Джим Салливан выругался от души.
— Ты хочешь мне сказать, что тебе просто захотелось снова переспать с ней? Захотелось повторить трогательную сцену в «Орли Хилтоне»? Может, ты попал в новую аварию, и юная леди в очередной раз спасла тебе жизнь? Директор ЦРУ ищет тебя по всей Франции, а ты… а ты…
— Успокойтесь, успокойтесь, Джим. — Джефф слишком устал, чтобы спорить с разгневанным Салливаном. — Послушайте, у меня есть новая информация по делу, которая в корне все меняет.
— Что ты хочешь этим сказать? Какая еще новая информация?
— Я так устал, что нет сил рассказывать дважды. Свяжитесь с Халом и послушайте, что я ему скажу.
Начальник оперативного отдела ЦРУ придвинул телефон, набрал номер и попросил телефонистку соединить с Вашингтоном.
— Пока они будут соединяться с Вашингтоном, просмотри-ка вот это. — И он протянул Саундерсу пачку телеграмм.
Джефф устало провел рукой по небритым щекам и равнодушно посмотрел на телеграммы, все с эмблемой телеграфной службы американского посольства в Париже и подписью шифровальщика. Здесь были поздравления от начальников отделов ЦРУ, от Билла Паттисона, от директора ФБР, от государственного секретаря и очень торжественная телеграмма от Хала Ричардса. Но президент Соединенных Штатов переплюнул даже Ричардса. В своем поздравлении он не забыл ни одного превосходного эпитета, которые есть в английском языке. Единственное поздравление, которое сумело хоть немного вывести Джеффа из состояния усталого безразличия, было послание от генерального секретаря ЦК КПСС президенту США. В нем русский лидер благодарил «всех безымянных американцев, благодаря самоотверженности которых удалось раскрыть трагическое и нелепое убийство Льва Пономарева и восстановить отношения дружбы и взаимопонимания между СССР и США».
— Эту телеграмму можно поместить в рамку и повесить на всеобщее обозрение в Лэнгли. Главный коммунист Москвы поздравляет секретных агентов дяди Сэма с превосходной работой. Не верю своим глазам!
Джим Салливан прижал трубку к уху.
— Ага, кажется, соединили… Хал? Хал? Это Джим из Парижа. Наш приятель вернулся и готов поговорить с тобой… Да, он рядом.
Джефф Саундерс взял трубку.
— Хал? Доброе утро… вернее… Который у вас там час?
— Джефф, мой мальчик… — У Саундерса от удивления широко раскрылись глаза. Он уже и забыл, когда директор ЦРУ называл его «моим мальчиком». — Где ты пропадал? Мы места себе не находили, так беспокоились.
— Выслушайте меня, пожалуйста, внимательно, Хал. — И Саундерс начал медленно рассказывать свою вторую правду, тщательно взвешивая каждое слово. — Вчера вечером мне в голову неожиданно пришла одна мысль, и я должен был немедленно проверить ее.
— Что проверить? — осторожно переспросил Ричардс.
— Я ездил поговорить с одной девушкой, с подругой… нашего приятеля… того, что до конца доделал свое дело и навсегда ушел от нас. Вы знаете, о ком я говорю?
— Да, да, знаю. Но о какой мысли ты говоришь? Ты выполнил задание. Все, конец!
— Не совсем, Хал. Я обнаружил некоторые новые факты, в свете которых вся история выглядит совершенно иначе. Оказывается, в этом деле замешана третья сторона. Я узнал потрясающие вещи…
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо прервал его директор ЦРУ. — Расскажешь все, когда вернешься в Вашингтон. Вылетай ближайшим рейсом и приезжай прямо ко мне. По-моему, через час-другой должен быть самолет в Вашингтон.
— Не могу, Хал. — Джеффу Саундерсу не понравился голос босса. — Я хочу закончить расследование. Нужно еще кое в чем разобраться. Мне понадобится самое большее пара дней.
— Об этом не может быть и речи! — неожиданно закричал Хал Ричардс. — Немедленно возвращайся в Вашингтон!
— Но к чему такая спешка, Хал? Я же сказал, что в деле появились новые факты. По-моему, все значительно глубже и серьезнее, чем мы думали. Позвольте мне докопаться до истины.
— В деле нет никаких новых фактов, о которых мы бы не знали. Я хочу, чтобы ты возвращался. Нельзя терять ни минуты. Наш общий знакомый пригласил тебя в гости в Белый Дом. Ему не терпится выслушать историю из твоих собственных уст и приколоть тебе на грудь какую-то железку. Я тоже хочу получить подробный отчет. Наши друзья… я имею в виду тех, кто вначале сильнее всех тревожился… также требуют твоего немедленного возвращения. Никто из нас не хочет, чтобы пресса узнала о том, какую роль ты сыграл в этом деле. Наши французские коллеги могут обидеться и задать несколько не очень приятных вопросов о тебе. Каждая лишняя минута во Франции… и в Европе… чревата опасностями. Прошу тебя, не создавай мне очередную головную боль.
— Хорошо, Хал. Дайте мне всего-навсего двадцать четыре часа. Ну не упрямьтесь. Двадцать четыре часа ничего не решат. Я буду завтра не позже полудня.
— Ни часа, Джефф. Немедленно возвращайся! Это приказ. Понимаешь? Приказ!
Джефф Саундерс нахмурился и упрямо поджал губы.
— Что-то вас плохо слышно, Хал. Какие-то помехи, треск… Наверное, плохая линия. — И с этими словами он осторожно положил трубку.
Джим Салливан не сводил с него изумленного взгляда.
***
Ровно в девять часов Джефф Саундерс вошел в телефонную кабину и попросил соединить его с Бонном. После пятнадцатиминутного разговора он посмотрел на расписание полетов «Эйр Франс» и на часы.
— Хорошо. Встречаемся без четверти три в зале ожидания транзитных пассажиров в Кельнском аэропорту.
Он повесил трубку и торопливо вышел в холл.
***
Самолет приземлился в Кельне в половине третьего. Ровно через пятнадцать минут огромный толстый мужчина в шляпе подошел к стойке с табличкой «Вход запрещен!», достал из кармана маленькую карточку и помахал ей перед носом полицейского. Тот кивнул и снял цепь, закрывающую проход.
Немец подошел к Джеффу Саундерсу и тепло пожал руку американцу. Они сели в углу зала и тихо проговорили почти час. Наконец Саундерс встал.
— Конрад, огромное спасибо. Если бы ты знал, как я тебе благодарен!
— Ерунда, — хрипло рассмеялся Конрад. — Какие могут быть благодарности между старыми друзьями? К тому же ты сделал для меня намного больше.
В четыре двадцать Джефф Саундерс вновь сидел в самолете, только на этот раз он летел в Вену.
В семь часов вечера американец уже стучался в дверь дома Эгона Шнейдера.
***
Шнейдер без особого восторга встретил старого друга. Он молча запер дверь и провел гостя по скрипучей лестнице на второй этаж, где располагался его кабинет. Сел за стол и достал из кармана кисет с табаком. Неторопливо набив трубку, закурил. В доме царила тишина. Саундерс подумал, что, наверное, жена Шнейдера с детьми куда-то уехала. Как будто прочитав его мысли, Шнейдер нарушил молчание.
— Отправил Линду с детьми к ее родителям. Репортеры надоели ей до чертиков!
— А что, много было репортеров?
Шнейдер нервно рассмеялся.
— Не поверишь, я даже не догадывался, что на свете столько репортеров. Они налетели на мой дом и архивы, как стая прожорливой саранчи. Конечно, им необходимо все знать… о Люко, об Иоакиме Мюллере, о 13-м бараке, обо всех жертвах Люко, подробности зверств в Дахау. О Господи, если бы вы знали, как они мне надоели! До меня никак не доходит, как они могут упиваться всеми этими кровавыми подробностями и с таким удовольствием смаковать их в своих статьях!
— И вы дали им то, что они просили?
Эгон Шнейдер покачал головой.
— С несколькими первыми парнями, которые показались мне серьезными, я, правда, переговорил. Но когда они стали приезжать десятками, мне все это надоело, и я послал их подальше. Мне совсем не хочется быть рекламным агентом для Дахау.
Шнейдер вновь замолчал. Потом посмотрел на Саундерса и спросил:
— Сдается мне, что главную роль в этом спектакле сыграли вы. Я ни разу не видел в газетах ваше имя, но сразу догадался, кто раскрыл все эти убийства. Я прав?
— Более или менее.
— Какой кошмар! Знаете, совсем потерял сон. Никак не могу забыть о последней встрече с Люко. Подумать только! Я оказался сообщником его кровавых преступлений. Ведь это я снабдил его информацией и помог, пусть и косвенно, расправиться с теми несчастными людьми.
— Не вините себя, Эгон. Люко мог найти информацию и в десятке других мест, в «Централштелле», например, в иерусалимском «Йад Вахеме»… Откуда вы могли знать, для чего ему все это нужно?
— Могли бы и предупредить, когда приезжали в прошлый раз. Хоть бы как-то намекнули.
— Ну как я мог предупредить? Вы же прекрасно знаете, что я не мог ничего рассказать. Когда я был в Вене, у меня еще не было ничего, кроме смутных необоснованных подозрений. К тому же они казались такими невероятными! Трудно было поверить, что человек, который оставляет после себя столько следов… знаете, порой мне даже казалось, что он делает это специально… может оказаться убийцей. Раз уж вы заговорили об этом, то в Вене я еще совсем не подозревал Люко.
Шнейдер угрюмо молчал, попыхивая трубкой.
— И что вы хотите узнать сейчас? — неожиданно поинтересовался он.
— Во-первых, мне нужно задать вам несколько вопросов. Вы знали об убийстве Роберта Люко в 13-м бараке?
— Нет, не знал. Правда, я слышал о нескольких случаях людоедства в лагерях смерти, особенно там, где нацисты целенаправленно морили узников голодом. Я узнал об этом кошмарном случае в Дахау из газет и должен признать, что звучит эта история вполне правдоподобно.
— Хорошо. Следующий вопрос. Может, вы помните, что когда я приезжал в Вену несколько дней назад, вы рассказали мне, будто перед самым приездом Люко вас посетила делегация Организации Бывших Узников Лагерей из Берна?
— Да. Они неделю проработали в архивах.
— Вы помогали им?
Шнейдер удивленно посмотрел на собеседника.
— Конечно, помогал. А что в этом плохого? Я отвел их в Ратхаус и показал, как пользоваться каталогами. Через пару дней увидел, что они могут обойтись и без моей помощи, и ушел. Дальше они работали сами.
Саундерс достал из кармана блокнот и начал листать.