— О разведке? — встревожился он. — Да какой из меня разведчик? Для этого нужно иметь…
— Погоди, погоди, не шебурши — прервал его Р. — Для войсковой разведки ты в самый раз подходишь — вон какой вымахал! Небось, метр девяносто? Вот, а для стратегической… Кто её знает. Рост и там не может быть помехой.
Тут Р. указал пальцем правой руки в потолок, встал из-за стола и стал ходить по кабинету. Походив, он снова сел за стол и продолжил:
— По моему слабейшему мнению, кое-какие задатки у тебя в наличии: талант к языкам, аналитические способности… И память у тебя, что надо.
— Вы полагаете, что этого достаточно? — неуверенно спросил он.
— Мало ли что я думаю, — улыбнулся Р. — они там лучше знают.
И снова направил свой перст в потолок. Потом продолжил:
— Со своей стороны рекомендовал тебя наилучшим образом. Короче, зайди к ним в кабинет и попроси капитана госбезопасности Б.
Кабинет капитана Б., что соответствовало званию то ли полковника, то ли подполковника в обычной армии, на самом деле располагался не выше этажом, куда указывал перст полковника Р., а ниже. Постучав предварительно в дверь, на которой не было никакой таблички, и услышав приглашение «да», он вошёл в полутёмную и пропахнувшую табаком комнату и с трудом разглядел сидевшую за столом фигуру в штатском. Он доложился по форме и стал по стойке смирно, ожидая дальнейшего хода событий.
Фигура в штатском оказалась плотной усатой личностью с хитрым прищуром на один глаз, который обычно формируется у курильщиков. Хриповатым тихим голоском усатый назвал себя Сергеем Павловичем и предложил сесть к нему поближе. Для этого лейтенанту пришлось взять стоявший у стены стул и поставить его сбоку стола. Прежде чем начать разговор, Сергей Павлович взял со стола пачку «Казбека», достал из неё папиросу, постучал ею по столу, достал огромную зажигалку-пистолет и задымил. И конечно сделал хитрый прищур на правый глаз.
Всё это, как ни странно, ему очень понравилось. Хозяин кабинета всем своим поведением создавал какую-то непринуждённую обстановку. На ум пришло даже сравнение с дедом Егором из своей родной деревни, большим балагуром и отличным рассказчиком.
— Как ты, лейтенант, смотришь на то, чтобы поработать в разведке?
— Я? Честно говоря, товарищ капитан госбезопасности, не знаю, что и сказать.
— Зови меня Сергеем Павловичем. Да. — Лицо его окутал папиросный дым. — А что тут думать? Дело хорошее. Картину «Подвиг разведчика» видел? Ну, вот.
— Да я, Сергей Павлович, сомневаюсь, что смогу там пригодиться. Тут требуются особые качества…
— Ну, мой дорогой, не боги горшки обжигают. Качества твои проверим и кое-чему научим. Качества — тоже дело наживное. Нам уже кое-что о тебе известно. По предварительным данным, ты нам подходишь.
Сергей Павлович встал из-за стола и начал ходить по комнате. Сразу вспомнились полковник Р. и товарищ Сталин, которые в беседах с подчинёнными любили применять этот приём с размеренной ходьбой по кабинету и размышлять вслух.
— Работать, как ты понял, придётся в глубоком тылу у противника на иностранных документах, — раздавался голос Сергея Павловича за спиной капитана, — то есть тебе придётся выдавать себя за иностранца. Язык у тебя хороший, ты ещё его отшлифуешь до уровня родного. Кстати, звание и все офицерские привилегии за тобой будут сохранены. Одним словом, даю тебе сутки на размышление. Завтра придёшь ко мне и скажешь свой ответ.
Сергей Павлович подал ему руку и пошёл гасить папиросу.
Он ушёл и долго думал, сидя на скамейке в сквере, вспоминая своё деревенское детство, убогий крестьянский быт, учёбу в школе и последующие ступени образования вплоть до института иностранных языков в Горьком. Может, недаром судьба предоставила ему возможность изучать немецкий язык?
Он плохо спал ночью, пытался представить себя этим самым разведчиком, действующим в логове врага, но это ему плохо удавалось. Было и страшновато, но и, признаться, интересно. А утром первым делом, с полнейшим сумбуром в голове, пошёл к своему начальнику и попросил совета о том, как поступить.
Р. долго думал, смотрел в окно, а потом высказал своё «слабейшее мнение»:
— Что ж, лейтенант, думается, предложение это интересное и, я бы сказал, почётное. Не каждому такое предложение делается. А? Как ты думаешь?
— Да, конечно, — вздохнул он.
— Вот именно. Я, как и ты, в этом мало соображаю, но интуиция мне подсказывает, что надо соглашаться. А?
— Тогда я так и сделаю, — сказал он, неожиданно почувствовав явное облегчение. — Спасибо за совет.
— Да, пожалуйста, — Р. улыбнулся и добавил: — И представь себе, совет совсем бесплатный.
Дальше всё было как во сне: крепкое пожатие руки Сергея Павловича, формальности увольнения из армии, получение командировочных уже из энкэвэдэшного источника, покупка каких-то сувениров для матери и знакомых. И вот он уже сидит в поезде Берлин-Москва и жадно смотрит в окно купе на проплывающие мимо пейзажи Восточной Германии, потом — Польши, Белоруссии, Подмосковья.
…В Москве он, как рекомендовал Сергей Павлович, поселился в гостинице «Советская», оттуда позвонил по полученному от него номеру телефона, а уже на следующий день поехал в приёмную НКГБ на Кузнецком мосту, 26. Затем, после длительной беседы, написания автобиографии и заполнения анкеты ему предложили пройти медицинскую комиссию. Результаты медкомиссии оказались благоприятными, и его отпустили на недельку домой к матери. Естественно, матери он никаких подробностей о новой службе не сообщил, да она и не спрашивала его об этом. Главное для неё было то, что сын теперь будет почти рядом, в Москве, а значит почаще будет его видеть.
По возвращении в Москву его поселили в однокомнатной служебной квартире, и началась учёба. Никаких подробностей о своём будущем ему так и не сообщили, а сказали что разговор об этом вести ещё рано. Надо было освоить премудрости разведывательной работы и приступить к изучению шведского языка. Выбор языка говорил, конечно, о многом, но он понял, что расспрашивать об этом своё новое начальство было бесполезно. Ясность возникла, когда он приступил к изучению истории королевства Швеции, его государственного устройства, партийной, социальной и военно-политической структуры и культуры. Кстати, учить шведский язык было интересно и легко, в некотором смысле его можно было воспринимать как диалект немецкого языка, поэтому результаты не замедлили сказаться.
Все оперативные дисциплины читались и преподавались в сугубо индивидуальном порядке с привлечением по каждому предмету специалистов. Общей подготовкой руководил куратор Александр Иванович, пожилой мужчина с фронтовым и разведывательным опытом. Процесс учёбы полностью захватил его, и времени на раздумья практически не оставалось.
Впрочем, в самом начале подготовки имел место один инцидент, глубоко запавший в его душу и неприятно задевший какие-то неизвестные в ней струны. В самом начале ему сказали, что согласно существующему порядку ему присвоен оперативный псевдоним, которым он отныне будет пользоваться в своей оперативной карьере.
— И что это за псевдоним? — поинтересовался он.
— «Фауст», — ответил Александр Иванович.
— «Фауст»? — переспросил он.
— Да. А что — не нравится? — забеспокоился куратор.
— Да, нет, почему же… Вполне меня устраивает.
На этом беседа на эту тему была закончена, и вопрос о псевдониме больше никогда не поднимался. Но в глубине души нет-нет, да и всплывала навязчивая мысль: «Фауст… Это ведь тот самый средневековый маг и учёный, продавший, согласно легендам, свою душу дьяволу (у Гёте — Мефистофелю) в обмен на абсолютные знания и мирские удовольствия. Удивительное совпадение: на госэкзаменах по немецкой литературе ему достался билет как раз по произведению Гёте «Фауст».
Он успешно подавлял эту мысль тем, что он ведь никому не продаётся, он просто продолжает служить своей стране и готов достойно и с честью оправдать возлагаемые на него службой надежды. Печальная судьба гётевского Фауста к нему никакого отношения не имела и иметь не может. Ограничения в общении с окружающим миром и атмосфера конспиративности во всех житейских мелочах его отнюдь не удручала, хотелось только побыстрей пережить период учёбы и подготовки, рассчитанный, по словам куратора, как минимум года на три-четыре.
Примерно через два с лишним года неясное будущее стало понемногу проясняться.
На очередную встречу куратор пришёл не один.
— Ну что, дорогой товарищ «Фауст», — как-то торжественно произнёс Александр Иванович, — вот знакомься с Петром Павловичем. Он представляет нашу службу документации, который и должен будет работать над обеспечением тебя» легализационными документами: загранпаспортом и всякими дополнительными справками и свидетельствами, которые обычно бывают у иностранца.
Александр Иванович ушёл, а Пётр Павлович начал посвящать «Фауста» в элементы его будущей биографии. Служба документации подыскала ему двойника-шведа, эмигрировавшего в детском возрасте в Советскую Карелию вместе с родителями. Семья навсегда исчезла из поля зрения шведских властей, все её члены стали полноправными советскими гражданами, однако теоретически они сохранили за собой подданство королевства. Двойник оказался примерно на пять лет старше будущего нелегала, но это, по мнению Петра Павловича, значения не имело. «Фаусту» предстояло вступить в переписку со шведским посольством и попросить от имени двойника заграничный паспорт, на котором будет красоваться его фотография.
— Только нам следует избавиться от советского следа, — пояснил Пётр Павлович.
— Это каким же способом? Ведь шведам известно, что двойник эмигрировал в Союз.
— Да, от этого факта совсем уйти невозможно, но его можно нейтрализовать. Ты будешь легендировать, что Советский Союз в какой-то момент покинул. В какую страну ты якобы выехал, мы скоро определим. Но будь готов к тому, что в этой стране тебе придётся пожить какое-то время на двойниковых данных и уже там ходатайствовать о получении шведского паспорта. Ясно?