Мое профессиональное знакомство с Африкой началось в 1972 году, когда Мак Холл, председатель и генеральный директор MAIN, вызвал меня к себе в кабинет. Я решил, что он хочет поздравить меня с недавним назначением на должность главного экономиста.
Я ошибся. Он даже не упомянул о повышении. Вместо этого он принялся рассказывать о своих приключениях, когда он, будучи еще совсем молодым инженером, путешествовал по реке Конго в начале 1900-х годов. Он изучал перспективы развития гидроэнергетики.
По его оценкам, Африка предлагала колоссальные возможности для производства энергии.
– Однако мы отказались от этого проекта, – сказал он. – Местного спроса не хватало, и в то время не было возможности транспортировать электричество в другие части континента. Но теперь…
Далее он объяснил, что такие отрасли, как производство алюминия, требуют огромных объемов энергии, и что гидроэнергетика – единственный способ обеспечить ее с экономической точки зрения и что можно использовать бокситы из соседней Гвинеи и построить перерабатывающие заводы у реки. Заир (сейчас Демократическая Республика Конго) он назвал «сокровищницей будущего», подчеркнув, что Заир и его соседи обладают обширными залежами минералов, в частности меди, кобальта и урана, ценность которых в мире будет только расти. Он отметил, что именно отсюда был доставлен уран для американской атомной бомбы в конце Второй мировой войны и что Вашингтон сделал крупные инвестиции, чтобы защитить американские рудники в Африке. Затем он дал мне задание: убедить Всемирный банк нанять MAIN для работы над крупным гидроэнергетическим проектом на реке Конго.
Я собрал статистику по Заиру и соседним странам, особенно богатой минералами Анголе, и составил подробный отчет для Всемирного банка, подчеркнув преимущества строительства плотины и электростанции на реке Конго с линиями передач, охватывающими весь регион. В завершение отчета я выразил готовность MAIN возглавить этот проект. Мы не только спроектируем и построим электростанцию, но и привлечем к ней производителей алюминия и горнодобывающие компании.
Вскоре после того как я закончил отчет, меня вызвали в кабинет президента MAIN Джейка Добера, второго человека после Холла. Заверив меня, что мой отчет по Конго впечатлил и его, и Холла, он поручил мне другое исследование по Африке. На этот раз MAIN претендовала на разработку крупного промышленного парка в Либерии; сюда входили высоковольтные линии передач с предложенной плотиной на реке Конго, которая будет обслуживать дюжину западно-африканских стран.
Согласно отчетам, Заир, Либерию, Анголу и их соседей ждал неслыханный экономический рост благодаря объектам, которые построит MAIN. Идеальная стратегия ЭУ. И Холл и Добер выразили уверенность в том, что нам дадут добро.
Однако Всемирный банк уклонился от прямого ответа. До нас дошли слухи, что его управляющие не горят желанием финансировать африканские проекты. Континент считался политически нестабильным, а инвестиции в него – крайне рискованными.
После этого я посетил несколько встреч, где топ-менеджеры MAIN обсуждали возможности компании в различных странах мира. Подводя итог, Холл сказал, что Всемирный банк прав: Африка – слишком рискованная затея. Мне поручили добиться поддержки Всемирного банка для латиноамериканских проектов и проектов, финансируемых богатыми нефтью Ираном и Саудовской Аравией.
Несмотря на неудачу, мои отчеты по Заиру, Либерии и Анголе указали мне на два важных факта: Африка невероятно богата природными ресурсами, и ее народ живет в чудовищной нищете. Эти факторы превращают континент в легкую добычу для эксплуатации странами и корпорациями.
Африка поворачивает с Запада на Восток
Африканцы давно страдают от колониализма, корпоративной эксплуатации и коррумпированных местных лидеров, которые, вместо того чтобы использовать природные ресурсы для блага своего народа, сотрудничают с иностранцами и набивают собственные карманы.
Хотя за свою многовековую историю Африка пережила вторжение египтян, римлян и арабов, колониальные европейские империи, пришедшие на континент в начале 1500-х годов, привели к таким экономическим и культурным последствиям, которые навсегда изменили геополитику всего региона. Поработив местное население и уничтожив их культуру, европейцы самовольно провели границы, создав территориальные единицы, разделившие людей на так называемые страны, и навязали языки, систему образования и учреждения, поддерживающие их коммерческие интересы и способствующие эксплуатации ресурсов Африки.
Четыре принципа ЭУ снова стали нерушимой опорой доминирования. Европейская военная сила сочеталась с различными формами долгов и обещаниями процветания. Принцип «разделяй и властвуй» вышел на новый уровень и открыл возможности для трансатлантической работорговли. Вожди племен быстро усвоили: чтобы выжить и получить выгоду, нужно сотрудничать с захватчиками и зачастую воевать со своими соседями. Иностранная эксплуатация продолжалась, пока движение за независимость в 1950-х и 1960-х годах не положило конец прямому колониальному правлению. Однако африканские лидеры усвоили урок. Опираясь на культурные и племенные разногласия, они сохранили жестокие, диктаторские правительства. Давняя вражда и споры по поводу прав на минералы и другие проблемы приводили к противоречиям, вооруженным конфликтам и военным действиям почти на всем континенте. Американские ЭУ твердили, словно заклинание: «Мы не европейские колонизаторы», но их стратегии, тем не менее, укрепляли власть местных диктаторов, пока диктаторы выполняли требования американских корпораций.
Отчет организации Global Justice Now показывает, что финансирование, предназначенное для «совершенствования сельского хозяйства и продовольственной безопасности в Африке… на самом деле помогает многонациональным компаниям получить доступ к ресурсам и добиться политических изменений для расширения своей деятельности в Африке». В отчете сказано, что «прокорпоративный подход к [подобным] инициативам… скорее всего, усугубит проблему голода и нищеты из-за активного захвата земли, нестабильной и низкооплачиваемой работы, приватизации семян и нацеленности на экспорт, а не на то, чтобы прокормить местное население»[160].
Присутствие американских военных и учебно-тренировочных подразделений усилило недоверие к намерениям США среди многих африканцев. Широко распространялись сообщения о гибели гражданского населения в результате участия американцев в боевых действиях в более чем сорока странах и о роли США в поставках вооружения в такие страны, как Саудовская Аравия, которая убивала мирных жителей в Йемене, Судане и других африканских странах. Африканские журналисты часто выражали тревогу в связи с явным непониманием Вашингтона, что, даже если жестокие диктаторы рады внешней военной поддержке, народ ненавидит их. Пекин быстро извлек выгоду из растущего разочарования почти всего континента в США и Европе. Китайско-африканская торговля выросла на 700% в 1990-е годы[161]. Китайские ЭУ прекрасно понимали то, что упустили их американские и европейские коллеги, – выгода в Африке намного превосходит риск. Прямые иностранные инвестиции Китая в Африку взлетели до небес, как сообщает The Diplomat:
Объем китайских прямых инвестиций в Африку вырос почти в 100 раз за 17 лет – с 490 миллионов долларов в 2003 году до 43,4 миллиарда долларов в 2020 году, достигнув пика в 46,1 миллиарда долларов в 2018 году… опережая Соединенные Штаты с 2014 года[162].
На саммите Форума китайско-африканского сотрудничества в 2018 году Китай обещал финансовую поддержку всем «развивающимся рынкам» континента, которые присоединятся к Новому шелковому пути. Африканские страны подписали соглашение с Китаем, чтобы «совместными усилиями защищать основные национальные интересы друг друга, а также интересы развивающихся стран в целом». Юнь Сун, научный сотрудник Брукингского института и директор Китайской программы в Центре Стимсона, писал:
«Новая модель международных отношений» или «демократизация международных отношений» давно стала задачей китайской политики, нацеленной на реформирование международной системы, чтобы дать Китаю и его союзникам из развивающихся стран голос и влияние. Вовлекая африканские страны в свою инициативу, Китай заложил фундамент для строительства нового мирового порядка. Политический посыл саммита четко выражен в совместном обращении: не называя имен, Китай и Африка выступают против протекционизма и односторонности, обещая поддерживать открытую мировую экономику и многостороннюю торговую систему.
Американская стратегия ЭУ была раскритикована за односторонность и корыстные интересы, в то время как Китай утверждал, что его инфраструктурные проекты объединят африканские страны друг с другом и с Новым шелковым путем, который принесет выгоду всем. Принцип «разделяй и властвуй» уступил место принципу «объединяй и процветай». Далее Юнь Сун объяснил подход «пяти нет» президента Си к внешней политике. Говоря конкретно об Африке, Си взял на себя следующие обязательства:
Не вмешиваться в путь развития отдельных стран; не вмешиваться в их внутренние дела; не навязывать волю Китая; не ставить политических условий в отношении финансовой помощи; и не стремиться к эгоистичной политической выгоде от инвестиций и финансового сотрудничества[163].
Когда я слышу подобную риторику, то сразу вспоминаю нашу методичку первой волны ЭУ. Хотя мы не утверждали, что отказываемся от политической выгоды, мы формулировали свои обещания в следующем контексте: «ваша страна добьется процветания, переняв нашу демократическую систему правления». Я с содроганием вспоминаю, как часто я говорил подобное и насколько неискренни были эти слова, поскольку мы поддерживали жестоких диктаторов, если они принимали наши кредиты и дешево предоставляли свои ресурсы нашим корпорациям.
Китайская риторика не менее лживая, поскольку Китай все равно вмешивается во внутренние дела стран – особенно в том, что касается найма рабочих и условий труда, соблюдения природоохранных норм и контроля строительных проектов – и требует, чтобы страны-должники поддерживали его политику в Тайване, Гонконге, Тибете и среди национальных меньшинств. Однако обещания экономических убийц китайской третьей волны крайне привлекательны для стран, которые веками страдали от колониализма. Китайское предложение «Если хотите, чтобы ваша страна процветала, признайте Китай своим партнером в глобальной торговле, который не станет вмешиваться в дела вашего правительства» звучит намного лучше, чем американское «Если хотите, чтобы ваша страна процветала, возьмите займы Вашингтонского консенсуса… и подчинитесь неолиберальной политике». Китайские ЭУ понимают, что в современном мире торговля намного эффективнее, чем принуждение.
К 2021 году Китай стал доминирующей силой в Африке: крупнейшим двусторонним торговым партнером, крупнейшим двусторонним кредитором и одним из самых влиятельных иностранных инвесторов. По данным Observer Research Foundation:
Китайские компании проникли практически на все африканские рынки. Сегодня 2021, в Африке их насчитывается более 1000; около 1 миллиона китайцев живет на континенте. Многие из этих китайских компаний в Африке находятся в частной собственности, а некоторые полностью или частично принадлежат государству. В подобном контексте китайские компании обладают значительной свободой действий на африканском рынке, а также пользуются поддержкой китайского инвестиционного капитала на выгодных условиях[164].
Ангола: показательный пример
Служащие Госдепартамента США, ЦРУ и Всемирного банка, специализирующиеся на Африке, называют Анголу показательным примером. Под этим они подразумевают, что Ангола – указывает на тенденции.
Страна играла важную роль в исследованиях, которые я проводил для Холла и Добера в начале 1970-х годов. Она граничила с Заиром, была одной из богатейших стран в мире по природным ресурсам и нуждалась в дешевом гидроэлектричестве для освоения этих ресурсов. Но при этом она была одной из беднейших стран по уровню жизни. Продолжительность жизни в Анголе была – и остается – одной из самых низких, а показатель детской смертности один из самых высоких. Из-за обширных месторождений нефти, алмазов и важных полезных ископаемых в 1970-е годы Ангола стала полем битвы в «холодной войне» между США и Советским Союзом.
Малоизвестный факт об Анголе: хотя она расположена в Африке, она оказала значительное влияние на Латинскую Америку. Она помогла оправдать операцию «Кондор».
В конце 1975 года Ангола получила независимость от Португалии и стала марксистско-ленинским государством. Разрушительная гражданская война разгорелась между правящей фракцией, Народным движением за освобождение Анголы, пользующимся поддержкой Советского Союза, и проамериканским Национальным союзом за полную независимость Анголы. Южная Африка и Заир наряду с США поддерживали Национальный союз. Чтобы избежать прямой конфронтации с США, Советы наняли кубинские войска и заплатили им за то, чтобы они воевали бок о бок с Народным движением. Советы многому научились на примере того, как Пентагон использовал иностранных военных (в случае США правых диктаторов Аргентины и Чили в плане «Кондор», предшествовавшем операции «Кондор»). К 1976 году число кубинских «советников» превзошло 30 тысяч.
Вашингтон пустил слух о том, что желание Советов использовать кубинцев как своих подручных в Анголе – испытательный полигон для коммунистической стратегии в Латинской Америке. Я прекрасно помню, как президент Всемирного банка и бывший министр обороны США Роберт Макнамара предостерегал нас на встрече 1976 года в Вашингтоне (округ Колумбия), что, хотя Советы не сумели разместить ракеты на Кубе во время конфронтации Кеннеди и Хрущева в 1962 году, они намерены добиться господства в этом полушарии. Войска Анголы, прошедшие кубинскую подготовку, как он сказал, будут насаждать коммунизм по всей Африке, а кубинцы используют свой опыт в Анголе, чтобы запустить красный прилив в Латинской, Центральной и Северной Америке. Экономические убийцы и шакалы расширили свою деятельность и в Анголе, и в Латинской Америке.
Оглядываясь назад, совершенно непонятно, как можно было поверить в то, что такое крошечное островное государство, как Куба, с населением около 9 миллионов человек, могло замыслить подобную стратегию. По сути, теперь нам известно, что президент Фидель Кастро никогда и не рассматривал такую возможность. Он был рад принять советскую помощь и продавать русским крупные партии кубинского сахара, который бойкотировали США, но Кастро не строил планы относительно всего Западного полушария. Тем не менее к словам Макнамары прислушались. Я присоединился к шакалам, подразделениям спецназа, оперативникам ЦРУ и другим ЭУ, которым поручили остановить воображаемый красный прилив. К 1975 году операция «Кондор» наводила ужас на каждого, кто бросал вызов правым, антикоммунистическим латиноамериканским диктаторам. Операция «Кондор» продолжалась с разной интенсивностью практически в течение 15 лет.
Сегодня мы видим множество сходств между «показательным примером» Анголы и «канарейкой в клетке» Эквадора. Обе страны послужили предостережением о том, что Советы намерены добиться доминирования на этих континентах. Обе были богаты нефтью и другими ресурсами, однако их народ был доведен до нищеты десятилетиями иностранной эксплуатации. В обеих странах главными эксплуататорами были американские нефтяные компании. В Эквадоре – это была Texaco, а в Анголе – Cabinda Gulf Oil (обе теперь являются филиалами Chevron). По хитроумной стратегии ЭУ кубинские военные защищали деятельность Cabinda, чтобы Народное движение могло оправдать советскую поддержку, в то время как правые диктаторы Эквадора защищали Texaco, чтобы оправдать американскую поддержку операции «Кондор».
В 1980-е годы при Народном движении промышленность Анголы росла. Американские и советские ЭУ, шакалы и корпоративные наемники соперничали за ресурсы; коррупция и жестокость процветали. Когда в 1990-е годы Советский Союз развалился, американские ЭУ убедили Народное движение отвергнуть марксизм, объявить страну социальной демократией и присоединиться к МВФ.
Несмотря на дружеские отношения с США и Европой и несколько перемирий, гражданская война продолжилась и в 2000-х годах. Около 1,5 миллиона человек погибли, 4 миллиона лишились дома и более 500 000 покинули страну. Инфраструктура и сельское хозяйство Анголы были разрушены, а образование, здравоохранение и другие социальные услуги находились в состоянии полной разрухи. И в этом американские ЭУ увидели блестящую возможность.
Когда гражданская война завершилась в 2002 году, Вашингтонский консенсус предложил Анголе те же соглашения и неолиберальные экономические требования, которые неизменно давали результат, начиная с 1970-х годов. Но на пути американских ЭУ встало новое поколение лидеров Анголы. Один из них, Жоау Лоуренсу, имел много общего с эквадорским президентом Корреа. Как и Корреа, Лоуренсу стал свидетелем того, как иностранные колонизаторы (в данном случае португальцы) посадили его отца в тюрьму. Как и Корреа, Лоуренсу получил диплом магистра за границей (в России), разбирался в глобальной экономике и выступал против неолиберализма.
Диалог с МВФ не сложился, поскольку – как и Корреа – Лоуренсу и его Народное движение не соглашались на жесткую экономию, налоговые структуры, политические требования и другие условия. Как и Эквадор, Ангола обратилась к Китаю. Пекинские ЭУ ухватились за эту возможность, как они это сделали в Эквадоре. В 2004 году они добились для Анголы кредита в размере двух миллиардов долларов под залог нефти и заключили соглашения по развитию инфраструктуры. За первым кредитом последовал второй. Вскоре Китай стал крупнейшим кредитором Анголы [165].
Однако, как и в Эквадоре, была и обратная сторона. Согласно данным Observer Research Foundation:
Многие аналитики называют кредиты Китая на развитие инфраструктуры Африки «дипломатией долговой ловушки». По некоторым оценкам, Ангола должна более 20 миллиардов долларов трем китайским организациям – Китайскому банку развития, Китайскому экспортно-импортному банку и Промышленному и коммерческому банку Китая.
Нисходящая спираль, вызванная стремлением положить конец дефициту через эксплуатацию нефти и минералов, привела страну прямиком в когти китайских ЭУ без какой-либо пользы для основной части населения. Выгоду получили лишь немногие жители Анголы, которые сотрудничали с ЭУ, соглашались на новые кредиты и разжигали страх и разобщенность между этническими и политическими фракциями.
Как и следовало ожидать, китайские компании привезли своих рабочих и настояли на оборудовании и запчастях, произведенных в Китае. И, как и везде, китайские проекты зачастую были крайне низкого качества. Как сказано в статье Observer Research Foundation:
Учитывая повсеместную коррупцию в Анголе и отсутствие прозрачности китайских проектов, не было практически никакого инспектирования или контроля качества на инфраструктурных проектах. Качество инфраструктуры, построенной китайцами, оставляло желать лучшего, а в некоторых случаях объекты просто разваливались. Действительно, можно найти немало примеров некачественной реализации китайских проектов во многих других странах Африки, например в Южном Судане[166].
Ангола и Эквадор – показательные примеры последовательности стратегий ЭУ во всем мире и сходства методов, используемых американскими и китайскими ЭУ.
Конго: «самая страшная война в мире»
Мак Холл проявил немалую прозорливость, говоря о важной роли региона Конго. Ко второму тысячелетию минералы Демократической Республики Конго (ДРК), включая литий и кобальт, стали незаменимы в современных технологиях. Американская военная промышленность, высокотехнологичная продукция других областей (компьютеры, автомобили, медицина) и большинства предприятий в самых разных сферах деятельности так или иначе зависели от них. Команда менеджеров MAIN тоже оказалась права: работать в этом регионе было крайне рискованно, и ситуация только ухудшалась. Современная история ДРК отмечена насилием, которое так часто терзает богатые природными ресурсами страны.
Одна из причин, по которой Заир (позже ДРК) вступил в союз с США против коммунистического движения в Анголе, заключалась в том, что начальник штаба войск Заира, генерал Мобуту Сесе Секо, был в долгу у Вашингтона. После того как страна получила независимость от Бельгии в 1960 году, Мобуту обратился за помощью и к США, и к Бельгии, чтобы сместить демократически избранного премьер-министра Патриса Лумумбу (которого подозревали в коммунистических приверженностях). Вашингтонская машина пропаганды заклеймила Лумумбу как советского агента. С помощью ЦРУ и бельгийских военных Мобуту сверг и убил Лумумбу и объявил себя главой государства. Мобуту стал «американским президентом», в то время как Советы поддерживали оппозицию. Московские и вашингтонские ЭУ и шакалы соперничали за контроль над богатыми ресурсами страны. Принцип «разделяй и властвуй», страх, постоянные войны и голод ввергли страну в нескончаемый хаос.
– В ДРК в тысячу раз опаснее, чем на Диком Западе, – сказал мне глава частной «охранной» фирмы. Он был рад поговорить со мной, после того как прочитал «Исповедь», но попросил не указывать его имя. – Человеческая жизнь там ничего не стоит, – продолжил он, – но смелых ждут несметные богатства. Ваша стратегия накопления долга и строительства крутых проектов сработала во многих местах, но в Конго понимают только грубую силу.
Когда Мобуту начал «антикапиталистическое» движение в 1970-х годах, Мао поддержал его в качестве лидера панафриканско-китайского союза. Мобуту принял китайскую помощь и отверг МВФ. Американские политики осудили его коалицию с Мао, нарушение прав человека и вопиющую коррупцию. Вашингтон отказался поддержать его во время гражданской войны 1994 года в Руанде, которая перекинулась на Заир, а также Уганду и Судан, погубив около миллиона человек. К 1997 году Мао был мертв, Заир оказался в катастрофическом экономическом положении, а Мобуту был свергнут Лораном-Дезире Кабилой. Тотальная война охватила девять стран Африки. Прозванная «самой страшной войной после Второй мировой», она продлилась до 2003 года и унесла жизни пяти миллионов человека. Кабила был убит, а его место занял его сын Жозеф.
Продемократическое движение, вдохновленное Арабской весной, привело к победе на выборах 2018 года Феликса Чисекеди. Он обещал принести мир, ввести законы по охране окружающей среды и использовать ресурсы ДРК для блага своего народа. Он начал переговоры с китайскими горнодобывающими компаниями, чтобы урегулировать разногласия по поводу их методов работы.
Это краткий пересказ крайне запутанных событий. Он не отражает и сотой доли тех чрезвычайных политических и социальных потрясений, жестокости, человеческих страданий и экологической катастрофы, которые захлестнули регион с того времени, как я работал ЭУ, но все же он дает общую картину страны, разрушенной четырьмя принципами стратегии ЭУ, и неважно, кто их применял – США, Россия или Китай. Население ДРК и их соседи жили в постоянном страхе смерти, пыток, изнасилований и невообразимой жестокости. К денежным долгам добавились долги за защиту, пропитание и верность. О дефиците говорили лица и тела голодавших мужчин, женщин и детей, сваленные в кучу трупы и уничтоженные бомбежкой деревни. Принцип «разделяй и властвуй» стал ключевым не только в тактике «холодной войны», когда одна страна идет против другой, но и для местных лидеров, которые натравливали друг на друга хуту, тутси и другие этнические группы.
MAIN пришла к выводу, что риски в регионе Конго слишком велики. Чего не скажешь о нефтяных и горнодобывающих компаниях. Ресурсодобывающие корпорации процветают в опасных условиях и получают возможность задействовать своих личных ЭУ и свои собственные четыре принципа. Долги открывают двери для эксплуатации залоговой нефти, меди, лития и других минералов. Страх, политическая нестабильность, вооруженные конфликты и нищета позволяют им нанимать дешевую рабочую силу, военизированные формирования для запугивания оппонентов и «охранные предприятия» для «защиты своих объектов» (что зачастую означает терроризирование местных сообществ, чтобы заставить их отказаться от своих прав на землю). Социальные и экологические законы нарушаются. Взяточничество становится общепринятой нормой.
Американцы любят критиковать за коррупцию страны с низким доходом, но они забывают, что коррумпируем их мы, экономические убийцы. Недавние события в ДРК показывают, как китайские ЭУ обхитрили своих американских коллег. Самым очевидным примером стал горнодобывающий сектор.
В 2016 году американский горнодобывающий конгломерат Freeport-McMoRan продал гигантский кобальтовый рудник, расположенный в ДРК, китайской компании China Molybdenum. Как пишет New York Times:
Господин Перрилло, в то время высокопоставленный дипломат США в Африке, забил тревогу в Государственном департаменте. Господин Капанга, тогдашний главный управляющий рудника, родом из Конго, чуть ли не умолял американского посла вмешаться.
«Это ошибка», – предупреждал его господин Капанга, утверждая, что американцы перечеркнули все, чего удалось добиться за многие годы налаживания отношений в Конго, где находится более двух третей мировых запасов кобальта…
Однако на этом Freeport-McMoRan не остановился. В 2020 году он продал еще более крупный кобальтовый проект компании China Molybdenum. В статье Times сказано:
Стремление Китая овладеть кобальтовыми богатствами Конго – часть четкой методички, которая позволила ему получить огромное преимущество перед США… Соединенные Штаты, по сути, уступили Китаю эти ресурсы, не сумев защитить десятилетиями вкладываемые дипломатические и финансовые инвестиции в Конго. Продажа двух рудников, также богатых медью, подчеркивает меняющуюся географию и политику революции в области чистой энергии, где страны, богатые кобальтом, литием и другим сырьем, необходимым для производства аккумуляторов, внезапно стали играть роль нефтяных компаний[167].
Китайские компании обвиняются в серьезных нарушениях человеческих и гражданских прав в ДРК. В отчете правозащитной организации Amnesty International зафиксировано множество примеров «опасных и эксплуататорских условий труда, противоречащих международным законам». Китайские компании, как сказано в отчете, «вознамерились стать самыми влиятельными и могущественными иностранными экономическими игроками в добывающей отрасли ДРК – страны с самыми важными для мира запасами минералов»[168].
Как отмечено в статье Times, в 2020 году на ДРК пришлось почти две трети глобального производства кобальта. В тех регионах страны, где свирепствуют насилие, преступность и военные действия, добыча полезных ископаемых ведется мелкими кустарными старателями, зачастую с участием маленьких детей. В своем анализе Mining Technology пришла к следующему выводу:
Вместо того чтобы приносить пользу конголезскому обществу, запасы кобальта привели к значительным социальным конфликтам и коррупции. Добыча ведется кустарными старателями при очень слабом государственном надзоре или при полном его отсутствии, несоблюдении стандартов охраны труда и техники безопасности, с использованием опасных методов. В настоящее время в стране насчитывается около 150 000–200 000 кустарных старателей, которые работают на кобальтовых месторождениях в Конго, и еще более миллиона человек находятся в прямой экономической зависимости от их деятельности[169].
К 2020 году большинство крупных кобальтовых рудников в ДРК принадлежало китайским компаниям и финансировалось ими. Пользуясь поддержкой Пекина, различные организации предоставили или пообещали более 100 миллиардов долларов для финансирования китайских проектов. В начале 2021 года президент Чисекеди встретился с посетившим страну заведующим Канцелярией комиссии ЦК КПК и министром иностранных дел Китая Ван И и летом 2022 года объявил, что переговоры по добыче полезных ископаемых близятся к завершению. Однако оказалось, что не было предпринято практически никаких попыток для улучшения рабочих условий или решения проблемы детского труда и других прав человека.
Демократическая Республика Конго предложила правительству и медиа США идеальную возможность подмять под себя Китай и позиционировать Америку как защитника прав человека. Но США снова совершили ошибку; они повернулись спиной к ДРК.
События в ДРК и Анголе символичны для всего континента. Пока США увязли на Ближнем Востоке, китайские ЭУ соблазнили немало африканских стран, богатых ресурсами, заключив контракты на финансирование и строительство портов, транспортных путей, железной дороги, спортивных стадионов и торговых центров.
Китайские корпорации вырываются в лидеры
После стремительного роста в начале 2000-х годов официальные займы Пекина Африке сократились в 2018 году. В то же время корпоративные ЭУ Китая увеличили свои инвестиции, особенно в ресурсы, необходимые для прекращения глобального потепления: кобальт, колтан, медь, литий, уран, бокситы и другие минералы, необходимые для производства аккумуляторов и высокотехнологичной продукции, снижающей загрязнение окружающей среды. Это отвечает стремлению Китая преобразить свою централизованную экономику в рыночную экономику, а также расширить глобальное присутствие своего частного сектора. Инвестиции третьей волны китайских ЭУ выросли со 100 миллионов долларов в 2003 году до более чем 4 миллиардов долларов в 2020 году. Америка осталась далеко позади[170].
Другое подразделение китайских ЭУ успешно занимается торговлей. К 2017 году торговля между Африкой и Китаем почти в 4 раза превысила торговлю с США, составив 148 миллиардов долларов против американских 39 миллиардов долларов. Более того, китайское знаковое Африканское континентальное соглашение о свободной торговле объединило всех 55 членов Африканского союза в один из самых влиятельных в мире торговых блоков, владеющих обширными запасами минералов, необходимых для экономики жизни[171].
Китайские ЭУ участвовали наряду с высокопоставленными правительственными чиновниками в переговорах с африканскими лидерами в Дакаре (Сенегал) в конце 2021 года в рамках восьмого саммита Форума сотрудничества Китай – Африка. В знак сплоченности и единения на этой встрече присутствовало больше африканских лидеров, чем на Генеральной ассамблее ООН. Вот как комментирует это событие Foreign Policy:
Долгое время основным посланием США африканским странам было «Мы не Европа», но, по крайней мере, с начала 2000-х годов, послание Китая Африке звучит так: «Мы не Соединенные Штаты». Китай добился значительных успехов в Африке благодаря своим громким обещаниям и мягким требованиям. Его кампании публичной дипломатии направлены на налаживание отношений с африканскими партнерами и широкое освещение в СМИ всех форм сотрудничества, с минимальными санкциями и мерами безопасности[172].
Мак Холл верно назвал Африку сокровищницей будущего. Однако ни он, ни кто-либо из нас не смогли предсказать, что ключ от этой сокровищницы окажется у Китая. Это произошло не только потому, что Китай, как и генеральный директор MAIN, прекрасно понимал ценность ресурсов континента. Но и потому что антикоммунистические и антиисламские террористические действия США породили недоверие к ним; потому что финансовые учреждения США инвестировали в Африку только в том случае, если им гарантировали высокую рентабельность; потому что после 11/9 США по большому счету забыли про Африку и нацелились на Ближний Восток. А Китай предложил объединиться (вместо «разделяй и властвуй») и пользоваться кредитами без явного навязывания каких-либо политических условий.
Разница между стратегиями США и Китая была резюмирована в декабре 2021 года в отчете Foreign Policy по саммиту Форума сотрудничества Китай – Африка 2021 года:
Си пообещал призвать китайские компании инвестировать минимум 10 миллиардов долларов в Африку в ближайшие три года и выступил за «зеленые сделки»… Отношения с Соединенными Штатами строились в основном на соображениях безопасности, а не экономической выгоды… Соединенные Штаты могут обеспечить военную технику и солдат, но в своей повседневной жизни африканцы пользуются мобильными телефонами, телевизорами и дорогами, которые предоставлены и построены Китаем[173].
Пример Африки, как и других мест, позволяет сделать самый важный вывод, который заключается в том, что стратегия ЭУ вредит континенту и всему миру, будь она американской или китайской. Поскольку Китай прочно закрепился на континенте, местные работники, социальные программы и экология пострадали, в то время как долги, некачественная инфраструктура и коррупция увеличились, и все больше ресурсов расхищается.
Однако я должен признать, что эта новая форма колониализма стала результатом стратегии ЭУ, которая достигла новых высот еще при мне. Иногда я вспоминаю часы, проведенные мной за отчетами для Мака Холла и Джейка Добера, призванными убедить Всемирный банк заплатить MAIN за проекты в Африке. Это было до того, как меня отправили на мое первое задание. Интересно, если бы я знал, к чему все это приведет, я бы уволился из MAIN раньше?