Как раз в то время на ипподром в Служевец за мной однажды заехал Донат. По-видимому, мой возвращенный «горбунок» тогда находился в авторемонтной мастерской. Он угодил в сети азарта (Донат, а не «горбунок») впервые в жизни. Баськи почему-то не было, Павел играл в одиночестве. Оба мы проигрывали основательно. Я подсунула Донату программу и показала на предпоследний заезд
– Смотри и говори, на кого ставить! – велела я. – Ты тут впервые.
Донат не отличал кличек лошадей от имен жокеев.
– Мне нравится Орск, – подумав, заявил он. – И Салагай!
Орск – кличка лошади, а Салагаем звали жокея. На Орске один-единственный раз в жизни скакал какой-то Кострупец, то ли ученик, то ли любитель. Кто был под Салагаем я уж не помню. Я помчалась к Павлу.
– Донат тут впервые, сам понимаешь. Он назвал Орска с Салагаем, один – три...
Павел вынул из кармана десять злотых.
– Ставим, и на этом точка!
Последние двадцать злотых мы поставили в складчину, и один – три, естественно, пришли первыми. Фукс был мощный, кому бы стукнуло в голову ставить на Кострупца?!. Выплатили нам пятьсот семьдесят злотых, мы враз обогатились, а Донат получил пятьдесят семь злотых – десять процентов за подсказку.
– Слушайте, какое выгодное дельце! – удивился он. – Ничего не вкладывал, а денежки получил.
Из этих пятидесяти семи злотых он поставил в последнем заезде двадцать и, конечно, проиграл. Тридцать семь злотых у него осталось: Донат похваливал тотализатор, но в дальнейшем предпочел держаться от него подальше.
А покер был однажды оживлен весьма оригинальным визитом. Играли мы себе тихо-мирно, как вдруг позвонили в дверь; я открыла и увидела милиционера. Молодой, симпатичный, спросил старшего сына. Я пригласила его в комнату. Сперва милиционер попытался напустить туману, но окинув взглядом квартиру, компанию, сногсшибательный напиток в стаканах, пульку на столе из десятигрошовых монет и множества батареек для слуховых аппаратов, смягчился и выдал секрет.
В милицию поступил анонимный донос: якобы мой сын продавал доллары у сберкассы. Я рассердилась ужасно.
– Слушай, ребенок, выходит, ты торгуешь зелененькими и ничего с этого не имеешь?! Ты что, со всем дурень? Коли уж нарушаешь закон, хоть бы капитал какой-никакой нажил!
– Мамуня, а может, у меня таланта нету? – огорчился Ежи.
– Ну так возьмись за что-нибудь другое, – посоветовала Баська. – Как, к примеру, насчет разбоя? Нападение на темной улице?
Милиционер больше не задавал служебных вопросов. Напился чаю, в покер на батарейки играть отказался, поболтал с нами насчет всяких развлечений, и мы расстались друзьями. Автор доноса нас не интересовал, про него мы и не спросили.
Да, кстати!.. Вспомнила про один мой давний педагогический прием, примененный, наверное, через год после развода. Как-то, возвращаясь домой, я встретила на лестнице нашего участкового и пригласила его к себе. Мы дружески побеседовали.
– Ваши сыновья пока что ни в чем дурном не замечены, – между прочим обронил он. – Только хочу вам посоветовать... Заберите их из этой школы.
Роберт в ту пору был первоклассником, оба парня ходили в школу на Гроттгера. Нижний Мокотов тогда населяло тертое жулье, поэтому совет я восприняла серьезно.
– Забрать-то их я заберу. Переведу на Викторскую. А к вам у меня просьба. Если кто из ваших кол лег застанет моих мальчишек за чем-нибудь неподобающим, очень прошу огреть их дубинкой, да как следует, побольнее.
– Первый раз в жизни такое слышу, – удивился участковый.
– Чего тут удивляться... мальчишки. Черт знает, что им придет в голову. Вот и пускай с самого начала познакомятся с блеском и нищетой хулиганской жизни.
Много лет спустя я узнала – менты просьбу исполнили. Оба моих сына по разу схлопотали дубинкой. Ни тому, ни другому это не понравилось и хулиганами они не сделались, хотя вокруг блистательных примеров хватало.
Еще раз вернусь к бегам. Я совершила тогда одну из величайших своих глупостей. Шел премиальный заезд арабских скакунов – лошадей десять-одиннадцать, то есть четыре конюшни.
Что такое конюшня, я объяснила уже в двух книгах – в «Бегах» и во «Флоренции, дочери Дьявола», но могу объяснить еще раз. Речь идет вовсе не о сарае для содержания лошадей. Конюшня в организационном значении – определенное количество лошадей, принадлежащих одному тренеру. Чаще всего тренер пускает в заезд одну из своих лошадей. Иногда случается, в один заезд записывает двух лошадей, и тогда говорится просто: идет конюшня. В этом арабском заезде четыре тренера записали по две или больше лошадей, поэтому шли четыре конюшни.
Как правило, в серьезных состязаниях одна из лошадей конюшни идет за лидера для второй. Ведет, мучается, выдыхается и отстает. Как правило, лидер бывает послабее, и никто на него не ставит. Но случается и так: прекрасная форма дает лошади возможность дотянуть до финиша. Тогда побеждает конюшня и, как правило, выигрыш бывает очень большой.
Подробнее объяснять нет смысла. Баська принципиально ставила на конюшни. Я – тоже, но с несколько меньшим упорством. Она в тот раз поставила на четыре конюшни, а я поставила одну четвертую на ее порядки. То есть по пять злотых. Вручив ей две десятки, я задумалась – не сыграть ли посерьезнее?
Из всех номеров у меня упорно выходили два: двойка и девятка. Я решилась было на них поставить, как вдруг вспомнила – это конюшня, а конюшню я уже играю с Баськой по пять злотых. Значит, надо что-то другое к этой двойке...
Выбирала я неуверенно. Пожалуй, стоит разыграть девятку, два – девять! Нет, опять конюшня... Начала подбирать к девятке – получалась двойка, снова то же самое: конюшня, а я ведь играю ее с Баськой... Чистое умопомрачение!
В результате, старательно отмахиваясь от порядка два – девять, который упорно мне набивался, я здорово прошляпила. Пришли, конечно же, два – девять, и за двадцать злотых выплатили тысячу семьсот двадцать. И на кой черт мне надо было помнить, что конюшню я играю с Баськой? Хоть бы склероз меня тогда долбанул!..
Насчет флага. Напоминаю, «Проклятое наследство» следует держать под рукой открытым на соответствующей странице. Значит, Тереса и Тадеуш прислали мне заказ из Канады. Нарисовать флаг я нарисовала, и он у них был-таки вышит, получилось, говорят, очень хорошо. Перипетии с флагом описала я честно и добросовестно, хотя и понимаю, что поверить этому очень трудно. И туалетную бумагу я тогда отыскала в каком-то магазине – розовую и по фактуре весьма отличающуюся от наждачной. Сама до такой роскоши не додумалась бы, даже моей фантазии не хватило бы. Сдается, то были времена Гомулки.
* * *
Нечто «маленькое с дном» было мне необходимо для написания романа. Могу рассказать, хотя вся история плохо свидетельствует о моих провидческих способностях.
Так вот: пришла я к выводу, что в научно-фантастической литературе существует лакуна. Все описывают другой мир, непохожий на современный, то прекрасный, то ужасный, но всегда уже стабильный, и никто не занимается переломным моментом. Никто не пишет, как изменялся мир, разве что намекнут, опуская детали. Я решила такое упущение восполнить.
Всемирный конфликт обостряется, третья мировая война вот-вот разразится. Обе стороны уже тянутся к красной кнопке, население земного шара перемещается из края в край согласно своим убеждениям. Многие бегут от нас, но многие приезжают к нам и остаются жить. Наступает полное смешение народностей, а идеологическая граница, черт знает почему, проходит по польским Западным землям. За границей безумствует капитализм, здесь социализм расцветает розовым цветом, а конфликт нарастает. Всем ясно: дойдет до войны, не выживет никто, даже тараканы и те передохнут.
У нас работает группа ученых. Молодых, полных энтузиазма. Они как раз открыли неизвестный вид космического излучения, который способен изменить строение атома. Благодаря этому твердые и жидкие неорганические тела можно произвольно превратить в совершенно иные, естественно, тоже неорганические. В проблемы живого белка я углубляться не собиралась.
Группа молодых ученых, ориентируясь в общемировой ситуации и руководствуясь благородной идеей, работает в безумной спешке. А для уловления и направления космических лучей в любую сторону как раз и требуется это нечто «маленькое с дном». Маленькое – чтобы легко перевозить с места на место, а дно необходимо для отражения. Ученые не спят, не едят, конфликт вот-вот вспыхнет, на кнопках уже вздрагивают пальцы. В большой тайне ведутся многочисленные опыты, не всегда удачные: то чьи-то трусы высыпаются из брючин, превратившись в песок, то унитазы, завезенные в магазин, оказываются хрустальными, то тарелки в забегаловке становятся резиновыми, и так далее. Наступает, наконец, страшная минута, кнопки нажаты, конфликт вырывается из-под контроля. Третья мировая началась.
Не напрасно, однако, молодые ученые отказались от сна и еды. Самолет с атомной бомбой летит к цели; возможно, надо бы послать ракету, но в то время, когда я обдумывала книгу, лететь должен был самолет. Вернее, несколько самолетов во встречных направлениях. Сбрасывают они эти чертовы бомбы, может, даже водородные, мне без разницы, бомбы падают на землю... И ничего не происходит. Лежат себе и не взрываются.
Зато взрывается тотальное недоумение. Соответствующие службы с безумными глазами мчатся к этим бомбам, исследуют, почему не сработали. Оказывается, вместо урана они начинены рафинированным сахарным песком, а тяжелую воду заменяет уксус. Co всеми следующими бомбами происходит то же самое. Нервничающие властители приводят в действие оружие не столь радикальное: разные ракеты типа «земля – вода – воздух» и тому подобные средства уничтожения. Ракеты летят, падают – и опять ничегошеньки. Вместо взрывчатых веществ специальные службы находят поваренную соль. Учитывая снабжение продуктами во времена цветущего социализма, сельское народонаселение, да и городское тоже, с нетерпением ожидает очередных бомб, начиненных сахаром и солью, с надеждой высматривая вражеские самолеты. А самолеты перестают летать, поезда не идут – топливо превращается в рапсовое масло. Вся связь летит к черту, война на расстоянии становится невозможной, враждебные армии волей-неволей сближаются для решительной битвы. Место битвы я тоже придумала – пинские болота, и тоже не представляю, почему именно пинские.