Но потом произошло нечто странное.
В конце марта 2005 года, меньше чем через пять месяцев после выхода книги, я прилетел в Нью-Йорк, в понедельник. На следующий день мне предстояло выступить в Организации Объединенных Наций. Я был совершенно здоров, насколько мне было известно. Человек, назвавшийся независимым журналистом, давно упрашивал моего литературного агента, чтобы я дал ему интервью. Поскольку его резюме не внушало доверия и я много общался с журналистами в то время, мой агент отказывала ему. Но когда он предложил встретить меня в аэропорту «Ла-Гуардия», угостить меня обедом и отвезти в квартиру моего друга, где я планировал остановиться, она посоветовалась со мной, и я неохотно, но согласился.
Он ждал меня у выхода из здания аэропорта. Отвез в небольшое кафе, сказал, что восхищается моей книгой, задал несколько довольно стандартных вопросов о моей работе экономического убийцы, а затем отвез меня в квартиру моего друга в Верхнем Вест-Сайде.
Я знал, что больше никогда не увижу его, и наша встреча так и осталась бы ничем не примечательным событием, если бы не одно «но»: через несколько часов у меня началось сильное внутреннее кровотечение. Я потерял примерно половину крови, впал в шоковое состояние, и меня доставили в больницу «Ленокс-Хилл». Там я провел две недели, и мне удалили более 70% толстой кишки.
Нью-йоркский гастроэнтеролог сказал, что у меня начались осложнения после острого дивертикулеза. Я был, мягко говоря, удивлен, потому что совсем недавно мне делали колоноскопию. Мой флоридский врач заверил меня, что никаких признаков рака нет, о чем я переживал в первую очередь. Он отметил, что у меня есть дивертикулы, но в небольшом количестве, «как у большинства людей вашего возраста», и посоветовал мне пройти повторное обследование через пять лет.
Конечно, мою речь в ООН отменили, как и множество других медийных мероприятий. Скоро о моей операции узнали все, и я стал получать массу электронных писем. Большинство поддерживало меня и желало скорейшего выздоровления. Некоторые обвиняли меня в том, что я предал родину. А кое-кто уверял, что меня отравили.
Когда я спросил своего гастроэнтеролога об этом, он ответил, что отравление маловероятно, но все же медицинская практика научила его «никогда не говорить никогда». Все наши попытки связаться с тем таинственным журналистом, который возил меня на обед, не принесли результата. Мы общались с ним только по электронной почте, но его адрес был неактивен. Как бы то ни было, после всей этой истории я стал много читать о заговорах.
Я все равно не верю в теории заговора. Как показывает мой опыт, нет никакого тайного клуба индивидов, которые собираются вместе и строят незаконные планы по доминированию в мире. Однако я точно знаю, что система ЭУ разжигает множество мелких заговоров, и на этом она отчасти и держится. Под «мелкими» я подразумеваю, что они направлены на решение конкретных задач. Такие заговоры, тайные действия по достижению незаконных целей, происходили, еще когда я пошел в школу, – например, организованный ЦРУ переворот, в ходе которого демократически избранного премьер-министра Ирана Мосаддыка заменили на шаха в 1953 году. Они продолжились и в то время, когда я учился в университете: вторжение на Кубу, операция Залива Свиней, организованная при поддержке ЦРУ в 1963 году. Но особое внимание я обратил на это после убийства двух моих клиентов – Рольдоса в Эквадоре и Торрихоса в Панаме в 1981 году. А затем, в 2002 году, был заговор США по свержению президента Венесуэлы Уго Чавеса. За ним последовала ложь об оружии массового уничтожения в Ираке. К сожалению, подобные махинации порождают опасную ложь, опровергающую научные свидетельства, например, заявление о том, что климатические изменения – иллюзия.
Когда я был экономическим убийцей, целью большинства наших тактик было продвигать американские и корпоративные интересы в развивающихся странах, делать все возможное, – включая свержение и убийство правительственных лидеров, – чтобы наши компании могли беспрепятственно эксплуатировать местные ресурсы. После операции на кишечник, когда я слонялся по дому и читал различные отчеты, меня осенило, что инструменты, которые я использовал в Эквадоре, Индонезии, Панаме, Египте, Иране, Колумбии, Саудовской Аравии и других странах, теперь применяются в Европе и США. Подкрепленные так называемой угрозой глобального терроризма после 11/9, эти заговоры предоставили колоссальные возможности богатым индивидам, контролирующим глобальные корпорации. Среди самых внушительных достижений можно отметить принуждение политиков принимать законы, разрешающие богатым не платить налоги, контролировать СМИ и использовать их для влияния на политику; PR-кампании, которые через запугивания втянули американских граждан в бесконечные войны; и соглашения о «свободной» торговле, такие как Североамериканское и Центральноамериканское соглашения о свободной торговле (NAFTA и CAFTA), которые позволили корпорациям оказывать колоссальное влияние на правительства других стран.
Эти и многие другие тактики значительно усовершенствовали систему ЭУ по сравнению с 1970-ми годами. Несмотря на все, что я написал, мне пришлось признать, что я многое упустил. Старые инструменты отточили и изобрели новые. Основная система осталась та же: экономическая и политическая идеология, основанная на четырех принципах, особенно на порабощении через долги, и навязанная людям путем их парализации с помощью запугиваний. В мое время системе удалось убедить большинство американцев и жителей других стран, что любые решения оправданы, если они защищают нас от коммунистических провокаторов; сегодня «злодеями» стали мусульманские террористы, иммигранты и все, кто угрожает правлению корпораций. Догма та же, но влияние намного сильнее.
Пока я восстанавливался после операции, мне пришлось заглянуть в темную бездну собственной вины. Я просыпался посреди ночи, мучаясь от воспоминаний о людях, которых я подкупал, которым я угрожал. Я все еще не смирился со своим прошлым.
Я спрашивал себя, почему я оставался на этой работе целых десять лет. А потом вспоминал, как тяжело было вырваться оттуда. И дело не только в деньгах, полетах первым классом, роскошных гостиницах и других заманчивых привилегиях и даже не в давлении, которое оказывали на меня начальство и мои коллеги в MAIN. Большую роль сыграла атмосфера работы, моя должность, сама культура моей страны. Я занимался тем, чему меня учили, что я считал правильным. Наша система образования воспитала меня американцем, чья работа – продвигать интересы Америки, а также верить самому и убеждать всех, что коммунистический режим стремится уничтожить нас.
После того как Советский Союз запустил «Спутник-1», первый искусственный спутник земли, у нас не было сомнений, что на очереди – ядерные боеголовки. Под леденящий душу вой сирен мы залезали под парты во время ежедневных учебных тревог, чтобы спрятаться от советских ракет. Кино и такие сериалы, как «I Led 3 Lives», захватывающая драма, основанная на воспоминаниях агента ФБР, который внедрился в коммунистическую ячейку в США, призывали нас быть бдительными; красные провокаторы, такие как злобный большевик с плаката, притаились среди нас, готовясь нанести удар.
К тому времени как я вступил в ряды ЭУ, стало очевидно, что мы проигрываем во Вьетнаме – стране, которую представляли советско-китайской марионеткой. Нам сказали, что будет «эффект домино», что за Вьетнамом последует Индонезия, потом Таиланд, Южная Корея, Филиппины и так далее, и вскоре красная волна захватит Европу, а затем доберется и до США. Демократия и капитализм обречены, если мы не остановим натиск врага. А для этого надо сделать все возможное, чтобы продвигать компании, выставляющие себя оплотом борьбы с коммунизмом.
Анализируя свое чувство вины, я заметил, с какой легкостью я обманывал себя все эти годы. Я осознал, что миллионы людей находятся сейчас в том же положении, что и я. Их уже не учат бояться коммунизма, конечно, но они боятся людей из стран и культур, которые кто-то объявил опасными[82]. Они не ездят за границу и не видят последствий деятельности их компаний. Им не приходится стоять у разлива нефти в Амазонке и видеть трущобы, где спят работники дешевых фабричных производств. Вместо этого они заглушают совесть с помощью телевидения. Они поддаются заверениям школ, банков, экспертов по правам человека и правительственных чиновников в том, что они способствуют прогрессу. Но глубоко в душе они знают правду. Они, то есть мы, прекрасно понимают, что все эти заверения искажают реальность. И теперь настало время признать свою сопричастность.
В те дни после операции я пришел к выводу, что самый важный для меня урок после выхода «Исповеди экономического убийцы» заключается в следующем: единственная причина, по которой система ЭУ работает, – в том, что мы с вами допускаем это. Мы верим в ложь, которую нам вдалбливают в голову, или закрываем на нее глаза; в любом случае мы поддерживаем ее. С болью в сердце мне пришлось признаться самому себе, что я не только закрывал глаза, но и убеждал многих людей активно поддерживать систему. Я дал себе слово быть внимательнее и следить за тем, что происходит вокруг, в моей стране и в мире.
Глава 35. Стамбул: экономика смерти или экономика жизни?
Восстановившись после операции, я стал много путешествовать. В основном чтобы рассказать о книге и ответить на вопросы. Я также понимал, что мне нужно внимательнее прислушаться к тому, что могли рассказать мне другие. Если в 1970-е годы экономическими убийцами были управленцы и консультанты из нескольких многонациональных корпораций и консалтинговых компаний, то на смену им пришло новое поколение. Среди современных ЭУ были управленцы и консультанты тысяч многонациональных корпораций, консалтинговых компаний, инвестиционных фондов, отраслевых групп и ассоциаций, а также целая армия представлявших их лоббистов. По мнению многих экономистов, они создали экономику смерти.