«Не могу молчать!».
– Товарищ полковник, – произнес Светислав, снимая очки, – вы понимаете, что я не могу с этим согласиться?
Мужчина с сумкой пошевелил пальцами, а женщина с птичьим лицом промолвила:
– Мы нуждаемся в помощи…
И тут вмешалась девушка. Позже он поймет, что у нее было свое мнение о таких адвокатских конторах, которые, как она полагала, только и занимались тем, что поддерживали режим, и не желал спускать им этого. Она опустила ладонь на левое бедро и скрестила под стулом красивые ноги – ах, что за коленки; только бы и любовался ими! – и упрямство вспыхнуло в ее зеленых глазах:
– Хотелось бы знать, какие именно дела вы считаете достойными?
Светислав дернулся, будто ему засветили кулаком в лоб. Он улыбнулся – позднее он признается ей, что попытался пустить в ход свой линялый шарм, которого у него, может, и вовсе не было – и ответил:
– К сожалению, адвокаты вынуждены отстаивать банальные истины. Причем такого рода, которые нравятся социалистическому государству. А вот такие дела, – он двумя пальцами приподнял конверт, – социалистическому государству не могут нравиться. Еще ему не нравятся те, кто считает себя правозащитниками, а также частные лица, которые этими делами занимаются. Конечно, это банальная истина, совсем как та, что мы живем не во Франции или в Англии, а в Югославии.
– Мы – не государство, – упрямо продолжила девушка. – Мы – просто люди.
– Однако вы не можете не понимать, – ответил он, – что наше государство никогда не согласится с тем, чтобы ваш брат Андрей легально писал и распространял подобные листовки. С этим оно никогда не согласится. И я говорю вам это, предвидя возможное решение суда. Чтобы вас не разочаровал приговор.
Таким образом, он взялся защищать молодого Андрея. И при этом – что уж тут скрывать? – думал не о нем, а о его сестре Мирьяне, которая была на год старше брата.
Ко всему, что он потом сделает для арестованного парня, он подходил с одной меркой – что об этом думает красавица-блондинка и нравятся ли ей его адвокатские подвиги. В деле ее брата она стала для Светислава единственной целью, солнцем, за которым он, словно подсолнух, будет неуклонно поворачивать голову. А поскольку он хотел, чтобы все его действия совершались с ее предварительного одобрения – он желал как бы постоянно консультироваться с представителями поколения Андрея, – сами собой находились многочисленные предлоги для их встреч, что, несомненно, радовало беспечных родителей.
Конечно же, на следующий день после этой встречи состоялся разговор с Радованом. На широком лбу шефа выступили мелкие капельки пота.
– Ты не уважаешь традиции нашей фирмы! – гремел патрон. – Ты, новичок, считаешь, что у тебя есть право не уважать их! Думаешь, если ты не был ее создателем, то можешь быть губителем? Как ты посмел вляпать нас в это говно! Что скажут наши товарищи в ЦК? Распоясавшиеся пацаны едва ждут, чтобы их посадили – а нынешние тюрьмы не чета тем, вашим! А нам приходится из-за них таскать из огня каштаны! Пусть сидят, если им это так нравится!
Светиславу пришлось употребить былое комсомольское красноречие, чтобы умилостивить шефа. Они показались ему такими беспомощными – отвечал он и разве что только не вращал глазными яблоками, – наверное, они получили отлуп во многих конторах, так что он просто не мог выставить их вон. Кстати, они пришли на прием к шефу, так почему же он не отказал им сам, лично? Это простое, как и всякое другое, дело, и суть его ни в коей мере не отражает личные убеждения защитника, по крайней мере, это должно быть ясно любому асу юриспруденции. Если бы это было не так, то и убийца, и защищающий его адвокат выглядели бы в глазах судьи преступниками. Парень, похоже, и вправду нарушил закон, но, может, он просто запутался, а на деле-то он вполне может быть нормальным и законопослушным. Ведь мы даже еще не видели его! И никто не имеет права вот так, не глядя, умывать руки. Кроме того, в любой момент можно бросить это дело, если захочется.
– Ты, кретин, – произнес недовольный, но побежденный Радован, который не был пугливым, когда речь шла о хороших деньгах, – ты просто не представляешь, как там, – и он указал куда-то рукой, – отнесутся к этому. Они думают, что все прочие только и делают, что создают проблемы, и с большим удовольствием жили бы сами по себе, в государстве без граждан. Ты наивный провинциальный идиот!
Но Светислав думал вовсе не об этом. Ему и дела не было до арестованного Андрея, просто он не хотел разочаровывать прекрасную блондинку. Да и зачем, думал он, подводить политико-идеологическую базу под еще не начавшуюся любовную интрижку, фундаментом которой послужило мелкое политическое преступление? Он-то ведь остается ровно таким, каким и был! Он-то рассматривает это дело как частное лицо и полагает, что имеет право считать именно так.
Тем не менее, когда три месяца спустя проводились выборы городских законодателей, его имя из списка кандидатов было вычеркнуто. Никто ничего ему не сказал, просто вычеркнули, и всё. А вскоре после этого по какому-то мелкому поводу ему влепили строгий партийный выговор с последним предупреждением. Тем самым отпали варианты продвижения по политической линии.
Адвокатская контора также претерпела известные неудобства, однако они не смогли всерьез поколебать ее авторитет. Потому что Радован немедленно предпринял действия партийно-политического и юридического характера, чтобы отвергнуть любые сомнения в неблагонадежности.
Это произошло частично потому, что и в конторе на Симиной улице, и в семейном гнездышке Милесы Добрачиной улице до самого конца и думать не смели, что защита Андрея вызвана идеологическими или эротическими мотивами. Все понимали этот поступок как запоздалый скоевский, провинциальный ляп их странного сотрудника и мужа, которого все же и там, и тут уважали и даже, можно сказать, любили.
Был ли Петрониевич влюблен в тот момент, когда согласился защищать молодого Андрея Поповича?
Нет, определенно так сказать было нельзя, девушка тогда ему просто ужасно понравилась. Кроме того, будучи настоящим провинциалом, он долго не мог поверить в то, что Мирьяна может принадлежать ему. Какой житель маленького городишки мог бы себе позволить влюбиться в девушку на тридцать два года моложе себя, особенно если бы он счел свой поступок жизненно важным? И если кто-нибудь посмел бы ему только намекнуть, что он взялся за защиту не только из профессионального чувства долга или из сочувствия к юноше, а чтобы отнять у него сестру, он бы жестоко пристыдил такого человека.
Поэтому его теплые чувства к Мирьяне, с первой их встречи и на протяжении последовавших нескольких месяцев, были отмечены отчаяньем от того, что девушка, совсем как некогда Гордана в Чуприн, никогда и ничего не узнает о том, что творится у него в душе. «Будто меня и нет вовсе, – думал он, – ее взгляд пронзает меня, как луч света тонкую дымку, которая мешает смотреть. Она глядит на меня, но ни малейшего понятия не имеет о моих страданиях. Разве она может почувствовать, что для меня теперь важнее всего в жизни?» Подобные чувства надолго затормозили его действия.
Не последнюю роль в этом сыграл опыт, приобретенный в писательском клубе, на потертом конторском ковре и в гостинице «Унион». Она позволила Светиславу упереть в нее взгляд, но точно так же быстро дала понять, что какой-либо иной контакт между ними просто невозможен. «Может, нынешняя молодежь, – размышлял он про себя, – и в самом деле любит точно так же, как мы, люди постарше, но не стремятся подарить свою любовь первому встречному». Все это достаточно долго мешало ему целиком отдаться любовному безумию, заставляя Светислава страдать молча.
Если бы все шло так, как он привык, и между ними случилась бы короткая необязательная связь, то он, может, и не влюбился бы в нее, и в душе осталась бы тактильная нежность наряду с волнительными воспоминаниями. Но все получилось иначе – намного тяжелее и опаснее.
Точно так же он и думать не смел, что Андрей и Мирьяна каким-то образом смогут повлиять на его образ мыслей. Он ничуть не стыдился своего прошлого, мало того, в это мгновение оно казалось ему – наконец-то! – мощным голосом в хоровом пении, прославляющем светлое будущее.
Итак, согласившись защищать молодого человека, он, по крайней мере на первых порах, попытался понять и разобраться в его политических заблуждениях. (Когда несколько позже он обнаружит, что Мирьяна разделяет взгляды брата, он решит, что девушка намного легкомысленнее и наивнее своего брата, и в чувствах своих стал решительно отделять брата от сестры). Во время первой встрече в Центральной тюрьме в Пашино Брдо[13] он не особо напрягался, чтобы предстать в образе адвоката, сочувствующего юному бунтовщику. Однако на встречу он отправился с внутренним убеждением в том, что его подзащитный наказан за дело: Светислав считал, что каждый, кто ссыт против ветра, рано или поздно столкнется с крупными неприятностями. Но с течением времени понял, что, начав это дело без особого душевного напряга, он все-таки вступил в некий спор с самим собой.
Что же ему поведал этот парень на первой встрече?
Он окольными путями дал ему знать – нет, это была не жалоба, скорее, мимоходом выраженное сожаление, – что в его тюрьме царят слишком строгие, бездушные порядки. Что во всей тюрьме двойные стены и полы, что не дает возможности хоть как-то контактировать с соседями по несчастью. Никому никогда, добавил он, не удалось бежать из нее. А потом, наверняка зная о Светином прошлом и, скорее всего, желая поиздеваться над ним, спросил:
– А правда ли, что чиновники СУПа[14], проектируя эту тюрьму, пригласили в качестве консультантов знаменитых революционеров, чтобы те поделились своим тюремным опытом, в первую очередь для пресечения контактов между арестантами? И эти измученные люди, чьи честные лица мы так часто видим на экранах телевизоров, участвовали в этом деле?