Следующий этап пути прошел неожиданно быстро. Субъективно он даже показался нам короче первого, хотя был на день длиннее. Просто сейчас задул ровный северо-восточный ветер, который позволял нам днем уверенно поддерживать скорость в двенадцать, а временами и пятнадцать километров в час. По ночам мы спускали все паруса, кроме грота, а его рифили. Скорость падала раза в два, но так было спокойнее — даже если внезапно налетит шквал, никаких особых бед он не натворит.
И вот наконец утром тринадцатого июня справа показалась земля, а к часу дня ее стало видно и слева. Гибралтарский пролив! Причем здесь он существенно уже, чем ему предстояло стать в будущем, сейчас от европейского до африканского берега не больше десяти километров.
Что интересно, спидометры всех наших катамаранов показывали двенадцать-тринадцать километров в час, а измерения относительно береговых ориентиров давали не больше восьми.
— Течение, — резюмировала Катя. — Причем не очень сильное, заметно слабее, чем в двадцать первом веке, несмотря на более узкий пролив. Наверно, это потому, что площадь Средиземного моря сейчас заметно меньше, а его температура ниже, вот вода и меньше испаряется. Где будем искать место для стоянки — на европейском берегу?
— Наверное, — кивнул я. — В Африке народ, поди, не самый гостеприимный, зато его много.
Подходящее место долго не находилось, и только уже во второй половине дня, когда береговая линия заметно отклонилась вправо, что означало — узость пролива уже пройдена, — обнаружилось искомое. Небольшая россыпь мелких безжизненных островков километрах в полутора от берега, а напротив нее на материке — устье небольшой речки.
Мы высадились на острове, находящемся примерно в центре этого мини-архипелага. На картах двадцать первого века тут вообще ничего не было, а на Катиной располагался один большой остров. Но в главном она не ошиблась — здесь действительно была земля, хоть и не совсем такого вида, как ее нарисовала Катя.
Наша стоянка была совсем недолгой, ибо берег напротив архипелага оказался населенным. Правда, аборигены не проявили никакой враждебности, а, увидев наших радостно оскалившихся и рвущихся поиграть с новыми людьми волков, вообще сбежали, но мы все равно решили не устраивать тут контакт с братьями по разуму. Нам было нужно всего лишь наполнить канистры водой. Рыба неплохо ловилась и у архипелага, да и той провизии, что имелась на бортах, должно было с запасом хватить до Канарских островов.
Мы проверили и подтянули такелаж, подштопали паруса, которые кое-где в районе люверсов уже начинали протираться, и заменили фалы. На это ушло неполных три дня, и в три часа пополудни шестнадцатого июня стартовал последний этап путешествия на Канары.
Начиналось все очень хорошо. Попутный ветер балла на четыре, длинные пологие волны высотой чуть больше метра, по которым наши катамараны скользили, не зарываясь и не рыская по курсу, — все это позволяло в сутки проходить по двести пятьдесят — триста километров. Причем на автопилотах, дабы самому не напрягаться — ведь постоянный ветер исправно крутил вертушки на бизань-мачтах, то есть шла непрерывная подзарядка аккумуляторов. На «Дельфине», вообще лишенном бизани, ветряк стоял над навесом от солнца на корме.
Если бы такая благодать продолжилась хотя бы неделю, то за эту самую неделю наше путешествие с блеском завершилось бы. Но ее хватило только на четыре дня, а потом ветер начал усиливаться и менять направление по часовой стрелке.
Я распорядился всем оставить из парусов только штормовые стаксели и идти строго по ветру, не заботясь о навигации. Ибо идти бакштагом при таком ветре и заметно увеличившемся волнении было весьма чревато.
Поначалу мы еще видели друг друга, но на второй день шторма нас разбросало так, что связь поддерживалась только по радио. Причем с «Дельфином» она была отличной, а вот Павел то появлялся в эфире, то пропадал. У него, похоже, возникли какие-то проблемы с передатчиком.
Волны и ветер разгулялись так, что я уже подумывал отдать команду убрать все паруса и сбросить штормовые якоря, но на третью ночь шторма ветер вдруг почти стих — только изредка налетали порывы, но и то со скоростью меньше десяти метров в секунду. Волны немного уменьшились в размерах и, главное, стали более пологими, без пенистых гребней. Если бы мы шли вместе, можно было ложиться на прежний курс, к Канарам, но перед этим следовало если не построиться в колонну, то хотя бы увидеть друг друга.
Связь с Катей была нормальной, и, как рассвело, я увидел «Дельфин» километрах в трех на запад. Павел к утру заменил передатчик, так что стало неплохо слышно и его. Но если и «Кашалот», и «Дельфин» благополучно пережили шторм, то с «Косаткой» дело обстояло иначе.
— Бушприт полностью накрылся, — доложил Павел, — ни одного стакселя поднять не могу. Штормовой вообще унесло вместе с фалом.
— Рама держится?
— Пока вроде да, но в левом корпусе уже небольшая течь.
— Что с такелажем?
— Стаксель-лееру кирдык, передние ванты еще живы, но их крепления болтаются. Если идти строго по ветру на трети грота, как я сейчас, то это не критично, но никакие другие галсы мне недоступны.
— Ясно, на четверть часа переключай передатчик в режим маяка, попробуем определить, где ты находишься.
Как уже говорилось, «Дельфин» я видел, Катя меня тоже, и мы, взяв дальномеры, измерили расстояние друг до друга. От меня до Кати оказалось три тысячи тридцать метров, а от нее до меня — три тысячи семьдесят. Затем мы замерили направленными антеннами углы на Пашин передатчик, после чего я открыл ноутбук. Пока он грузился, я в уме прикинул расстояние до «Косатки». Получилось не больше пятидесяти, но и не меньше двадцати пяти километров.
В ноутбуке заранее была установлена программа, которая по расстоянию между двумя кораблями и углам от каждого из них к третьему могла вычислять расстояние и направление до него.
— Двадцать семь километров плюс-минус пять, курс триста пятнадцать, идем на помощь, — передал я, становясь к штурвалу.
Как только истекли оговоренные пятнадцать минут, Паша снова перешел в голосовой режим и заорал:
— Земля!
— А поточнее можно? — кротко поинтересовалась Катя.
— Мой курс ровно триста, скорость девять, прямо по носу земля, до нее километров пятнадцать — восемнадцать. Вроде невысокая, видна одна гора. Или просто холм, пока не могу сказать.
— Возьми еще один риф и продолжай идти к ней, — распорядился я, — мы тебя должны догнать на подходе. Если не успеем, километрах в трех от земли убирай паруса и сбрасывай плавучий якорь.
Чтобы увеличить скорость, мы на треть подняли гроты и завели моторы. Скорость увеличилась до двадцати трех километров в час. Часа через полтора идущая впереди Катя увидела «Косатку», а еще через час мы ее догнали. До неведомого берега оставалось километра четыре. Мне показалось, что это остров, его видимый размер составлял километров шесть, не больше.
— Паш, заводи мотор, — скомандовал я. — Повернуть на курс триста тридцать сможешь?
— На моторе смогу.
— Тогда поворачивай, будем обходить эту землю с севера, прямо по курсу высаживаться негде.
Когда мы миновали северную оконечность только что открытой земли, стало видно, что это действительно остров, причем небольшой, километров двенадцать в длину и семь в ширину. Посередине острова, немного ближе к северному краю, торчала гора высотой примерно метров триста — триста пятьдесят. Восточный берег острова был довольно низким, и вскоре мы причалили к нему в устье еле заметного ручейка. С этой стороны острова почти не дуло, и волны были гораздо ниже.
Измученные трехдневной качкой пассажиры гурьбой повалили на берег, благо ног они замочить не боялись, а до суши было метров двадцать. Я же, убедившись, что «Кашалот» прочно стоит на двух якорях, достал из кормового ящика и подключил к компрессору маленькую надувную лодку «сихоук», дабы сойти на берег не по грудь мокрому, а солидно, как и полагается командующему эскадрой.
Первым делом я обнял и расцеловал Катю, затем подбежавших детей, а потом спросил у любимой:
— Как ты думаешь, что это за остров? До Мадейры, по моим расчетам, еще километров двести, а больше тут вроде ничего не должно быть. Может, его в будущем просто нет?
— Да как же ты мог во время шторма хоть сколько-нибудь точно определить истинную скорость? Получается, что нас снесло на запад заметно дальше, только и всего. Думаю, что это Порту-Санту, а до Мадейры километров сорок на юго-запад. Ой, Вадик, извини. Макс, что ты потащил в рот? Выплюни немедленно! Сейчас сядем кушать.
Глава 30Последний рывок
Как только позволила погода, я произвел измерения наших координат и убедился, что мы, скорее всего, действительно на острове Порту-Санту. А потом убедился еще раз, отплыв на «Дельфине» километров на пятнадцать от берега и увидев на горизонте вершины двух гор именно там, где должен был находиться остров Мадейра.
— Пожалуй, нам лучше перебраться туда, пока погода позволяет, — предложила Катя. — Этот островок мне как-то не очень — каменистый, лесов почти нет, и ни одной хоть сколько-нибудь защищенной бухты. Мадейра куда больше, наверняка на ней можно будет найти подходящее место.
— Так мне уже недолго осталось ремонтироваться, а потом быстренько доберемся до Канар, — не понял Павел.
— А зачем? До Америки что от них, что от Мадейры почти одинаково. Колумб отправился в путь с Канарских островов потому, что Мадейра тогда была португальской территорией, а его экспедицию отправила Испания. Но нам-то какая разница? На Мадейре зимовать ничуть не хуже, чем на Канарах. Вот и надо снарядить «Дельфин», чтобы он в темпе нашел удобное место для зимней стоянки. Вадик, ты завтра выйти в море сможешь?
— Запросто.
Через два дня мы перебрались на Мадейру, в место, где в будущем располагался городок Фуншал. Причем тогда здесь не было никакой бухты, просто немного вогнутый участок берега, а сейчас имелась лагуна с узким входом, отделенная от моря низкой песчаной косой. Если учесть, что в эту лагуну впадала небольшая речка и два ручья, то лучшего места можно было и не искать.