Это заявление ошарашило меня. Компания Bechtel была самой влиятельной строительной фирмой в мире и часто сотрудничала с MAIN. Относительно панамского генерального плана я предполагал, что они являются одними из основных наших конкурентов.
– Что вы хотите сказать?
– Мы планируем построить новый канал, на уровне моря, без шлюзов. Он подойдет и для более крупных судов. Возможно, японцев заинтересует финансирование.
– Они крупнейшие клиенты Канала.
– Вот именно. Конечно, если они выделят деньги, строительством займутся тоже они.
Меня вдруг осенило.
– Bechtel останется не у дел.
– Крупнейший строительный проект новейшей истории. – Он опять задумался. – В Bechtel полно дружков Никсона, Форда и Буша. (Буш, как посол США в ООН, и Форд, лидер меньшинства палаты представителей и председатель Национального съезда Республиканской партии, были прекрасно известны Торрихосу как политические воротила.) Мне говорили, что семья Бектел дергает за ниточки республиканской партии.
Этот разговор оставил у меня неприятный осадок. Я работал для поддержания системы, которую он так ненавидел, и я был уверен, что он это знает. Моя задача – убедить его взять международные кредиты в обмен на наем американских инженерно-строительных фирм, натолкнулась на непреодолимую стену. Я решил не ходить вокруг да около.
– Генерал, – спросил я, – зачем вы пригласили меня?
Он глянул на свои часы и улыбнулся.
– Да, пора заняться делом. Панаме нужна ваша помощь. Мне нужна ваша помощь.
Я ушам своим не поверил.
– Моя помощь? Что я могу для вас сделать?
– Мы вернем себе Канал. Но этого недостаточно. – Он откинулся на спинку стула. – Мы должны стать примером для остальных. Показать, что мы заботимся о своих бедняках, и чтобы ни у кого не осталось сомнений, что наша решимость завоевать независимость не связана с Россией, Китаем и Кубой. Мы должны доказать всему миру, что Панама – благоразумная страна, что мы выступаем не против Соединенных Штатов, а за права бедных.
Он сказал мне, что хорошо знаком с моей деятельностью и считает, что я – как раз тот человек, который прислушается к нему. Мой опыт работы в Корпусе мира и помощь людям, доведенным до нищеты, владение испанским языком и очевидная любовь к Латинской Америке впечатлили его.
Он положил ногу на ногу.
– Для этого нужно построить экономическую базу, не похожую ни на одну страну в Западном полушарии. Электричество – ключ к успеху, но электричество для самых бедных слоев населения, финансируемое за счет государства. То же самое касается транспортной инфраструктуры и коммуникаций. И особенно сельского хозяйства. Конечно, нам понадобятся деньги – ваши деньги, Всемирного банка и Межамериканского банка развития.
Он снова подался вперед. Его глаза впились в мои.
– Я понимаю, что вашей компании нужно как можно больше работы и обычно она получает ее, раздувая масштабы проектов – широкие автомагистрали, огромные электростанции, глубокие гавани. Но на этот раз все будет по-другому. Дайте мне то, что принесет пользу моему народу, а я обеспечу вам столько работы, сколько пожелаете.
Его предложение оказалось совершенно неожиданным, оно одновременно смутило и воодушевило меня. Это, безусловно, противоречило всему, чему я научился в MAIN. Конечно, он знал, что международная помощь – обман, он просто не мог не знать. Это игра, нацеленная на то, чтобы обогатить его и заковать его страну в долговые кандалы; чтобы Панама была в вечном долгу у Соединенных Штатов и корпоратократии; чтобы навязать Латинской Америке принципы «Предначертания судьбы» и вечное служение Вашингтону и Уолл-стрит. Он наверняка знал, что система основана на предположении о том, что все политики коррумпированы и что его решение не искать личной выгоды будет расценено как угроза, новый вид домино, который запустит цепную реакцию и в итоге разрушит всю систему.
Я взглянул через журнальный столик на этого человека, который, безусловно, понимал, что благодаря Каналу он получил особую, уникальную власть и что это делает его положение чрезвычайно шатким. Он должен действовать осторожно. Он уже зарекомендовал себя лидером населения с низким уровнем дохода. Если он, подобно его герою Арбенсу, решит отстаивать свою позицию, мир будет наблюдать за каждым его шагом. Как отреагирует система? А в частности, как отреагирует правительство США? В истории Латинской Америки полно мертвых героев.
Я также знал, что смотрю на человека, усомнившегося во всех оправданиях, которые я сформулировал для своих действий. У этого человека, безусловно, были свои недостатки, но он не пират, не Генри Морган и не Фрэнсис Дрейк – бесшабашные искатели приключений, которые использовали каперские грамоты английских королей как прикрытие для узаконивания пиратства. Фотография на рекламном щите пока не превратилась в типичный политический обман. «Идеал Омара – свобода; не существует такой ракеты, которая уничтожила бы идеал!» Кажется, Томас Пейн написал нечто подобное.
Я задумался. Идеалы, возможно, и не умирают, но люди, стоящие за ними… Че, Арбенс, Альенде; последний был единственным, кому сохранили жизнь, но надолго ли? И у меня возник еще один вопрос: что я буду делать, если из Торрихоса сделают мученика?
К тому времени, как я покинул его, мы оба понимали, что MAIN получит контракт на генеральный план и что я должен проследить за тем, чтобы мы выполнили просьбу Торрихоса.
Глава 16. Начало нового, зловещего периода экономической истории
Как главный экономист, я не только возглавлял отдел в MAIN и отвечал за исследования, которые мы проводили по всему миру, но и должен был разбираться в современных экономических тенденциях и теориях. Начало 1970-х годов стало временем значительных изменений в международной экономике.
В 1960-е годы была сформирована ОПЕК, картель нефтедобывающих стран, главным образом в ответ на действия крупных нефтеперерабатывающих компаний. Иран тоже был важным фактором. Несмотря на то, что шах был обязан своим положением и, вероятно, жизнью тайному вмешательству Соединенных Штатов во время смещения Мосаддыка – или как раз по этой причине, – он прекрасно понимал, что в любой момент ситуация может обернуться против него. Главы других богатых нефтью стран разделяли его опасения или, можно даже сказать, паранойю. Они также знали, что крупные международные нефтяные компании, так называемые «Семь сестер», совместными усилиями сдерживают цены на нефть – снижая тем самым доходы стран-производителей – в целях получения собственных сверхприбылей. ОПЕК была создана в качестве ответной меры.
Все это происходило в начале 1970-х годов, когда ОПЕК поставила промышленных гигантов на колени. Серия согласованных действий, завершившихся нефтяным эмбарго в 1973 году, символом которого стали длинные очереди на заправках США, грозила экономической катастрофой, схожей с Великой депрессией. Это был системный шок для развитой мировой экономики, масштабы которого мало кто мог осмыслить.
Нефтяной кризис разгорелся в самое неблагоприятное время для Соединенных Штатов. В стране царили растерянность, страх и сомнения, она только приходила в себя после унизительной Вьетнамской войны, а президент готовился подать в отставку. Проблемы Никсона не ограничивались Юго-Восточной Азией и Уотергейтом. Он принял на себя удар в эпоху, которую, оглядываясь назад, можно рассматривать как преддверие новой эры в мировой политике и экономике. В те дни казалось, что «простые люди», включая страны ОПЕК, одерживают победу.
Я с живым интересом наблюдал за мировыми событиями. Конечно, зарплату выплачивала мне корпоратократия, однако втайне я радовался тому, как моих хозяев поставили на место. Это немного облегчило мое чувство вины.
В то время никто из нас еще не осознавал всех последствий эмбарго. Конечно, у нас были свои теории, но мы не понимали того, что прояснилось позже. Оглядываясь назад, мы теперь знаем, что темпы экономического роста после нефтяного кризиса были примерно в два раза ниже, чем в 1950-х и 1960-х годах и что он происходил на фоне значительного инфляционного давления. Этот экономический рост был по структуре своей другим и не создал достаточного количества рабочих мест, так что процент безработицы взлетел. Более того, удар пришелся и по международной валютной системе; схема привычных валютных курсов, существовавших с конца Второй мировой войны, по сути, рухнула.
В то время я часто встречался с друзьями и обсуждал эти вопросы за обедом или кружкой пива после работы. Некоторые из них работали на меня – в моей команде были очень умные люди, в основном молодые, по большей части настоящие вольнодумцы, по крайней мере, по общепринятым стандартам. Были среди них и управленцы из Бостонских аналитических центров, и преподаватели местных колледжей, и даже один помощник конгрессмена штата. Это были неформальные встречи, иногда на них присутствовали всего два человека, а иногда набирался десяток участников. Дискуссии всегда проходили шумно и оживленно.
Вспоминая наши обсуждения, я стыжусь высокомерия, которое я зачастую испытывал. Я знал то, чем не мог поделиться. Мои друзья иногда хвастались своими дипломами и достижениями – связями в правительстве штата или Вашингтоне, профессорскими должностями и докторскими степенями, – на что я отвечал своим положением главного экономиста крупной консалтинговой фирмы, который путешествовал по миру в первом классе. Однако я не мог обсуждать свои тайные встречи с такими людьми, как Торрихос, или наши методы манипуляции странами на всех континентах.
Когда мы обсуждали власть «простых людей», мне приходилось всеми силами сдерживаться. Я знал то, чего не знал никто из них, – что корпоратократия, с ее командой ЭУ и шакалами, притаившимися в засаде, никогда не позволит простым людям получить контроль. Мне оставалось лишь приводить в пример Арбенса и Мосаддыка, а также переворот, организованный ЦРУ в 1973 году, в ходе которого был свергнут демократически избранный президент Чили Сальвадор Альенде. По сути, я понимал, что железная хватка глобальной империи сжимается все сильнее, несмотря на усилия ОПЕК – или, как я тогда подозревал, но убедился лишь позже, при содействии ОПЕК.