверием, проявленным к нему со стороны Дикушина, пославшего к нему своего полномочного контролёра, и теперь, когда контролёр объявился, особого радушия не проявлял. Резидент держался строго «в рамках», без всякого ажиотажа принял подарки для себя и сотрудников, выслушал для проформы содержание задания командированного, повторил уже известные Донцову факты по поводу «Племянника» и, искусно избегая назревавшую неловкую паузу, предложил нанести визит вежливости к послу. Таковы были неписанные правила дипломатического этикета, которого должен был придерживаться каждый обладатель дипломатического паспорта, прибывающий в краткосрочную командировку. Правила эти были навеяны неприятными воспоминаниями о тех незапамятных временах, когда появление в посольстве человека с Лубянки, иногда справедливо, а чаще наоборот, связывалось с неприятностями и всякого рода сюрпризами. Чтобы успокоить посла и всю его «чистую» половину, резидент обязательно должен был представить ему своего коллегу из Москвы и наглядно продемонстрировать, что никаких козней против него «ближние соседи» не затевают.
— Мне хотелось бы побеседовать с Перовым, — сказал Донцов, когда они после визита к послу снова вернулись к резиденту.
— Нет проблем, — заверил его резидент после некоторой заминки. — Только он сейчас занят в городе и появится к вечеру. Вы будете у себя?
— Я бы хотел немного пройтись по городу. Вернусь часика через два-три.
— Добро. Как раз к этому времени подтянется Перов, и я вам позвоню. Желаю приятного времяпровождения.
…Перов оказался не таким уж и молодым сотрудником. За его плечами была работа в Скандинавии, которая, по бытующим в службе представлениям, являлась неплохой школой для молодых разведчиков. Донцова удивила и внешность оперработника, и его манера говорить. Это был худощавый и малорослый человечек, похожий то ли на хорька, то ли суслика и при самой разнузданной фантазии никак не вписывающийся в контекст агентурного сотрудничества с природным британским аристократом. Кадровики, несомненно, допустили брак, принимая решение о приёме такого кандидата на работу в разведку. Разведчик должен всё-таки обладать более-менее привлекательной внешностью, чтобы рассчитывать на адекватное восприятие со стороны иностранца.
Английский писатель Моэм, в молодости работавший в разведке, недаром говорил, что мир совершенно иной для мужчин ста семидесяти и ста девяноста сантиметров роста. А Перов не дотягивал даже и до ста семидесяти и был обычным «хануриком», как любила выражаться дочка Донцова, характеризуя своих мелкорослых одноклассников. Но самое главное, Перов не блистал и интеллектуальными способностями. Говорил он тоненьким, чуть ли не детским дискантом, язык его был беспомощным, а фразы — коротенькими, неуклюжими и примитивными. Интересно, как он выражал свои мысли на английском языке?
Ничего нового к тому, что он уже изложил в своих оперативных отчётах в Центр, Перов добавить не смог и находился в полном неведении относительно причин, по которым так неожиданно прервалась связь с «Племянником».
Если бы Перов был достаточно наблюдательным и опытным агентуристом, то от его внимания вряд ли бы ускользнули хоть какие-то незначительные, на первый взгляд, детали поведения агента, указывающие на отклонения от нормы. Чтобы знать эту норму, оперработник должен постоянно изучать своего партнёра, отмечать любые неровности и шероховатости его характера и обязательно находить объяснения любому нестандартному поступку. Но, судя по всему, такие мысли в голову Перова не приходили. Просто удивительно, как он попал в разведку, и кто мог принять решение о его допуске к работе с таким ценным агентом и такой незаурядной личностью, каковой несомненно являлся «Племянник».
— Расскажите, пожалуйста, как проходила последняя встреча с объектом, — попросил Донцов, надеясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку.
— Ну, помнится, он это… опоздал, значит, на несколько минут…
— На сколько конкретно?
— Кажется, минут на семь-восемь, — неуверенно ответил Перов.
— А имели ли место опоздания раньше?
— Насколько помню, нет. — Перов насторожился, личико его сморщилось, и весь он съёжился, а в глазах отразился неподдельный страх. Вопросы Донцова его пугали, теперь он, ожидая со стороны представителя Центра подвоха, начнёт фантазировать, и правды от него не добиться.
— А как он объяснил вам своё опоздание?
— Видите ли… я не спросил его об этом, а сам он…
— Напрасно, совершенно напрасно, — назидательно произнёс Донцов. Он уже с трудом сдерживал поднимавшееся в груди раздражение.
Восстановить ход встречи оказалось для Перова непосильной задачей: он краснел, напрягался, путался в своих собственных высказываниях, и, в конце концов, Донцов отпустил его с Богом, понимая всю бесполезность дальнейших усилий. О результатах беседы он немедленно доложил резиденту.
— По моим понятиям, Перов не только не способен руководить «Племянником», он вообще не годится для работы в разведке, — сказал он без всяких обиняков. — Вы знали о том, что он — не подходящая фигура…
— Да знал, я знал, — с досадой в голосе сказал резидент. — Мне его буквально навязали в Центре. Михаил Георгиевич пристал с ножом к горлу: «Возьми да возьми, авось оботрётся».
— Коба? — сорвалось с языка Донцова.
— А то кто же! Перов — один из многочисленных его племянников, только остальные пристроены в центральном МИДе, а этот… этому, видите ли, приспичило пойти непременно в разведку! А тут англичане выперли из страны очередную партию ребят и загребли у меня всех опытных сотрудников резидентуры. Остались одни бедолаги типа Перова. Пришлось ставить его в поле. Я думал, это временно, поручил ему провести пару-тройку встреч с «Племянником», пока Центр не подошлёт кого-нибудь посильнее, а тут всё это и случилось.
— Понятно, — тихо произнёс Донцов. Ему слишком хорошо были известны подобные ситуации. Англичане в таких случаях предпочитают не задавать лишних вопросов, чтобы не получать в ответ ложь. К резиденту он почувствовал даже нечто вроде симпатии, да и тот, кажется, немного оттаял. Они немедленно приступили к обсуждению дальнейшего плана действий, поглощая одну чашку растворимого кофе за другой. Вечер кончился тем, что резидент, в нарушение правил конспирации, пригласил его к себе домой на ужин. Простое человеческое тепло стоит большего, чем сухие инструкции о безопасности, решил Донцов и принял приглашение.
…Лондон вёл себя как заправский охотник, подстерегающий свою добычу. Он расставил на всех тропах десятки скрытых от постороннего глаза ловушек, силков и капканов, организовал на наиболее вероятных направлениях засады из самых метких стрелков, а для устрашения и деморализации намеченной жертвы выставил гонщиков с трещотками и собаками, которые должны были выгонять зверя либо под пули стрелков, либо в зубастые пасти капканов. Странно, что никто или почти никто из тысяч обитателей города не видел этого грандиозного игрища. Кто знал, молчал, а кто говорил — ничего не знал об этом.
Догадывался обо всём этом один человек — сам объект охоты. Вернее, он был знаком со сценарием, в котором ему была уготовлена незавидная роль того самого зверя, но он пока слабо представлял, приглашено ли на это сафари ещё одно лицо, из-за которого он, собственно, появился на берегах туманного Альбиона, и если приглашён, то в каком качестве. Впрочем, охота по-настоящему ещё не началась, и Глеб Тихонович Донцов, предназначенный на заклание, отнюдь не собирался заказывать службу на помин своей души, а намеревался дать Лондонскому Охотничьему Клубу настоящее сражение. На его стороне был опыт, знание города и преимущество первого хода. Чтобы там ни говорили, как ни хитры и изворотливы будут охотники, но когда дело дойдёт до драки, то инициативу в своих руках будет удерживать все равно он, а участники облавы будут вынуждены только реагировать на ходы и приёмы, которые им покажет «московит».