За десертом мой новый босс завел речь о книге, которую я уже издал – «Без забот и хлопот». Он сказал мне, что слышал прекрасные отзывы. Затем он пристально посмотрел мне прямо в глаза и спросил:
– Вы намерены и дальше писать книги?
У меня скрутило живот. Внезапно я понял, что происходит. Я вспомнил угрозы. Без малейшего сомнения я ответил:
– Нет. На данный момент я не намерен публиковать никаких книг.
– Рад слышать, – сказал он. – В нашей компании мы высоко ценим принцип конфиденциальности. Как в MAIN.
– Я вас понимаю.
Он откинулся на спинку стула, будто у него тяжесть упала с плеч.
– Конечно, такие книги, как ваша последняя книга, о преодолении стресса и прочих полезных привычках, вполне приемлемы. Иногда они даже способствуют карьерному росту. Как консультант SWEC, вы можете совершенно спокойно издавать подобные работы, – и он взглянул на меня, будто ожидая ответа.
– Рад слышать.
– Да, вполне приемлемо. Однако, само собой разумеется, что вы никогда не будете упоминать название этой компании в своих книгах и не станете писать о характере нашей работы, а также о вашей работе в MAIN. Вы не станете затрагивать политические темы и сотрудничество с международными банками и проектами по развитию, – и он бросил на меня испытующий взгляд. – Это вопрос конфиденциальности.
– Само собой, – заверил я его.
На мгновение у меня чуть сердце не остановилось. Вернулось прежнее чувство, похожее на то, что я испытывал в общении с Говардом Паркером в Индонезии, или когда Фидель вез меня через Панаму и когда я сидел в колумбийском кафе с Паулой. Я продавался – снова. С юридической точки зрения это была не взятка, компания могла совершенно открыто и законно платить за то, чтобы включить мое имя в свой штат сотрудников, обращаться ко мне за советом и время от времени приглашать меня на собрания, но я понимал настоящую причину, по которой меня нанимали.
Он предложил мне гонорар консультанта, эквивалентный годовой зарплате высшего руководства.
Тем вечером я сидел в аэропорту, ошеломленный, и ждал своего обратного рейса во Флориду. Я чувствовал себя проституткой. Даже хуже, мне казалось, что я предаю свою дочь, свою семью и свою страну. Но я убеждал себя, что выбора у меня нет. Я знал, что, если я откажусь от этой взятки, шакалы не постесняются убить мою дочь, меня и каждого, кто мог разоблачить систему ЭУ. Меня заманили в ловушку, весьма похожую на те, которые я использовал для глав государств и других людей, когда был экономическим убийцей.
Глава 32. Соединенные Штаты оккупируют Панаму
Торрихос погиб, но Панама продолжала занимать особое место в моем сердце. Живя в Южной Флориде, я имел доступ ко многим источникам информации об актуальных событиях в Центральной Америке. Наследие Торрихоса продолжало жить, пусть и разбавленное людьми, не одаренными его сострадательностью и силой духа. Попытки уладить разногласия на континенте не прекращались и после его смерти, как и решимость Панамы заставить Соединенные Штаты соблюдать условия соглашения о Панамском канале.
Де-факто преемником Торрихоса стал Мануэль Норьега. Сначала он стремился идти по стопам своего наставника. Я не встречался с Норьегой лично, но, по рассказам, он действительно старался заботиться о бедных и угнетенных жителях Латинской Америки. По крайней мере, первое время. Одним из его важнейших проектов стало дальнейшее изучение перспектив строительства нового канала, который будут финансировать и строить японцы. Как и ожидалось, он столкнулся с решительным сопротивлением Вашингтона и частных американских компаний. Как писал сам Норьега:
Госсекретарь Джордж Шульц был бывшим управляющим транснациональной строительной компании Bechtel; министр обороны Каспар Уайнбергер – вице-президентом Bechtel. Bechtel мечтала заработать миллиарды долларов, которые принесло бы строительство канала… Администрации Рейгана и Буша опасались, что Япония все же одержит верх и займется этим проектом; их заботил не только вопрос безопасности, хотя для беспокойства не было оснований, но и коммерческое соперничество. Американские строительные фирмы рисковали потерять миллиарды долларов[68].
Однако Норьега не был Торрихосом. Он не обладал харизмой и принципиальностью своего бывшего босса. Со временем он приобрел дурную репутацию за коррупцию и торговлю наркотиками и даже подозревался в причастности к убийству Торрихоса (вместе с ЦРУ) и организации убийства своего политического соперника Уго Спадафоры.
Норьега создал себе имя как полковник, возглавлявший подразделение G-2 панамских вооруженных сил – военную разведку, которая взаимодействовала с ЦРУ. В этой должности он построил тесные отношения с главой ЦРУ Уильямом Дж. Кейси. ЦРУ использовало эти контакты для продвижения своих интересов в странах Карибского бассейна, Центральной и Южной Америки. Например, когда администрация Рейгана хотела заранее предупредить Кастро о вторжении США в Гренаду в 1983 году, Кейси обратился к Норьеге, предложив ему взять на себя роль посланника. Полковник также помог ЦРУ проникнуть в колумбийские и другие наркокартели.
К 1984 году Норьега стал генералом и главнокомандующим силами обороны Панамы. По имеющимся данным, когда в том году Кейси прибыл в столицу Панамы и в аэропорту его встретил местный шеф ЦРУ, он спросил: «А где мой мальчик? Где Норьега?» Когда генерал посетил Вашингтон, у них состоялась частная встреча в доме Кейси. Много лет спустя Норьега признался, что его тесные отношения с Кейси внушали ему ощущение неуязвимости. Он считал, что ЦРУ, как G-2, – самое сильное звено правительства. Он был уверен, что Кейси защитит его, несмотря на позицию Норьеги по поводу соглашения о Панамском канале и военных базах США в Зоне канала[69].
Таким образом, в то время как Торрихос был международным символом справедливости и равенства, Норьега стал символом коррупции и упадка. Дурная слава окончательно закрепилась за ним, когда 12 июня 1986 года New York Times опубликовала передовицу под заголовком «Говорят, что панамский диктатор торгует наркотиками и незаконными деньгами». В разоблачительной статье, написанной репортером, удостоенным Пулитцеровской премии, утверждалось, что генерал был тайным и незаконным партнером нескольких латиноамериканских предприятий; что он шпионил в пользу Соединенных Штатов и Кубы, выступая своего рода двойным агентом; что G-2 под его руководством, по сути, обезглавило Уго Спадафору; и что Норьега лично возглавлял «крупнейшую сеть наркоторговли в Панаме». Статья сопровождалась нелестным портретом генерала, а на следующий день был опубликован более подробный материал[70].
Помимо всех прочих проблем, Норьега был вынужден иметь дело с президентом США, который страдал от дурного имиджа, так называемого «фактора слабака», как говорили журналисты[71]. Это приобрело особое значение, когда Норьега решительно отказался продлевать пребывание Школы Америк в его стране еще на пятнадцать лет. В мемуарах генерала можно прочесть любопытные мысли по данному вопросу:
Хотя мы были полны решимости и рвения продолжить дело Торрихоса, Соединенные Штаты не собирались этого допускать. Они требовали продления или обсуждения условий нахождения учреждения [Школы Америк], утверждая, что при столь активной подготовке к войне в Центральной Америке она им все еще нужна. Но для нас Школа Америк была настоящим позором. Мы не хотели, чтобы на нашей земле находилась военная база для подготовки карательных отрядов и репрессивных военных правого толка[72].
Поэтому ничего удивительного, что 20 декабря 1989 года Соединенные Штаты напали на Панаму, устроив, по официальным данным, крупнейшую высадку военного десанта в городе со времен Второй мировой войны[73]. Это было неспровоцированным нападением на гражданское население. Панама и ее народ не представляли совершенно никакой угрозы для Соединенных Штатов или любой другой страны. Политики, правительства и мировая пресса осудили односторонние действия США как явное нарушение международного права.
Если бы эта военная операция была направлена против страны, совершившей массовые убийства или другие преступления против прав человека, например, – Чили Пиночета, Парагвай Стресснера, Никарагуа Сомосы, Эль-Сальвадор Д’Обюссона или Ирак Саддама, – мир бы понял. Но Панама ничего подобного не делала; она всего лишь осмелилась перечить горстке влиятельных политиков и корпоративных управленцев. Она настаивала на соблюдении соглашения о Канале, проводила дискуссии со сторонниками социальных реформ и изучала возможность строительства нового канала при содействии японского финансирования и японских строительных компаний. В итоге она пострадала от разрушительных последствий. Как писал Норьега:
Я хотел бы подчеркнуть: кампания по дестабилизации, запущенная Соединенными Штатами в 1986 году, завершившись вторжением в Панаму в 1989 году, стала результатом отказа США от любых сценариев, в которых контроль над Панамским каналом мог перейти в руки независимой, суверенной Панамы – с поддержкой Японии… Тем временем Шульц и Уайнбергер, притворяясь чиновниками, действующими в интересах общества, и изображая полное неведение относительно могущественных экономических интересов, которые они на самом деле представляли, проводили пропагандистскую кампанию, чтобы уничтожить меня[74].
Официальным обоснованием нападения, предложенным Вашингтоном, был один человек. Единственным поводом для Соединенных Штатов, чтобы отправить своих молодых солдат рисковать жизнью и сознательно убивать невинных людей, включая бесчисленное количество детей, и выжечь целые районы столицы Панамы, был Норьега. Его объявили злом, врагом народа и наркоторговцем, и для администрации президента США это стало предлогом для масштабного вторжения в страну с населением в два миллиона человек, которая по чистой случайности обладала одним из самых ценных кусков земли в мире.