у за квартиру, но у него всегда будет возможность попросить домовладельца подождать семь месяцев и пообещать прийти к нему в понедельник утром, сразу после того как его опубликуют. Продолжай в том же духе, Пенни.
После непродолжительного молчания Сэндерсон спросил:
— Так что будем делать? За квартиру ведь все равно придется платить.
Морщинистый взял гитару и заиграл что-то печальное. Горе нахмурился еще больше. Пеннойер явно пытался что-нибудь придумать.
Флоринда вытащила изо рта сигарету, чтобы картинно ухмыльнуться как можно шире.
— Можно выставить Пурпура за дверь, — с вдохновеным видом предложил Горе. — Тем самым мы положим конец всем дискуссиям.
— Да как ты смеешь! — в бешенстве вскинулся Сэндерсон. — Ни на минуту не можешь стать серьезным! Если бы мы о тебе не заботились, ты бы в мгновение ока оказался на улице.
— Да что ты говоришь! — вскинулся Горе.
— Так, — встряла в перепалку Флоринда, — если вы собираетесь и дальше мне надоедать, я иду домой. Мне ужасно жаль, что вам надо платить за квартиру, но здесь я ничем помочь не могу и…
— Да ты что! Сядь! Погоди, Кутерьма! — наперебой закричали художники.
Горе повернулся к Сэндерсону:
— Пурпур, с этой минуты ты заткнулся!
Флоринда вновь забралась на диван, уютно свернулась на нем и закурила новую сигарету. Мужчины сменили тему и заговорили об успешных живописцах, привычно именуя их работы «мерзостью».
Глава XXI
Утром, возвращаясь домой с двумя гигантскими тортами к кофе, чтобы позавтракать ими с приятелями, Пеннойер увидел, как с конки спрыгнул молодой человек.
— Привет! Эй, Билли, привет! — закричал он.
— Здравствуй, Пенни! — ответил Хокер. — Что ты здесь делаешь в такую рань?
Часы недавно пробили девять.
— Решил вот к завтраку купить кое-что, — сказал Пеннойер, размахивая тортами. — Как ты, старик? Хорошо отдохнул?
— Превосходно.
— Работал много?
— Да нет, не очень. Как наши?
— Отлично. Пойдем, заодно поешь, — позвал его Пеннойер, распахивая дверь берлоги.
Морщинистый в расстегнутой у ворота рубашке варил кофе. Большое Горе сидел на стуле и пытался стряхнуть с себя остатки сна. Завидев Хокера, они хором закричали:
— Да это же Билли Хокер, рыжий черт!
— Как там наш волк, ребята? Все торчит у двери?
— Скажешь тоже, «торчит у двери»! Караулит на лестнице черного хода, и чуть что — уже здесь. Завтра явится сюда вместе с домовладельцем. Мистер Домовладелец, позвольте представить вам мистера Волка, явившегося к нам прямиком из Голодного края. Знакомьтесь, Мистер Волк, мистер Домовладелец.
— Неужели так плохо? — спросил Хокер.
— Хуже некуда, голову даю на отсечение, хотя мы и знаем, что легкие пути бывают только в раю. Позавтракаешь? Я имею в виду чашечку кофе и кусочек торта?
— Нет, ребята, спасибо, я сыт.
Морщинистый посадил на рубашку еще несколько пятен, Горе пролил кофе на себя, один лишь Пеннойер донес свою чашку до стола без приключений. Весело сбросив на пол несколько рисунков, художники освободили место для завтрака и, весело улыбаясь, расселись.
— Ну что, Билли, добро пожаловать обратно в нашу банду? Как там деревня? Много работал?
— Да нет, не очень. Все больше по мелочи. А как вы, ребята?
— Вчера приходила Кутерьма. Выглядит потрясающе. Новость о том, что ты скоро вернешься, ее, похоже, обрадовала.
— В самом деле? Пенни, к вам, случайно, никто не приходил заказать мне портрет стоимостью в десять тысяч долларов?
— He-а. Зато был багетных дел мастер, принес счет. Я сказал ему…
Немного погодя Хокер прошел по коридору и распахнул дверь своей просторной студии. Изумительный свет, лившийся через большое окно высоко над головой, будто бы свидетельствовал о том, что совсем недавно здесь кто-то прервал работу и уехал в деревню.
На высоком датском мольберте красовалась неоконченная «Девушка в яблоневом саду», пол густо усеивали эскизы и этюды. Хокер взял трубку и набил ее табаком из золотисто-коричневой банки, с которой не расставался. Потом уселся на стул, извлек из кармана конверт, вытащил из него две фиалки, положил на ладонь и уставился на них неподвижным взглядом. Со стен студии на него, равно как и на цветы в его руке, равнодушно взирали написанные им когда-то полотна в тяжелых золоченых рамах.
Некоторое время спустя к нему ураганом ворвался Пеннойер:
— Эй, Билли, пойдем со мной, там… Что это с тобой?
Хокер поспешно спрятал фиалки в конверт, сунул его в карман и ответил:
— Ничего.
— Но мне показалось… — сказал Пеннойер, — мне показалось, что ты чем-то расстроен. Да и потом… по-моему, у тебя в руке что-то было.
— Говорю тебе, со мной все в порядке! — закричал Хокер.
— Да? Ну, тогда прости… Вообще-то я хотел тебе сказать, что к нам пришла Кутерьма. И она хочет тебя видеть.
— Хочет меня видеть? Но зачем? — спросил Хокер. — И почему она тогда не пришла сюда, в мастерскую?
— Чего не знаю, того не знаю, — пожал плечами Пеннойер. — Она послала меня тебя позвать.
— Ты думаешь, я… Впрочем, понятно. С одной стороны, она пытается заработать себе репутацию неприятного человека — с другой, считает, что, явившись сюда, проиграет по ряду воображаемых позиций. А если она встретится со мной у вас, у нее будут все возможности вести себя преотвратно… Спорю на что угодно, что так оно и есть.
Когда они вошли в комнату, Флоринда смотрела в окно, стоя спиной к двери.
Повернувшись к ним, она выпрямила спину и мрачно произнесла:
— Что, Билли Хокер, не рад видеть верную подругу?
— О господи! А ты, наверное, подумала, что я, увидев тебя, начну от восторга кувыркаться в воздухе?
— Ты слышал, что я иду мимо твоей двери, но даже не вышел! — бросила Флоринда с обидой и возмущением в голосе.
Хокер казался расстроенным и удрученным.
— О господи! — опять воскликнул он и в отчаянии махнул рукой.
Флоринда вновь отвернулась к окну. В последовавшем за этим разговоре она участия не принимала, за исключением тех моментов, когда у нее появлялась возможность придраться к каким-то словам Хокера и вставить короткую презрительную фразочку. Тот ничего не отвечал и лишь поглядывал в ее сторону.
Наконец он сказал:
— Ну все, мне пора, надо браться за работу.
Флоринда все так же смотрела в окно.
— Пока, ребята! — стал прощаться Хокер. — До скорого.
Когда за ним захлопнулась дверь, Пеннойер с извиняющимся видом произнес:
— Билли сегодня немного не в духе.
— С чего бы это? — спросил Горе.
— Не знаю. Но когда я пришел его позвать, он сидел на стуле и глядел на…
Он бросил на Флоринду взгляд и умолк.
— На что же он глядел? — спросила девушка, отворачиваясь от окна.
Пеннойер, казалось, смутился.
— Да не знаю я… ерунда какая-то… мне показалось… там было очень плохо видно. К тому же я не воспринял это всерьез.
Флоринда подозрительно вгляделась в его лицо и повелительным тоном спросила:
— На что он глядел?
— Говорю тебе, ни на что! — воскликнул Пеннойер.
Флоринда посмотрела на него и в нерешительности задумалась. Потом тихо молвила:
— Ну же, Пенни. Скажи мне.
— Ни на что он не глядел, понимаешь ты это или нет? Ни на что! — непоколебимо воскликнул он. — Я просто пошутил. Сядь, Кутерьма, и выкури сигаретку.
Она повиновалась, но продолжала бросать на него взгляды с выражением сомнения на лице. Потом доверительно попросила еще раз:
— Давай, Пенни, скажи мне. Я по тебе вижу — что-то такое там все-таки было.
— Послушай, Кутерьма, ради бога, оставь меня в покое!
— Скажи мне! — с мольбой в голосе взвилась Флоринда.
— Нет.
— Скажи.
— Нет.
— По-жа-луй-ста, скажи мне.
— Нет.
— Говори.
— Нет.
— Почему ты такой подлый, Пенни? Ты же знаешь, если бы ты меня попросил, я бы тебе обязательно сказала.
— Видишь ли, Кутерьма, это не мое дело. Я не могу рассказывать тебе о личной жизни Билли Хокера. Иначе буду выглядеть полным идиотом.
— Но о нашем с тобой разговоре я не скажу никому ни слова. Давай, говори.
— Нет.
— По-жа-луй-ста, говори.
— Нет.
Глава XXII
Когда Флоринда ушла, Большое Горе спросил:
— Так на что же он все-таки глядел?
Морщинистый тоже с любопытством посмотрел в их сторону, оторвав взгляд от мольберта.
Пеннойер раскурил трубку, перекатил ее в уголок рта, как и подобает серьезному человеку, и наконец ответил:
— На две фиалки.
— Да ты что! — воскликнул Морщинистый.
— Чтоб мне повеситься! — воскликнул Горе. — Держал в руке две фиалки и пялился на них?
— Да, — подтвердил Пеннойер, — именно так.
— Чтоб мне повеситься! — хором закричали Большое Горе и Морщинистый с озорным видом.
— Как ты думаешь, кто она? — продолжил Большое Горе. — Он наверняка познакомился с ней этим летом. Будь я проклят, если кто-то из нас мог предположить, что со стариной Билли случится такое!
— Впрочем, это его дело, — вынес вердикт Морщинистый; тон его свидетельствовал о том, что он намерен выполнить моральный долг по отношению к товарищу.
— Конечно же его! — согласился Горе. — Но кто бы мог подумать, что…
Лица обоих опять расплылись в ухмылках.
Когда через несколько минут Хокер снова зашел к ним, он, должно быть, заметил в поведении друзей нечто необычное.
— Слушай, Горе, ты не одолжишь мне свой… В чем дело?
Вместо ответа художники ухмыльнулись, переглянулись друг с другом и посмотрели на него.
— Вы похожи на трех Чеширских котов, — сказал Хокер.
Ухмылки на лицах стали еще шире.
Не понимая, чем это объяснить, Хокер направился к двери, взялся за ручку, повернулся к ним и сказал:
— Вас в таком виде хоть под стекло да на выставку! Может, вы сделали ставку на победу в выборах и выиграли? У кого-то из вас умерла тетушка, оставив наследство? Нашли какую-нибудь вещицу, которую можно заложить? Нет? Тогда я вас не понимаю. Вы похожи на рыб, которых вылавливают в море на большой глубине. До свидания!