— Ишь какой великан! Ну-ка подойди ко мне поближе.
«Фауст» поднялся и приблизился к «тёте», а она достала из кармана платья очки, водрузила их на нос и стала его внимательно рассматривать.
— Не знаю, не знаю, — пробормотала она в полголоса, — в семье Свенссонов таких здоровяков не было. Да и выглядишь ты слишком молодо для Карла-Улофа. Ну, ладно, садись.
Обед прошёл в тостах, приглашающих нового «родственника» на родину предков, и в пожеланиях быстрой в ней акклиматизации. В ответ «Фауст» благодарил всех и нажимал больше на «аквавит», чем на богатую и не привычную после России и особенно — после Китая — еду. При каждом тосте он старался смотреть в глаза тостующим — таков был шведский обычай вежливости. Он произошёл в далёкие времена коварных викингов, с которых за столом глаз нельзя было спускать: того гляди отравят.
Обед затянулся, и когда дело дошло до непременного кофе, «Фауст» несколько осовел от еды и напитков и с трудом сдерживал позыв ненароком зевнуть. Тётя Агнета, отхлебнув кофейку, с помощью кузины удалилась, и все вышли из дома в сад и сфотографировались на память. «Фауста» посадили на почётное место в центре группы.
Первую ночь нелегал провёл в доме у «кузины».
Никто из родственников и подумать не мог, что тётя Агнета оставит племянника у себя в доме. Все в семье Свенссонов считали её особой «высшего порядка», не то, что они сами — какие-то там рабочие, продавцы или бухгалтеры.
— Олле, пожалуйста не обращай внимания на слова тёти Агнеты. Она уж совсем выжила из ума, — успокаивала «Фауста» кузина Сигрид по дороге домой. Её десятилетний сынишка Леннарт, «двоюродный племянник» нелегала, ехал теперь рядом с ним и восхищённо смотрел на «дядю» снизу вверх, задавая ему то один вопрос, то другой. «Фауст» рассказывал ему, как он охотился в Китае на кабанов без всякого ружья — прямо с одним кинжалом. Так что дядя Олле понравился ему с первого момента знакомства, и они скоро стали друзьями.
Наполненный доверху впечатлениями от дороги и встречи с родственниками, нелегал, как только добрался до дома Сигрид, сразу завалился спать в выделенной ему комнате, и проснулся на следующий день довольно поздно. Взрослые — Сигрид с мужем и старшей дочерью — уже были на работе, и он остался на попечении Леннарта. Мальчик помог ему с завтраком, а потом он смастерил ему летающего змея, и они в поисках подходящей площадки для запуска змея пошли гулять по тихим улицам пригорода Броммы, сплошь застроенным однотипными небольшими двухэтажными коттеджами для рабочего класса по программе социал-демократической партии. Пригород связывала с центром линия наземного метро, совсем не похожего на московское.
«Ну, вот я и на месте. Надо будет подать сигнал Центру о благополучном прибытии», — думал он, в то время как Леннарт донимал его всякими вопросами.
Так он остался жить пока у кузины.
Первым делом ему надо было явиться в полицию по делам иностранцев и стать там на учёт. Служба располагалась в районе Кунгсхольмен, и он явился туда в сопровождении мужа Сигрид как владельца дома, в котором поселилось лицо без гражданства. Они вместе заполнили какие-то анкеты, подписали какие-то бумаги и были отпущены с разъяснениями, что шведское подданство «Фауста» будет подтверждено примерно через полгода. А пока он не мог, к примеру, ни принимать участие в выборах в риксдаг, ни занимать государственную должность, — к чему, кстати, он пока не стремился. Чиновник порекомендовал ему, не откладывая дела в долгий ящик, найти себе работу.
Сигрид с мужем дипломатично не задавали ему лишних вопросов и с устройством на работу не торопили, но «Фауст» понимал, что с этим делом медлить было нельзя и не только потому, что не хотел быть нахлебником у родственников, а в первую очередь из оперативных соображений: скоро надо будет выполнять указания Центра, а для этого необходимо обзавестись собственным жильём. А какое жильё без работы? А пока он хотел быть полезным родственникам по хозяйству, предложив починить забор, убрать участок от сухих листьев и сучьев и перебрать в доме электропроводку.
Он стал на учёт в бирже труда, но больше надеялся на помощь родственников, которые подняли все свои связи, чтобы найти ему подходящую работу. Основная трудность при этом заключалась в том, что он не обладал нужной для шведского рынка профессиональной подготовкой. Он привёз с собой несколько полотен со своими картинами, нарисованными в Китае, которые понравились родственникам, но занимать нишу свободного художника, не имея гарантированного заработка, было бы неразумно.
Леннарт рассказывал ему, что тётя Агнета продолжала высказывать своё недоверие к новоявленному Свенссону, считала его мошенником, обманом прибывшим в Швецию и говорила, что у него отсутствуют типичные для семьи черты характера. Это не могло не беспокоить «Фауста» и омрачало настроение.
— Успокойтесь, мои дорогие родственники, — сказала она однажды. — В один прекрасный день они придут и заберут его обратно.
Они, пояснила тётя Агнета недоумевавшим родичам, — это люди из страшного НКВД.
Скоро «Фаусту» удалось устроиться в мастерскую по ремонту автомобилей в районе Сёдермальм, и он тут же снял себе квартиру в соседнем пригороде Эншеде. Это в корне изменило ситуацию и помогло нелегалу стать свободным от опеки родственников, которая в будущем могла стать лишь помехой в оперативной работе.
Владелец мастерской нахвалиться не мог на искусные руки «Фауста», его аккуратное и внимательное отношение к клиентам. Заработка хватало не только на хлеб и воду, но и на покупку в рассрочку мотоцикла «Веспа», что сделало его независимым от городского транспорта при передвижениях по городу. Он стал ходить в бассейн, играть в пинг-понг и выходить «в свет» на танцы в т. н. «Embassy Club». Высокий, сильный, хорошо сложенный, он привлекал к себе внимание слабого пола, в результате чего у него стали появляться подружки и друзья.
Его шансы значительно повысились, когда он получил шведское подданство и устроился в Королевскую оперу рабочим сцены. Инспектор и руководитель работ театра Вестерберг сразу заметил «Фауста» и, обнаружив в беседе лёгкий иностранный акцент, поинтересовался, откуда тот прибыл, и был сильно удивлён ответом: из Китая. С лёгкой руки инспектора нелегал получил кличку «Китаец». Работу свою «Китаец» исполнял хорошо, он легко влился в рабочий коллектив и пользовался в нём, благодаря силе, мягкому характеру и приятным манерам, заслуженным вниманием.
Однажды к «Фаусту» за сценой подошла красивая и хорошо одетая женщина.
— Ты и вправду из Китая? — поинтересовалась она.
— Да, — подтвердил он.
— Интересно, — сказала она нараспев, открыто любуясь его высокой спортивной фигурой. — Девушки, наверное, преследуют тебя на каждом шагу.
— Да уж не без этого! — с задором ответил он.
— Меня зовут Лайла. Лайла Андерссон.
— Очень приятно. Карл-Улоф Свенссон, — подчёркнуто официально представился он и сделал поклон.
— Я пою сегодня в «Фаусте» арию Маргариты. Знаешь о Фаусте?
— Да, да, конечно. — Ответ нашёлся не сразу, отметил он с досадой.
— Приглашаю на представление. Придёшь?
— Постараюсь.
Но на «Фауста» он идти не захотел. Если бы его спросили, почему, он бы не знал, что ответить.
Скоро его вызвали на встречу, и оперработник местной легальной резидентуры был приятно удивлён тем, что нелегалу достаточно быстро и почти безболезненно удалось легализоваться в Швеции. Было ясно, что «Фауст» успешно справился с поставленной на данном этапе задачей, и Центр готов был приступить к организации в шведском королевстве полноценной нелегальной резидентуры.
И тут что-то внутри его сломалось.
Началось с того, что при поездке в центр города он обратил внимание на мужчину неопределённого возраста, пристально наблюдавшего за ним. Когда он вошёл в магазин подобрать себе пару носков и галстук, незнакомец последовал за ним, время от времени бросая на него взгляд. При возвращении на своей «Веспе» домой, он заметил, что какое-то время его сопровождал чёрный «сааб», правда, исчезнувший при последнем повороте к дому. Он понимал, что и незнакомец, и «сааб» могли случайно оказаться на маршруте его следования, но неприятный осадок остался.
При выходе из квартиры он стал теперь ставить ловушки для фиксации возможных посещений в его отсутствие сотрудников контрразведки. Он склеивал волосом край входной двери с рамой или оставлял свою сумку не застёгнутой на определённое число зубчиков змейки. Результаты оказались негативными, и он на какое-то время успокоился. Но каково его было удивление, когда однажды на подходе к Королевской опере он снова обнаружил незнакомца из магазина мужской одежды. Стараясь не подавать вида, он спокойно прошёл в служебный вход театра, но почувствовал, как вспотела спина, и сильно застучало сердце.
«Ничего страшного, даже если это и СЭПО», — говорил он себе, вернувшись с работы домой. — «Пусть проверяют. Я не совершил ничего противозаконного, и у меня нет никаких уликовых материалов, свидетельствующих о моей принадлежности к советской разведке, кроме радиоприёмника, на котором я принимаю телеграммы Центра. Но у кого нет сейчас радиоприёмника в доме?».
А ночью ему приснилась тётя Агнета. Она стояла перед ним и кричала, указывая на него пальцем: «Держите его! Он шпион КГБ!» Проснувшись весь в поту, он уже больше не мог уснуть в эту ночь. Он провёл всё утро в прострации и обнаружил, что опоздал на работу. Это его почему-то не расстроило. Он оделся, пошёл в ближайший «Сюстембулагет»[1], купил там бутылку «аквавита», сел у окна и стал пить. Так он просидел до вечера. А потом лёг спать.
На следующий день инспектор Вестерберг нашёл «Фауста» за работой, поинтересовался о причинах невыхода на работу и узнав, что тот недомогал, твёрдо и внушительно сказал:
— Следующий раз имей в виду, Свенссон, если заболеешь, иди к врачу и получи справку об освобождении от работы. Понял?