— Лукреций, а ведь каменными орудиями этого благосостояния не достичь. Как ты смотришь?
— Пока ты предавался умствующему кружению вокруг Пука, я от нечего делать, волей неволей созерцал окрестности и даже перемещался подале. Так что смотреть больше нечего. Они продвинулись уже порядочно. Ты давай, с вождем выпутывайся. Разъясни индивиду как насыщаться не насыщаясь. Ты у нас мастер по части безнадежных разъяснений.
— Внемли, о Яна-Пунь, — не мешкая обратился Фомич к вождю. — В этом и заключен смысл ритуала. И не более. — Кхм, хм. Ну что ж. Я пожалуй, пойду, великий Фо, — ухмыльнулся себе под нос Яна-Пунь. — Да, так вот и пойду, стало быть. По делам надо. Спасибо тебе за мудрый совет, конечно. Кхм, хм. Вот значит как.
И Яна-Пунь удалился, чему-то своему улыбаясь.
А огромные воздушные массы Онема все так же озабоченно плыли над равниной, не зная куда приткнуть свои воздушные же массы. Выхода не предвиделось. Бесчисленно распределенное облако как обычно скрывалось за окоемом горизонта. Линия терминатора все задерживалась. Такова была судьба всех мировых процессов хронопланетоида.
А две циклопические тени все продолжали свой бесконечный диалог.
— Судьба — вот самая темная и ненаучная штука, — разглагольствовал Фомич. — О ней можно лишь говорить, но не приведи Суме, вообразить, что она существует.
— А что ты можешь сказать о нас с тобой в контексте текущих событий?
— Ты бы лучше задался вопросом, кто такие здешние аборигены?
— А чего там? Суетятся, живут себе. Нас это как-то касается?
— Да вот не знаю. Не думал раньше я об этом. Ты заметил, что они как-то чудно размножаются? И с добываемой пищей у них довольно странные отношения? И мысли у них имеют замысловатый привкус… Этот вождь, к примеру, не поверил ни единому моему слову. А я ведь, как-никак, у них все же бог.
— Ну, насчет мыслей… По-моему, их у них нет. Во всяком случае я их не улавливаю.
— Что не улавливаешь — это еще ничего не значим Я вот своим подарком Великого Гуманоида их слышу. И знаешь, Кеша, напоминает это все безобразие…
— Гуманоидов.
— А как ты угадал? Нет, не только. То есть, и их тоже. Отчасти. А отчасти…
— Негуманоидов?
— Точно! Не гуманоидов. Но не галактян и, тем более, всех прочих. Ну хватит об этом. Я хочу мир посмотреть. Поучаствовать в хронологиях.
— А как? — тень Лукреция совершила энергичную пертурбацию. Ему тоже хотелось приключений.
— Да очень просто — как с Крюгером, только наоборот.
— Как с Крюгером? А-а-а. Ну давай. Только теперь ты на объекте, а я на пространстве-времени. О'кей?
— Уверен? Сможешь? Не оплошаешь, боец?
— А то! Будь там и смотри сюда. Я уже начинаю.
— Ну поехали.
Лукреций исчез. Фомич только укоризненно покачался.
Однако, через жалкие три моргания Лукреций возник опять. Оправдывающимся взглядом посмотрел на Фомича и произнес:
— Да я это так, прошвырнуться хотел. Да что-то не вышло. Думал кое о чем переговорить с дружбанами. Это в Россыпи Сипучих Дюк. Есть такое местечко… Хотя, нет, вру. Не к дружбанам. Ты так, Фомич, не смотри на меня. Это история давняя и даже трагическая. Связанная с моей третьей семьей. Я тебе о ней никогда не говорил.
— Почему?
— Да так… все к слову не приходилось.
— Ну, не хочешь говорить и не надо.
— Да ладно, теперь можно. Слушай. Давно это было, еще до того, как мы с Цыцем встретились. Пацан я еще был. Жили мы тогда в холупке на самом краю мегаполиса всей семьей. А в семье нас было… Сейчас посчитаю… Три… Семь… Двенадцать… Нет, шестнадцать… Вот клюп, забыл. Нет, не помню… Но из галактян я был один, точно. Тяжелые были времена. Отец оборот за оборотом бесполезно работал на линкацитной фабрике, но на нормальную жизнь все равно не хватало. Ну, ты понимаешь, чем это семье грозит?
— Не совсем. Ну да это не так важно.
— Тем более, что на мою жизнь это сильно не повлияло. Потому как тогда уже мое творческое начало не давало мне жить среди этой рутины. Но с другой стороны, я был единственным галактянином на всей планетке. И моя семья этим ужасно гордилась. Вот родители и выбивались из последних сил, чтобы соответствовать. А я как им отплатил?! Как последний клюп. Да нет, пожалуй, как законченный люпус. Да что там вспоминать. Хотя, чего скрывать. Наболело.
— Может не стоит ворошить?
— Понимаешь, папашка пошел на сверхуровень на своей линкацитной. Хотел порадовать нас, ребятишек. Последнее здоровье на том уровне положил, но заработал на фироновый шпойлер. Это такое… Там оно в особой цене было. Его можно было разложить на части, так что каждому из нас пришлось бы по части шпойлера. Брательники мои уже предвкушали, племяши опять же. А я взял и упер этот шпойлер. В ту же ночь пробрался в космопорт и был таков. С того шпойлера я потом два длива жил припеваючи. А там уже меня, пацана, астронавты подобрали, ну и все такое. И до Отстоя, представь, так ни разу я о папашке своем третьем и не вспомнил.
— Ну-у, Кеша.
— Знаю, сволочь я неблагодарная, так и что с того?
— Да ладно, сколько времени уж утекло.
— А как же совесть?
— Так ведь до сих пор молчала?
— Но ведь теперь-то проснулась?
— Вот. Теперь ты ощутишь себя полноценной личностью! С немалой степенью апперцепции.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Эхе-хе-хе… А я-то надеялся…
— Зря.
Глава 5
Яна-Пунь сидел на камне около пещеры и сосредоточенно тер длинную палочку о корень, лежавший у его ног. Уже и капли пота выступили у него на лбу, и одышка началась. Но, несмотря на это, вождь как всегда улыбался чему-то своему и весело насвистывал. И не сразу заметил Юй-Пуня, который усталой неюношеской походкой поднялся на холм и грузно привалился к камню. Что-то его тяготило, какие-то тяжеленные то ли мысли, то ли размышления донимали.
— А, пришел, — заметил его вождь. — Как охота?
— Да ну ее в то самое место, — вздохнув, отозвался Юй-Пунь.
— Что, не сезон? — не унимался Яна-Пунь. Из-под палочки, между тем, уже появились первые признаки дымка.
— Да сезон, сезон, — отмахнулся Юй-Пунь. — Вот только какой? Ержей этих — хоть штабелями клади. Да только как подниму копье, так будто какая сила меня за Руку держит. И внутренние голоса начинают выводить: «Не надо, молодой воин, не губи, мы тебе еще пригодимся». На кой Фолук мне лишние проблемы?
— Э, парень, — предостерег сына вождь. — Не поминай богов! Мало ли.
— Батяня! — вскинулся сын. — А давай богов об этом спросим!
— Нет, парень, не получится, — хотел было махнуть рукой вождь, но обе руки были заняты делом. — Я богов давеча прощупывал…
— Ну и как? — огоньки живого интереса сверкнули в глазах Юй-Пуня.
— Да никак. Не въезжают, похоже, они в наши проблемы. Не врубаются, не втыкаются, не вкуривают. Отдалились они от нас. Про насыщение какое-то стали вещать.
— Может нам богов подменили? — ужаснулся Юй-Пунь.
— Не кощунствуй, — вяло пригрозил Яна-Пунь.
— Но ведь факты налицо!
— Ну так и что? Одно дело факты, и совсем другое — боги. Боги всегда выше фактов! Запомни это сын.
— Во! И я об том же. Слышь батя, может нам пора Большой Совет собрать? Обсудить кое что? Ведь доросли мы до Большого Совета, печенкой чую. Мне вон уже бином Ньютона — что твой детский сад. И высшая математика тоже.
— Дело говоришь, — обрадовался вождь; по корешку зазмеились первые язычки пламени.
— Обсудим, кого на место богов назначить, — продолжал Юй-Пуня.
— Сын мой, вот как ты думаешь — для чего это я весь потом облился, разжигая этот трухлявый корешок?
— А для чего?
— А для того, сынок, что, — вождь кивнул на разгорающееся пламя, — скоро наступит ночь.
— Что?
— Ночь. Это когда вокруг темно. И одни только звезды над головой. И ты беседуешь с космосом. Как равный с равным. И наступит это, когда наше зеленое хроносветило погрузится в кратер великой горы Пука.
— И скоро это настанет?
— А вот когда соберемся на Большой Совет, так и настанет. Вот для этого мы сейчас и разожжем Великий Костер Большого Совета. А как соберемся все вместе, как закурим Трубку Мира, вот тогда и пообщаемся всласть.
— Ух ты! — представил себе картину Юй-Пунь.
— Вот тогда и обсудим, что надо. Что уже назрело, так сказать, и что наши мысли отяжеляет. Вот так.
— Да, отец. И о голосах в голове непременно поговорить, а то что-то меня они уже совсем достали.
— Вот-вот. И об этом тоже. И еще много о чем. О принципах трактовки понятия «боги», о том, что железные дороги нам никогда не строить, что к звездам мы никогда не полетим, впрочем, об этом ты уже знаешь. А вот о том, что звезды сами к нам будут приходить…
— Ты думаешь? Это как мы к великой горе Пука?
— Вот-вот. Ну да ладно, пойди, сгреби засохшие корешки в большую кучу. Ведь Великий Костер Большого Совета должен быть величественным. Он должен светить ярко и долго.
— Всю ночь?
— Точно! Вот сколько он будет гореть, столько ночь и будет длиться. А над великой горой Пука продолжалась суета теней.
— Слышь, Фомич, а что ты там говорил о Ментальной Сети?
— Я говорил?
— А то кто?
— О! Ты меня навел на интересную мысль. Спасибо.
— Не за что.
— А не вступить ли нам с ней в контакт?
— Ты думаешь, из нашего состояния мы вольны это учудить?
— Да ведь дело-то все в том, что раньше она сама меня вызывала, когда возникала необходимость.
— Ты думаешь — не получится? Не примет она твоей попытки заговорить с ней во весь голос? Отвергнет, так сказать часть самое себя?
— Нет, не сможет! Да пусть только попробует! Короче. Вместо того, чтобы без толку трепаться — надо пробовать и делать.
— Что-то ты последнее время стал излишне к экспериментам склонен.
— А что, у меня до сих пор что-то не получалось?
— Да как тебе сказать… Вот висим теперь над этой горой закопанистой как последние клюпы.
— Не дрейфь, Кеша, какие наши дливы. А насчет экспериментаторского гордого духа, что ж, я тебе так скажу. Если б ТАМ я не проделывал эти телодвижения, а занимался голым умствованием, то знаешь где бы я теперь был?