В отличие от молниеносного взлета в Латинской Америке Китай уже тысячелетиями участвует в жизни Азии. Очередная попытка добиться доминирования на континенте началась вскоре после Второй мировой войны.
Тактика Мао преследовала цель распространения революции и коммунизма во всей Азии.
Наиболее ярким примером стала Индонезия и стремительный подъем коммунистической партии в стране. При поддержке США индонезийская армия нанесла ответный удар в 1965–1966 годах. В коммунистических чистках погибло от пятисот тысяч до трех миллионов человек (см. главу 7). К тому времени как я приехал в Джакарту на свое первое задание ЭУ в 1971 году, жестокие расправы по большей части прекратились; Соединенные Штаты и особенно ЦРУ благодарили за то, что они поставили во главе страны генерала Сухарто, приверженца правых взглядов.
Индонезия была лишь одним из примеров беспорядков в регионе. Драконовская политика Мао наводнила весь регион страхом и недовольством. Американские ЭУ разглядели возможность позиционировать Америку как защитника. Однако Вьетнамская война осложнила внедрение стратегии американских ЭУ в Азии. Америка, страна, победившая Японию и прославившаяся во всей Азии как герой Второй мировой войны, теперь вызывала лишь недоверие как страна, бомбившая невинных мирных граждан. И по мере того как стало очевидно, что технологически самая совершенная в мире армия, с наилучшим финансированием, терпит поражение, все заговорили о военной несостоятельности США, разобщенности народа и недееспособности общества как демократии.
После смерти Мао новый лидер Китая Дэн осознал заблуждения Культурной революции и решил извлечь пользу из ошибок Америки. Его тактика была направлена на то, чтобы достичь доверия других стран и воспользоваться финансовыми ресурсами зарубежного китайского бизнеса. Он прекратил поддерживать иностранные коммунистические партии и заявил, что китайский народ должен быть предан той стране, в которой он живет, а не играть роль представителя Пекина. Вместо этого он предложил им торговать с Китаем и инвестировать в него.
К тому времени как я начал работать над «Исповедью» в конце 1990-х годов, стало очевидно, что последствия Вьетнамской войны и наша стратегия ЭУ серьезно подорвали доверие к Америке. А потом случилось 11 сентября 2001 года. Антимусульманские демонстрации и волна жестокости, охватившие США, нанесли еще больший ущерб имиджу страны, позиционирующей себя как плавильный котел разных культур и национальностей. В результате решения, обернувшегося стратегической катастрофой, Вашингтон сократил свое участие в Азии, за исключением Афганистана, и направил основные ресурсы на военные конфликты в Ираке, Сирии и других регионах Ближнего Востока.
У меня сложилось более точное представление об истинных масштабах наших неудачных стратегий и успехов Китая, когда я посетил Вьетнам.
Вьетнам: глубокие раны
Задолго до того как я познакомился с Киман, она часто ездила в страны Азии, где ее благотворительная организация поддерживала школы, центры профессионального обучения, предприятия и проекты, помогавшие людям, которые пострадали от наземных мин и других средств поражения. После того как я стал членом консультационного совета ее организации в 2013 году, она пригласила меня сопровождать ее и сотрудников ее организации в Мьянму (Таиланд) и Вьетнам. Страна, которую я всеми силами избегал в призывном возрасте, стала для меня настоящим откровением.
Когда я сидел во вьетнамском правительственном учреждении в Ханое, мне вручили фотоальбом. Он был раскрыт на фотографии президента Ричарда Никсона, машущего руками на камеру. Подпись на вьетнамском и английском языках гласила: «Перед эвакуацией американских военных сил из Вьетнама Никсон объявил о “последнем рывке к победе, который отбросит их в каменный век”. Самолет США сбросил более 20 000 тонн взрывчатки на Северный Вьетнам. Погибло более 1000 вьетнамцев»[143].
Листая страницы альбома, я беседовал с чиновником, сидевшим напротив меня.
– Конечно, – сказал я, – Никсон знал, что скоро отзовет американские войска и что США проиграли войну.
Чиновник молча кивнул.
В горле встал комок. Меня охватили печаль и гнев, когда я представил эти бессмысленные разрушения, жестокость и бесчеловечность американских мер. О чем только думали Никсон и его генералы? Даже если они не жалели детей и гражданских лиц, разве они не понимали, что их поступки настроят людей против нас?
В альбоме были недавние фотографии жертв агента «оранж» и мин, душераздирающие снимки мужчин, женщин и детей с обрубками вместо рук и ног. Также была представлена статистика, которую я сфотографировал.
• Примерно 14 миллионов тонн боеприпасов было сброшено на Вьетнам военными силами США (1959–1975), в 3 раза больше, чем использовали союзники во Второй мировой войне.
• Около 30% не взорвалось; невзорвавшиеся боеприпасы США до сих пор представляют опасность для гражданского населения.
• Закопанные бомбы и мины унесли жизни более 100 000 человек после окончания войны.
• Возле бывшей демилитаризованной зоны между Северным и Южным Вьетнамом 80% земли до сих пор содержит невзорвавшиеся боеприпасы[144].
• Более 3 миллионов вьетнамцев страдают от последствий агента «оранж»[145].
Меня мучили вопросы. Когда это кончится? Что должно произойти, чтобы мы осознали, что подобные действия губят не только жертв, но и самих преступников, и что сейчас мы рискуем уничтожить жизнь на нашей планете? И, конечно же, самый актуальный вопрос нашего времени: что делать с Китаем?
Хотя Китай помогал Северному Вьетнаму во время войны, отношения между странами разладились после объединения Вьетнама в 1975 году. Вьетнам выгнал из Камбоджи пользовавшихся поддержкой Китая красных кхмеров; в отместку Китай вторгся во Вьетнам. Неприязнь продолжалась до 1990 года. А потом китайские ЭУ активно заработали во Вьетнаме, открывая фабрики и другие предприятия и заключая торговые и инвестиционные соглашения. Схожие социалистические аспекты их форм капитализма способствовали дипломатическим отношениям. Обе страны стремились уладить разногласия, особенно вокруг действий в Южно-Китайском море. Китайские официальные представители не стесняются эксплуатировать воспоминания о войне с США – по принципу запугивать и «разделять и властвовать». Китайские войска, как они говорят, защищают Вьетнам от очередного вторжения.
В последние годы третья китайская волна ЭУ добилась значительных успехов. Влияние Пекина постоянно растет, в то время как влияние США идет на спад. К 2021 году разрыв был довольно серьезный:
Согласно данным отчета Азиатского барометра по Вьетнаму, изданного 2 марта [2021 года], более 50% вьетнамских респондентов считают, что Китай обладает наибольшим влиянием в Азии, и всего 14,67% выбрали Соединенные Штаты… Вот уже 15 лет Китай является крупнейшим торговым партнером Вьетнама, и Вьетнам от этого только выиграл[146].
Китай стал первой страной, которая добилась с Вьетнамом двусторонней торговли объемом в 100 миллиардов долларов; 2020 год стал третьим годом достижения этого рубежа. Экспорт Вьетнама почти на 40 миллиардов долларов в Китай включает компьютеры, смартфоны, одежду, обувь и машинное оборудование. Китай также превосходит США по инвестициям[147],
Однако некоторые эксперты предостерегают, что рост импорта и последующее нарушение торгового баланса, вместе с бурно растущими инвестициями из Китая, – большой минус. К тому же наблюдаются проблемы, которые мы отметили в Латинской Америке, – требование нанимать китайские компании и работников, плохие условия труда, некачественные проектирование и строительство и нарушение прав человека; более того, китайские компании критикуют за то, что они манипулируют вьетнамским бизнесом, чтобы избежать маркировки «сделано в Китае».
Институт исследований Юго-Восточной Азии резюмировал важный политический вопрос:
Китай не раз использовал торговлю как оружие, чтобы наказывать страны, с которыми у него случались разногласия… Растущий торговый дефицит Вьетнама с Китаем и чрезмерная зависимость от товаров производственно-технического назначения и промежуточных товаров, импортируемых из Китая, представляют собой уязвимые места в экономике страны. В связи с эскалацией напряжения в Южно-Китайском море эти факторы рассматриваются как вопрос национальной безопасности Вьетнама[148].
Более того, Вьетнам демонстрирует яркий пример некачественных строительных методов, которыми отличаются китайские проекты в самых разных странах. Новостной канал This Week in Asia сравнивает успешные японские проекты с китайскими проектами в двух вьетнамских городах:
Хошимин и Ханой остро нуждаются в крупных проектах по строительству метрополитена, призванного преобразить эти города. Оба столкнулись с задержками, но ряд резонансных инцидентов уже бросил тень на китайские инициативы в столице.
Напротив, проект, возглавляемый японскими конгломератами в Хошимине, обошелся без инцидентов. Это подтверждает давнишнюю убежденность вьетнамцев в превосходстве японских рабочих и инженеров[149].
АСЕАН и ВРЭП: крупнейший в мире торговый блок
Китайские ЭУ набирают обороты еще в девяти странах (помимо Вьетнама) Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), это: Бруней, Камбоджа, Лаос, Малайзия, Мьянма, Филиппины, Индонезия, Сингапур и Таиланд.
Китайские ЭУ взяли за правило посещать встречи АСЕАН, где они расхваливали преимущества Нового шелкового пути и сопутствующих ему инвестиций в инфраструктуру. Торговля между десятью странами и Китаем росла с 1991 по 2020 годы в среднем на 17% в год. Как было сказано на Международном экспортном форуме Китая в сентябре 2021 года:
Вот уже 12 лет подряд Китай сохраняет статус крупнейшего торгового партнера АСЕАН. За первые восемь месяцев этого года импорт и экспорт Китая в АСЕАН составил 553,92 миллиарда долларов, что говорит о росте на 33,3%…[150].
Китайские ЭУ также поощряют государства АСЕАН инвестировать в китайские предприятия. Посол Китая на Филиппинах, Хуан Силян, резюмировал это в своей речи 2021 года:
Наши двусторонние инвестиции растут как на дрожжах… По данным на июнь этого года, совокупные общие инвестиции Китая и АСЕАН превысили 310 миллиардов долларов, с активным сотрудничеством в таких секторах, как производство, сельское хозяйство, инфраструктура, высокие технологии, цифровая экономика и зеленая экономика[151].
А потом Пекин создал крупнейший в мире торговый блок. Всестороннее региональное экономическое партнерство (ВРЭП) 2020 года объединило Китай и страны АСЕАН с Австралией, Японией, Новой Зеландией и Южной Кореей. Китайские ЭУ добавили важное звено в «дорожную» часть инициативы «Один пояс, один путь». На эти 15 стран приходится около 30% глобального населения и глобального ВВП. Объединив страны, веками враждовавшие друг с другом, ВРЭП подчеркнуло еще один принцип Китая – отказаться от стратегии «разделяй и властвуй».
Страна, куда меня направили на мое первое задание, представляет яркий пример изменения баланса сил.
Индонезия: врата в АСЕАН
Перед тем как отправить меня в Индонезию в 1971 году, Клодин рассказала мне о коммунистической чистке в стране и о той роли, которую сыграли США в приходе Сухарто к власти. Однако, несмотря на то что он многим был обязан Вашингтону, Сухарто открыто заигрывал с Китаем. Мне поручалось, как сказала Клодин, сделать страну американской союзницей.
В ходе нескольких поездок в Индонезию в 1970-е годы я посетил промышленные заводы и потенциальные строительные площадки в самых разных местах – от Джакарты, Бандунга и других городских центров до отдаленных островов, таких как Сулавеси. Я встречался с представителями государственных и местных органов власти, руководством компаний и предпринимателями. Опираясь на все четыре принципа ЭУ, я сделал все возможное, чтобы внушить страх коммунистического вторжения со стороны Китая, Советского Союза и – в рамках «разделяй и властвуй» – их коммунистических союзников в Камбодже, Лаосе и Вьетнаме. Я внушил надежду на рост благосостояния благодаря крупным кредитам для строительства инфраструктуры на всем архипелаге.
Индонезия была и остается крайне важной целью из-за ее ресурсов – нефти, газа, олова, золота, угля, никеля, меди, серебра и бокситов. Она стала десятым крупнейшим в мире производителем такой продукции, как электроприборы, товары из резины и одежда[152]. Она играет важную роль в международной транспортной сети, поскольку контролирует интенсивное движение в Малаккском проливе.
Начатая в мое время американская стратегия ЭУ была в целом успешной на протяжении почти 50 лет. Индонезийские политики часто называли Америку «лучшим другом» своей страны – до победы Трампа на выборах. Отношения испортила националистическая, расистская риторика о так называемых «странах мирового захолустья»; тенденция нарушать старые соглашения; и особенно попытка госсекретаря Майка Помпео принудить Джакарту к тому, чтобы она выступила против притязаний Китая в Южно-Китайском море.
Нейтралитет важен для внешней политики Индонезии, учитывая ее многовековую историю отношений с Китаем и расположение по соседству с ним, а также растущую военную и экономическую мощь Китая. Давление Помпео стало чудовищной ошибкой. Принцип «разделяй и властвуй» был обречен на провал. Американскую убежденность в том, что военное присутствие Китая в Южно-Китайском море угрожает Индонезии, опровергали обещания Пекина защищать Индонезию от всех потенциальных врагов.
Китайская третья волна ЭУ воспользовалась промахами Вашингтона. Согласно нью-йоркскому новостному сервису SupChina:
В апреле 2021 президент Индонезии Джоко Видодо сказал президенту Китая Си Цзиньпину 习近平, что Китай – «добрый друг и брат». Китайско-индонезийское сотрудничество в торговле, строительстве промышленных парков, а также в рамках инициативы «Один пояс, один путь» и венчурного капитала процветает… Улучшение отношений между Индонезией и Китаем, способное бросить вызов американскому доминированию в Индо-Тихоокеанском регионе, представляет собой важный урок для внешней политики США: другие страны не хотят, чтобы их использовали в борьбе с Китаем[153].
Китайские ЭУ опирались на четыре принципа. Они подогревали страх к Северной Корее и «ненадежным Соединенным Штатам», подчеркивали защиту, которую готовы обеспечить китайские военные, призывали брать кредиты для финансирования проектов, которые положат конец нищете, и ратовали за переход от принципа «разделяй и властвуй», провозглашенного Вашингтоном в связи с предполагаемой угрозой со стороны Камбоджи, Лаоса, Вьетнама и самого Китая, к совершенно иному видению мира, объединенного Новым шелковым путем. И это сработало.
В 2020 году общий объем торговли Китая с Индонезией, составлявший 78,5 миллиарда долларов, сделал его основным торговым партнером страны в течение семи лет подряд, обогнав США с их 27,6 миллиарда долларов. Китайские компании активно инвестировали в индонезийские проекты по производству стали, строительству промышленных парков, заводов по переработке сульфата никеля и меди, литиевого химического завода и нового хай-тек конгломерата GoTo – крупнейшей сделки для Индонезии, оцениваемой примерно в 28,5 миллиарда долларов. Именно благодаря китайским инвестициям в Индонезии теперь самое большое число миллиардных стартапов в Юго-Восточной Азии.
Китай также стал крупнейшим в Индонезии строителем инфраструктуры. Его ЭУ организовали кредиты для найма китайских компаний, которые строят автомагистрали, порты, электроэнергетические установки и реализуют другие проекты. Долг Индонезии Китаю превысил 17 миллиардов долларов в 2019 году, на 11% больше, чем в 2017 году[154].
Возможно, самым важным решением стало валютное соглашение, подписанное Джакартой с Пекином, расширяющее применение юаней в регионе, тем самым угрожая доллару как основной мировой валюте. Доминирование доллара позволяет Соединенным Штатам выбраться из внешнего долга, печатая деньги, и является скрытой причиной, по которой Вашингтон способен вводить экономические санкции против других стран. Одна из задач долгосрочной стратегии пекинских ЭУ – заменить доллар на юани как предпочтительную глобальную валюту.
Стремительное укрепление отношений Китая с Индонезией не обходится без критики. Как и жители других стран, индонезийцы не довольны требованием нанимать китайских менеджеров и рабочих, пользоваться китайскими запчастями, пренебрегать правами человека, допускать некачественное строительство и поддерживать политику Пекина. Оппозиционные индонезийские политики обвиняют Пекин в «дипломатии долговой ловушки». Они напоминают о кризисе, который китайские деньги вызвали в других странах, особенно в Шри-Ланке:
Индонезии следует проявить бдительность, если она хочет избежать проблем, с которыми столкнулась Шри-Ланка, вынужденная передать контроль над портом в Коломбо Китаю из-за нарушения долговых обязательств…
Порт [Хамбантота] открылся в 2010 году, но правительство Шри-Ланки не смогло выплатить долг за проект, принесший значительные убытки… Теперь Коломбо должна Китаю в общей сложности 8 миллиардов долларов.
Колоссальный долг вынудил правительство Шри-Ланки передать контроль портом Китаю.
Еще одна серьезная проблема для Китая – религия. В Индонезии проживает самое многочисленное мусульманское население в мире. Преступления против уйгуров и других мусульманских групп возмущают влиятельное исламское сообщество Индонезии.
Остальные страны Азии
События в других странах Азии не менее важны, чем происходящее в Юго-Восточной Азии, особенно в бывших советских республиках, ставших теперь важным звеном между Китаем и Евразией. Как сообщает аналитический центр Observer Research Foundation:
Отношения с Китаем у пяти среднеазиатских стран – Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения и Узбекистан – пережили впечатляющий рост за 30 лет после того, как Средняя Азия вышла из Советского Союза в 1991 году… Инициатива «Один пояс, один путь» увеличила значимость Средней Азии для Китая, связав его с Европой и Ближним Востоком…[155].
Моя поездка в Казахстан 2017 года дала мне возможность самому познакомиться с регионом, который редко попадает в поле зрения Соединенных Штатов, несмотря на его важную роль в будущем нашей планеты. Помимо информативных выступлений на Астанинском экономическом форуме и встреч с другими участниками меня пригласили на ужин с президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым в составе избранной группы других спикеров. Для меня было большой честью получить приглашение – пока я не узнал тревожных подробностей о президенте.
До развала Советского Союза Назарбаев занимал важные должности в советской коммунистической партии. Американская пресса изображала его в виде жестокого бойца «холодной войны». Как говорит журналист Грег Паласт: «Назарбаев, некогда безжалостный глава советского КГБ, пришел к вере и стал безжалостным исламистом. Его жандармы арестовывали каждого, кто осмелился хоть слово сказать против него»[156].
Назарбаев выступал против всего, что я делал, когда был ЭИ. Напрашивался вопрос: зачем приглашать меня в президентский дровец? Киман постаралась рассеять мою тревогу.
– Вряд ли он причинит вред американскому спикеру на важной международной конференции, которая проходит в его стране. – Она задумалась. – Хотя, вполне возможно, что он хочет унизить тебя, – она робко улыбнулась. – Отказаться нельзя, да?
В день ужина нашу небольшую группу доставили в просторный президентский дворец Ак-Орда. В сопровождении охраны, конфисковавшей наши мобильные телефоны, камеры, ключи и все, что вызвало у них подозрение, мы с головокружительной скоростью стали переходить из одного огромного зала в другой. Нас ослепили блестящие золотые украшения, сверкающие люстры, мраморные колонны и полы с замысловатыми узорами.
Наконец, мы оказались в зале с длинным столом, элегантно накрытым к ужину. Президент Назарбаев ожидал нас. И через минуту я уже пожимал его руку. Мужчина в черном пиджаке рядом с ним пробурчал что-то на казахском.
Назарбаев улыбнулся.
– Тот самый экономический убийца. – И чуть наклонил голову.
Мое плечо стиснули чьи-то пальцы. Я сделал шаг назад и взглянул на охранника, который указал на небольшой флаг с моим именем, стоявший на столе. Я подошел к своему месту.
Стулья заскрипели по полу. И мы сели.
Назарбаев устроился во главе стола. Он удостоил взглядом каждого из нас, приветственно кивнул, а затем принялся рассказывать о своей стране как идеальном месте для бизнеса. Казахстан, как он сказал, – единственная страна на постсоветском пространстве, которая может похвастаться безупречными отношениями с Россией, Соединенными Штатами и Европейским союзом, а также ключевой игрок в Новом шелковом пути Китая. Пока я делал заметки, он назвал свою страну «пряжкой на поясе Нового шелкового пути», связующей Китай с Ближним Востоком, Россией, Европой и Африкой. В заключение он отметил, какую пользу этот «судьбоносный проект» принесет «всей планете». Затем он предложил каждому из нас по очереди представиться и назвать причины, по которым мы приехали на форум.
Спикеры, которые взяли слово до меня, имели личные отношения с Назарбаевым. Он называл их «мой друг из…», «мой старый товарищ по оружию» и т.д. Ожидая унижения, когда придет моя очередь, я почувствовал, как скрутило живот. Я попытался придумать юмористический, но вежливый ответ, чтобы возразить на критику. Я едва слушал других гостей, пока они один за другим восхваляли президента и в двух словах отмечали его важную роль в Новом шелковом пути.
И вдруг человек, сидевший справа от меня, замолчал, и повернулся ко мне.
– А теперь, – сказал Назарбаев, – наш гость из Соединенных Штатов. – Он улыбнулся. – Экономический убийца.
Я уставился на него, ожидая продолжения. Он раскрыл руки, приглашая мне взять слово.
И все? Я выдохнул.
– Спасибо, господин президент.
Что было дальше, я плохо помню. Слишком велико было мое потрясение. Смутно припоминаю, как я тараторил слова, которые повторял уже много раз, – краткое описание того, как мы, ЭУ, создали экономику смерти и как важно преобразить ее в экономику жизни. Кажется, мне хватило присутствия духа, чтобы в заключение вежливо подчеркнуть важную роль, которую Казахстану предстояло сыграть в этом преображении.
Когда Назарбаев поблагодарил меня и обратился к следующему гостю, я вздохнул с облегчением.
Из Казахстана я уехал с ощущением, что американское правительство и СМИ предлагают совершенно неполный и предвзятый взгляд на эту страну и ее соседей.
В последующие годы после того ужина я наблюдал, как Китай становился самым быстро растущим рынком для Казахстана; экспорт вырос на 90% с 2016 по 2019 годы, импорт на более чем 55%. Заявления Назарбаева о важной роли, которую его страна играет в Новом шелковом пути, оказались правдой. По данным Observer Research Foundation:
Казахстан, крупнейшая и самая процветающая экономика Средней Азии, с энтузиазмом воспринял свое партнерство с Китаем, позиционируя себя как «пряжку» в проекте «Один пояс, один путь» и прогнозируя экономическую и финансовую выгоду от новых инвестиций и связей, предоставленных Пекином[157].
Китай – главный торговый партнер всех бывших республик Советского Союза в этом регионе. С 2015 по 2019 годы экспорт товаров из Средней Азии в Китай вырос на 35%, а экспорт товаров из Китая в Среднюю Азию вырос на 49%[158].
Однако есть и обратная сторона. Регион столкнулся с теми же проблемами, которые неизменно сопровождают китайские проекты во всем мире, в частности, суровые условия труда, загрязнение атмосферы, некачественно спроектированные объекты и требование поддерживать политику Китая в Южно-Китайском море и относительно национальных меньшинств. И, как в Индонезии, религия тоже стала проблемой. С населением, на 70% состоящим из мусульман, Казахстан переживает за судьбу уйгуров, проживающих в соседней провинции Синьцзян.
Из Washington Post:
Аналитики отмечают всплеск антикитайских настроений в Средней Азии после того, как Си призвал построить «великую железную стену» в 2017 году для защиты от волнений в Синьцзяне – ключевых вратах в проекте «Один пояс, один путь». Ужесточение политики Пекина привело к религиозным репрессиям и концлагерям, где содержатся около двух миллионов мусульман в Синьцзяне, включая этнических казахов и киргизов[159].
Сегодня, читая о концлагерях, я вспоминаю свою поездку во Вьетнам в 2013 году. Я провел несколько часов в «Ханойском Хилтоне», как называли его американцы во время войны. Это подземная тюрьма, где держали в плену американских солдат, а теперь музей – мрачное напоминание о трагедии той войны, о смерти, разрушениях, страданиях и ее влиянии на Вьетнам, США и многие другие страны.
Вьетнамская война ознаменовала собой начало колоссальных перемен в стратегии ЭУ. Принцип страха перед США доминировал в этой стратегии после появления самой мощной в истории военной державы в конце Второй мировой войны. Американская армия сыграла важную роль в том, чтобы помочь Южной Корее удержать коммунистическую Северную Корею выше 38-й параллели («демаркационной линии») в 1950-х годах. Во время «холодной войны» США внушали достаточно страха, чтобы помешать Советскому флоту разместить ракеты на Кубе в начале 1960-х годов. Однако Вьетнам положил этому конец. К 1970-м годам Пентагон показал свою неспособность одолеть маленькую страну, значительно уступавшую США по вооружению. Но самое ужасное, что американские солдаты были совершенно деморализованы, обострилась проблема наркотиков среди личного состава Вооруженных сил США, и американский народ раскололся. Война стала решающим фактором, положившим конец президентству Линдона Б. Джонсона, и почти 20 лет служила предостережением для последующих президентов о том, что ни в коем случае не следует допускать военного решения проблем. В итоге принцип страха уступил место принципу долгов; первая волна ЭУ, которая стала набирать силу после успеха Кермита Рузвельта в Иране в 1953 году, достигла пика в 1970-х.
Пока я бродил по темным камерам «Ханойского Хилтона», я никак не мог отделаться от мысли о том, что я тоже сыграл роль в формировании стратегии ЭУ. Я спрашивал себя: возможно, для мира было бы лучше, если бы я поехал на войну и оказался в этой тюрьме или погиб на поле боя?