и, обороны, высокотехнологичной инженерии, медицины – там, где ты сможешь оказаться полезным для нас. Сможешь ли ты это сделать?»
Освальд в растерянности. Никто не доверял ему раньше, все считали его ни на что не годным. «Да, конечно»– ответил он. А его собеседник ответил: «Я дам тебе адрес. Можешь написать мне, и где бы я ни был– я получу твоё письмо. Теперь возвращайся домой, принимайся за работу и держи меня в курсе.»
Освальд вернулся домой и устроился в книгохранилище. «Дорогой товарищ, я смог устроиться в книгохранилище на Элм-стрит. Я планирую проработать тут лет пять, закончить высшую школу, стать успешным человеком, оставив весь детский радикализм позади и потом попробую поступить в колледж, чтобы попасть в те секторы, в которых я смог бы пригодиться вам. Искренне ваш, товарищ Ли Харви Освальд.»
У нашего организатора был тот склад ума, который свойственен людям его профессии, никогда ни о чём не забывающим. Это свойственно практически всем талантливым людям. Когда он узнал, что Кеннеди приедет в Даллас, он вспомнил о Ли Харви, а когда узнал о маршруте президента за два с половиной дня– то понял, что получил шанс всей своей жизни. Другого такого шанса никогда не будет. Полетев в Даллас, он встретился с Ли в четверг и сказал: «Ты должен это сделать, товарищ.»
-Но разве КГБ…
-Может, он и не получал разрешения сверху. Наверное, подозревал, что комитет генералов никогда его не одобрит – слишком рискованно. Но сам он не видел никакого риска, но в то же время имел шанс устранить человека, поднимавшего шум во Вьетнаме и давящего на Кубу, заменив его на техасца, который провёл бы черту на песке и не лез бы ни в какую международную политику, а всего-навсего хотел бы стать вторым Франклином Делано Рузвельтом. Как два пальца. Он справился бы.
-Звучит оригинально. Но у меня не хватает знаний, чтобы указать на твои ошибки.
-Ну, они на поверхности. Вся история со мной закрутилась вокруг того, что кто-то рассматривал «Дал-Текс» в качестве места, где могла бы располагаться вторая винтовка. А раз мы говорим о второй винтовке, то тут же всплывает целый комплекс проблем, связанных с баллистикой. Я не буду разжёвывать детали, но никто не смог бы разглядеть заранее все сложности, подписать второго стрелка, обеспечить его местом для выстрела, провести его туда и обеспечить затем безопасный подход и отход без малейшей зацепки, и всё это за два дня. Даже величайший организатор в мире не справился бы, это невозможно. А это критический момент во всём убийстве. Как они смогли организоваться так быстро? Путь следования не был известен до девятнадцатого ноября. Этого я понять не могу.
-Может быть… нет, я не знаю.
-В любом случае – именно поэтому я здесь и надеюсь, что ты мне в этом поможешь. Больше мне добавить нечего, мисс Рейли.
-Ну, я же говорю – это прямо как во времена холодной войны, как я могу отказать? А может быть, где-то там найдётся и сюжет для меня.
-Если там есть сюжет – он твой.
Уговорил ли её Боб? Всей работы-то было – проглядеть старые документы, содержащие записи о посетителях из состава советской разведки одного посольства за сравнительно небольшой период времени.
Ничего более.
Глава 9
Стронский переводил слова русского.
-Вам не зададут никаких вопросов. Там вы можете встретиться с другими людьми – библиотека никогда не пустует. Это будут просто другие шпионы, которые так же, как и вы заплатили за возможность несколько часов порыться на свалке истории. Вы не видите их – они не видят вас.
Офицер вёл их по коридору, из которого не было никаких других выходов вплоть до самого конца – до двери, которой коридор заканчивался. Всё вокруг напоминало о старом коммунизме – сталь, резкий свет зарешёченных фонарей, балки с заклёпками, запах краски и железа, ощущение прочности, надёжности и брутального агрессивного индустриализма.
Достав откуда-то яркую, пластмассовую клавиатуру с подсвеченными клавишами, выглядевшую здесь единственным атрибутом современности, офицер пробежался пальцами по кнопкам и дверь отворилась, издав клацающий звук.
Они вошли в новое помещение, которое наводило на мысль о госпитале. Офицер указал на коробку, заполненную свежевыглаженными зелёными хирургическими облачениями, которые им пришлось натянуть поверх своей одежды. Маска закрыла рот и ноздри, прорезиненная хирургическая шапочка скрыла волосы, затем перчатки, также прорезиненные, тонкие и обтягивающие – для работы с документами, требующими деликатного обращения. Как только они облачились в костюмы для анатомического театра, офицер провёл их дальше, в последнюю дверь, за которой они ощутили падение температуры градусов на двадцать.
Суэггеру потребовалось какое-то время, чтобы проморгаться и привыкнуть к зеленоватому тону освещения. Они оказались на металлическом балконе, ограждённом вдоль края тонкими рейками. До пола было порядка двадцати футов. В огромном помещении стояла тишина. На двух его уровнях повсюду стояли металлические полки, уровни же соединялись во многих местах стальными лестницами. Просторы помещения казались уходящими в бесконечность – или что там было позади сумерек зеленоватого света на другом его краю. Видимо, помещение занимало целиком восьмой и девятый этажи Лубянки.
Они находились в брюхе красного чудовища: исполинском пространстве, набитом простыми стальными полками, вмещавшими коробки, промаркированные и хранящие сконцентрированную массу документов из старой доброй эпохи бумаги и чернил. Сколько переворотов, сколько предательств, сколько тайных операций, сколько устранений, сколько фотографий, на которых жирные дипломаты развлекались с шлюхами, сколько убийств? Всё это надёжно хранилось здесь, так что это место было скорее не брюхом, а памятью – частью мозга, загруженного позабытой информацией, труднодоступной, погребённой глубоко за пределами вспоминаемого.
-Мехико, шестьдесят третий?– спросил русский офицер.
Суэггер кивнул.
-Пошли.
Офицер проводил их вниз по лестнице в лабиринт двухуровневых полок, свернув так много раз, что даже Гензель и Гретель потерялись бы.[88] То тут, то там им встречался такой же, как они, странник, проходивший в зелёном тумане и не обращавший на них внимания. Тут офицер свернул в последний раз, выведя их в проход между полками, ничем не отличавшийся от любого другого. Стронский снова принялся переводить его речь.
-Он говорит, что при служебной необходимости клерки обрабатывают запросы от СВР или армейской разведки: достают коробку, ищут дело, проверяют и доставляют запрашивающему офицеру, которому остаётся только ознакомиться с документом в комнате для чтения тут же, на девятом этаже. Но вам не будет так легко. Вы будете сами искать нужные вам папки и выискивать в них документы. Извините за пыль, плохое освещение и за то, что тут негде сесть, нет туалета и автомата с кока-колой.
Двое американцев кивнули.
-Снова правила. Никаких копий, никаких заметок, никаких фото. Всё в памяти. Возвращать всё на место. Аккуратнее, пожалуйста: не дёргайте и не сгибайте документы, обращайтесь с ними бережно. Воздайте должное возрасту и хрупкости хранящихся здесь документов всё равно как если бы вы брали интервью у пожилого человека, чьё внимание ускользает, понятно? Но при этом сами никуда не ускользайте, будьте здесь. Делайте своё дело, за которое вы заплатили. Будьте честными и усердными, и пусть ваше дело завершится успехом – чем бы оно ни было. Я вернусь за вами через четыре часа.
-Спроси его, – попросил Боб, – содержатся ли здесь документы по всем агентствам. Я имею в виду – не только документы КГБ, но и ГРУ, а также специализированных военных структур, или тут только КГБ?
Русский, выслушав, ответил.
-Он не знает. Изначально планировалось консолидировать архивы по полушариям и странам таким образом, чтобы всё хранилось вместе и доступ был бы легче, чтобы те, кому нужно что-либо узнать находили бы всё здесь. Но финансирование прекратилось задолго до завершения, так что он не уверен, добрался ли процесс консолидации до 1963 года или нет. Кроме того: здесь находятся только «агрессивные» материалы, то есть, инициативы, предпринятые героями прошлого. «Оборонительные» – то есть, контрразведывательные документы, которые касаются действий, предпринятых главным противником либо какими-то иными – содержатся на другом этаже. Это не так интересно: главным образом заметки о подозреваемых, найденные жучки, обнаруженные и казнённые предатели.
-Могу ли я попасть туда в другой раз?– спросил Суэггер.
-Обсудим это на комитете – ответил офицер и улыбнулся своей же шутке. – Всё возможно для человека с полным карманом.
-Отлично.
-Я вернусь через четыре часа, – закончил офицер. – Ни секундой больше.
Они работали стоя на коленях, как бы из уважения к материалу перед ними.
«Станция 14-Альфа» – гласила надпись на коробке. Это была нужная им коробка с записями КГБ из Мехико в том году и в том месяце. Все столпились вокруг неё, вытащенной Стронским со своего места и поставленной на пол для тщательного разбора. Тут было всё, ради чего прибыл Боб: сами документы, а в них– доказательства либо следы подчисток.
Боб нагнулся и осмотрел картонную коробку, набитую документами, связанными красной лентой, отсвечивающей отражённым светом карманного фонарика Стронского. Нагнувшись ещё ниже, он внимательно осмотрел узел на ленточке.
-Был ли он многократно развязан и снова завязан?– спросил он. Двое его коллег также присмотрелись.
-Я вижу следы от старого узла на ленточке, так что как минимум однажды узел развязывали, – сказала Рейли, – но не похоже, что узел беспокоили постоянно. Думаю, этот след остался с того времени, когда здесь был Норман Мейлер в 93м или 94м, и тогда же коробку открывали в последний раз. Они развязали ленточку, нашли и забрали доклад от людей КГБ в том месте об Освальде и отнесли его Норману в комнату для чтения.