Хокер наконец осмелился задать глубокомысленный вопрос:
— И откуда такие только берутся? Подумать только, почти в каждом летнем пансионате…
— Вот-вот, — подхватил Холланден, — почти в каждом пансионате. Специально изучая этот вопрос, я установил, что подобного рода собрание является чуть ли не предметом меблировки в таких местах.
— Вне всяких сомнений, — согласился Хокер. — Зимой, казалось бы, их нет и в помине, но стоит заглянуть в какой-нибудь семейный пансионат, как только начинает пригревать солнце, тут же обнаруживается, что…
— Это уж точно, — кивнул Холланден, — будь уверен. Кстати, у тебя в характере нет изъянов, слишком явно бросающихся в глаза?
— Нет, — ответил Хокер, немного подумав. — Из недостатков у меня только один, хотя и основополагающий — бедность.
— Ну да, ну да, — промямлил Холланден. — Это-то и плохо. Ручаюсь, они вцепятся в тебя мертвой хваткой. Особенно когда ты зачастишь сюда, чтобы видеться с мисс Фэнхолл.
Хокер бросил на друга гневный взгляд и заметил:
— Да, в разговорах ты отличаешься поистине дьявольской прямотой.
— Дьявольской прямотой, говоришь? — воскликнул Холланден. — Да эта, как ты называешь, дьявольская прямота не идет ни в какое сравнение с твоими нежными чувствами к мисс Фэнхолл, которые бросаются в глаза примерно так же, как женская нижняя юбка на живой изгороди.
— Для тебя, прожженного кота, они, может, и очевидны. Но из этого еще не следует, что их также заметят твои старые курицы.
— Уверяю тебя, стоит им посмотреть на тебя повнимательнее, как они тут же все поймут. Это плохо. Я бы даже сказал, очень плохо. Что с тобой? Неужели ты раньше никогда не влюблялся?
— А вот это уже не твое дело, — буркнул Хокер.
Холланден помолчал несколько мгновений и наконец признал:
— Ну, хорошо, то, что ты влюбился, это, конечно, правильно, но я не могу видеть, как глупо ты себя ведешь.
Лицо Хокера вспыхнуло от гнева.
— Повторяю: это не твое дело! — выкрикнул он и посмотрел собеседнику в глаза.
Холланден со значительным видом хлопнул себя по коленкам и заявил:
— Да, так оно и есть! Только в сто раз хуже, чем я думал. По-моему, у тебя в голове полная каша.
— А если даже и так? — ответил Хокер и махнул рукой, выражая этим жестом все свое отчаяние.
Холланден посмотрел на него критически.
— Скажи-ка, — воскликнул он с белозубой улыбкой, — а если ее завтра не будет на пикнике? Ты ведь не забыл про пикник? Утром она сказала, что еще не знает, сможет ли пойти. Насколько мне известно, к ним из Нью-Йорка должен кто-то приехать. Тебя это что, убьет? А?
— Ты дьявольски умен! — со зловещей иронией в голосе произнес Хокер.
Холланден по-прежнему играл роль стороннего наблюдателя.
— А еще же ведь есть соперники! Наверняка прячутся за каждым деревом. Такая девушка, как она, это тебе не шутки. Да и потом, не забывай о деньгах! Знаешь, твои конкуренты, должно быть, достаточно многочисленны для того, чтобы составить из них целую бригаду. Представь, как они копошатся вокруг! Хотя на самом деле это не так важно, — весело продолжил он, — здесь у тебя все козыри на руках. Но тебе надо их перед нею раскрыть, понимаешь? Будь добродушен, как часовой на сторожевой башне. Соперники? Смеяться над ними позволительно самое большее раз в неделю, да и то всячески демонстрируя образцовую терпимость. Понимаешь, да? Будь добродушен, но убедителен в своих уколах.
— И редкая же ты скотина, Холли! — воскликнул Хокер. — Даты…
— Да-да, я знаю, — миролюбиво ответил Холланден. — Редкая скотина, кто бы сомневался. — Потом он устремил взор вдаль и прошептал: — Что-то он меня беспокоит, этот пикник… Хотел бы я знать, придет она или нет. Боже мой, что я такое говорю? Ее же можно заставить!
— Заставить? Что ты собрался делать? — закричал художник, вновь выходя из себя.
— Ну надо же, а! — В порыве чувств Холланден махнул рукой. — Какой же ты дурачок! Только и можешь, что молча вздыхать, уж поверь мне на слово.
В этот момент Хокера охватило глубокое отвращение к себе.
— Знаешь, Холли, подобные вещи… — Он осекся и уставился на деревья. — Такие вещи… они…
— Ну-ну, продолжай, — поощрил его Холланден.
— Выставляют тебя самодовольным идиотом, сующим нос не в свои дела! — внезапно выкрикнул Хокер.
— Слушай, а что ты сделал с фиалкой, которую она уронила вчера у теннисного корта? — рассмеялся в ответ Холланден.
Глава V
Прилагая массу усилий, барышни Вустер, миссис Фэнхолл с двумя детьми и Холланден медленно спустились вниз по каменистой тропе. Мисс Фэнхолл и Хокер остались на выступе скалы. Холланден проявил немалое рвение, чтобы сводить всю компанию к подножию водопада. На их глазах за деревьями с грохотом низвергался поток воды, образуя белый, сияющий сноп брызг, от которого трепетали листья.
— А куда подевались мисс Фэнхолл и мистер Хокер? — спросила младшая мисс Вустер. — Нет, правда, где они?
— Миллисента, — ответил Холланден, ласково глядя на нее, — вы всегда так трогательно заботитесь об окружающих.
— Но мне действительно интересно, где они.
— Послушайте, мистер Холланден, а что делает литераторов такими особенными? — воскликнула старшая мисс Вустер, устроившаяся на подушке из мха у подножия водопада, где зеленая вода низвергалась в каменную чашу, вздымая серебристые облака.
— А все только потому, что я заявил, будто мог бы сотворить пищеварительный тракт и получше Создателя, если, конечно, принять на веру, что мой сколотил именно он, — с упреком в голосе произнес Холланден, подошел к мальчику и оттащил его от края обрыва. — Если вы, Роджер, туда упадете, то вам ни за что не реализовать намеченный план стать в 1907 году защитником команды Йельского университета. По правде говоря, мисс Вустер, — вновь обратился он к собеседнице, — я не знаю ответа на ваш вопрос. Мне приходилось спрашивать об этом очень многих писателей, но ни один из них так ничего толком и не ответил. Могу вам даже сказать, что эта проблема не дает мне покоя уже много лет. Если хотите, давайте я расскажу вам свою собственную историю, посмотрим, прольет ли она свет на поднятый вами вопрос.
Он задрал вверх подбородок и стал оглядывать окрестности — до тех пор, пока его взгляд не наткнулся на две смутные фигурки, стоявшие на вершине скалы.
— Да, давайте я расскажу вам свою собственную историю…
Миссис Фэнхолл с интересом посмотрела на него, а старшая барышня Вустер воскликнула:
— Давайте, давайте!
Бросив еще один взгляд на два силуэта на вершине скалы, Холланден с видом истинного оратора расположился на большом валуне, пережившем на своем долгом веку множество бурь:
— Перво-наперво, вы должны понимать, что я начал свою карьеру — да-да, карьеру, не забывайте об этом! — полный решимости стать пророком. И хотя впоследствии злая судьба уготовила мне удел акробата, циркового медведя журналов и жонглера юмористических газетных заметок, в один прекрасный день на моих устах запечатлелась улыбка, из-за которой многие меня просто возненавидели — по той простой причине, что она донимала их, словно банши[2], каждый раз, когда на них находил приступ самодовольства. Время от времени меня ставили в известность, что каких-либо значимых прорех в великом полотне Вселенной от меня не образовалось, потом я узнал, что примерно один из двух тысяч человек, с которыми мне доводилось видеться, когда-либо обо мне слышал, но из таковых — слышавших — четыре пятых практически сразу меня забывали. А из тех, кто все же запомнил, половина считали мою литературную деятельность наглым высокомерием. Я с этим смирился, а для защиты взял на вооружение максиму, гласящую, что в этом мире каждого умного человека окружают два десятка дураков. Если вы обожаете математику, то подобный вывод должен вас заинтересовать. Со временем мне удалось развить в себе непомерное чувство собственного достоинства; этого хватило, чтобы другие представители рода человеческого, узнав, что я занимаюсь сочинительством, тут же проникались ко мне уважением. Из чего можно заключить, что главная задача моего жизненного существования сводится к обману толпы или, как минимум, той ее части, которая на меня взирает. Чем я, собственно, и занимаюсь. Теперь мне доставляет истинное счастье отпускать в адрес этой части язвительные смешки. Другие могут поступать, как им заблагорассудится, но лично я ни одной живой душе не признаюсь, что акробата, циркового медведя журналов и жонглера юмористических газетных заметок никоим образом нельзя считать драгоценной жемчужиной философии или искусства, — с напором в голосе подвел он под своей речью черту.
— Не верю ни одному вашему слову, — сказала мисс Вустер.
— А чего вы хотели от автобиографии? — резко спросил Холланден.
— Ну, хорошо, Холли, — воскликнула младшая сестра, — но ведь вы так и не объяснили нам, почему писатели так отличаются от других, хотя вроде бы собирались.
— Знаете, Миллисента, — раздраженно бросил Холланден, — полагать, что человек обязательно станет делать то, что собирался, — большая ошибка. — В глазах литератора мелькнула какая-то идея. — Кстати, — продолжил он, — если быть честным до конца, ничего особенного в писателях нет.
Старшая мисс Вустер бросила на него гневный взгляд:
— В самом деле? Нет-нет, я не имею в виду вас, но как быть с другими?
— Они все ослы, — добродушно заявил Холланден.
Старшая мисс Вустер задумалась.
— Похоже, вы подбрасываете ту или иную мысль, а потом преднамеренно нас путаете!
Теперь уже задумалась младшая.
— Знаете, Холли, вы просто смешной старикан!
С видом оскорбленного достоинства Холланден поднялся с валуна:
— Ну что же, пойду пройдусь, заодно посмотрю, не испортили ли наши друзья завтрак, сломав себе на этих камнях шею. Миссис Фэнхолл, вы хотели бы устроить пикник прямо здесь? Если что, не стесняйтесь спросить совета у девушек. Уверяю вас, у меня хватит и сил, и самообладания заставить их сделать все как нужно. Даже не сомневайтесь! Когда я был в Брюсселе…