Обычно после вынесения приговора и защита, и обвинение заявляли, что оставляют за собой право обжаловать его, чтобы несколько позже решить, что именно следует предпринять. Но помощник прокурора, весьма довольный собой, спросил:
– А почему ты считаешь, что я не могу принять самостоятельного решения?
Он смотрел на адвоката, и в глазах его мелькали искорки самолюбования.
– Я не знаю, как это у вас принято, – ответил Светик. – Не знаю, как это у вас делается.
– Я могу заявить это сразу после объявления приговора, – продолжил обвинитель. – И никто не потребует у меня ответа за содеянное.
Такой счастливый оборот удивил Петрониевича.
– В таком случае, – сказал он после минутного размышления, – я буду вдвойне благодарен тебе.
Владо еще пару секунд свысока посмотрел на него – он был несколько выше Петрониевича, – взял портфель и, не прощаясь, направился к выходу.
Светик проводил его взглядом и поспешил к родственникам Андрея, которые, ожидая его в сторонке, толпились как перепуганные куры.
– Давайте попьем кофейку, – торопливо сказал он.
– Что будет, как вы думаете? – спросила его мать. – Похоже, все хорошо?
Адвокат глянул на нее.
– Зависит от того, что считать хорошим исходом.
Он насквозь промок от пота. Напряженный, рассеянный, почти испуганный, он не мог посвятить им достаточного внимания. Он почти не слышал, что они говорят, но видел, что родители чем-то обрадованы. Хотя ему казалось, что особых причин радоваться не было.
Он выпил три чашки кофе подряд и, то и дело поглядывая на часы, с трепетом ожидал приглашения в зал заседаний. Утром он принял душ, но ему казалось, что от него разит потом, едва сдерживался, чтобы не понюхать себя под мышкой, и старался держаться подальше от Мирьяны. Беспрерывно крутил головой в надежде увидеть кого-нибудь из коллег, присутствовавших на процессе, чтобы поделиться впечатлениями.
Адвокатов вокруг было множество, но никто из них не обращал на него внимания, и он счел это дурным знаком.
Родители Андрея впервые присутствовали на подобном процессе и постоянно расспрашивали его. Возбужденно пересказывали какие-то детали, которые он не припоминал или которые расценивал совершенно иначе. Мать, лицо которой от возбуждения покрылось красными пятнами, была уверена, что через полчаса прижмет сына к груди.
– Да им теперь деваться некуда, придется выпустить его! Товарищ Петрониевич, а что думаете вы? Вы же их победили! Как вы красиво сказали о его молодости и достоинстве!
Светик знал, что судейские обычно презирают такие психологические выступления, и ему было немножко стыдно. Он молча уставился в свою чашку.
Отец по поводу всего увиденного счел, что надо еще раз выразить свои глубокие политические убеждения, в которых, похоже, едва не усомнился.
– Это, – авторитетно заявил он, размахивая портфелем, – демократический социалистический суд! Сегодня здесь одержала победу социалистическая демократия!
Светик устало смотрел на них поверх чашечки кофе.
– Это был, – спокойно сказал он, – обычный процесс, прошедший в полном соответствии с законом. Потому давайте дождемся приговора, а там увидим.
Ему не давали покоя мысли, что еще надо было бы сделать: что – если приговор будет суровым, а что – если мягким; что сказать судье Митровичу, а что – помощнику прокурора Марковичу. Его грызло подозрение, что эта парочка за его спиной все-таки договорилась и что приговор будет суровым, как и бывает в таких случаях. Что еще, кроме обычного обжалования, он сможет предпринять?
Увлекшись разговорами, родители отошли в сторонку, и Мира воспользовалась этим, чтобы подойти поближе. Она с восхищением смотрела на него.
– Я целую тебя, – прошептала, – в твои седые усы!
Он понял эти слова как желание обнять его. И в отчаянии подумал, что еще утром он вымылся! Едва справившись с волнением, он в смятении ответил:
– Да!
И повернулся к ней спиной.
Тут их пригласили в зал заседаний. Защитник схватил со стойки портфель и помчался по коридору.
В небольшом зале он занял свое место в первом ряду и стал нервно оглядываться на входившую публику.
Когда милиционер ввел Андрея, он быстро подскочил к нему.
– Все будет хорошо, – сказал ему. – Будем надеяться.
Наконец появился суд в полном составе. Драгиша Митрович надел очки с толстыми линзами и полной тишине начал зачитывать своим гнусавым голосом приговор.
Прежде всего судья назвал поименно членов окружного суда Белграда, участвовавших в процессе обвиняемого Андрея Поповича, представился сам и объявил, когда начался процесс. Объяснил, кто представлял сторону обвинения и кто защищал обвиняемого. После чего возвысил голос:
– Суд на основании статьи 133 приговорил обвиняемого во враждебной пропаганде и дестабилизации общества Андрея Поповича, студента из Белграда, сына таких-то и таких-то родителей, к двум с половиной годам тюремного заключения.
В обосновании он напомнил, что обвиняемый через своего защитника выразил раскаяние в совершенном уголовном преступлении, что тот только что перешел возрастную границу совершеннолетия, что означает совсем юный возраст, что ранее судим не был и что родился в уважаемой партизанской семье. Все это суд рассмотрел как смягчающие обстоятельства, в связи с чем решил не применять строгого режима наказания. Приговор может быть обжалован в течение пятнадцати дней.
Во время чтения приговора побледневший Андрей стоял с отсутствующим видом и только при зачитывании обоснования невыразительно посмотрел на своих друзей в зале. Отец выглядел смертельно усталым, словно с похмелья, и не мог оторвать пустой болезненный взгляд от председателя суда. Когда прозвучал срок заключения, мать безутешно зарыдала и прислонилась к мужу. А Мира, похоже, не понимала, надо ли грустить или радоваться, и постоянно обращала на Светислава взгляд своих зеленых, широко распахнутых глаз, как будто требуя от него разъяснения.
Закончив чтение приговора, судья Митрович объявил, что осужденный не будет освобожден до вступления приговора в силу, а продолжит отбывать наказание в соответствующем учреждении. И спросил представителя обвинения, намерен ли он опротестовать приговор.
Прокурор Маркович сообщил, что удовлетворен тем, что суд при определении наказания учел все обстоятельства, при которых было совершено преступление, и что принял во внимание смягчающие обстоятельства. Поэтому от имени обвинения заявил, что не будет требовать пересмотра приговора.
Услышав это, Светик Петрониевич едва не подпрыгнул на стуле от восторга. Судья Митрович тут же велел занести в протокол заявление прокурора.
– А вы, товарищ защитник? – спросил он.
– Само собой, – ответил адвокат, – защита также не будет обжаловать приговор. Но на всякий случай мы оставляем за собой право дать окончательный ответ в срок, установленный законом.
На этом процесс был завершен. Приговоренного немедленно вывели из зала заседаний и препроводили в тюрьму. Выходя, он с отчаянием смотрел на свою родню.
Прокурор Маркович направился к защитнику. Светик пошел навстречу, но, проходя рядом с Мирой, шепнул:
– Победа! Мы победили!
– Ты удовлетворен? – спросил его прокурор.
– Вполне, – ответил Светик. – И благодарен тебе.
– Сейчас бы надо, – напомнил ему Владо, – подтвердить судье, хотя бы устно заявить, что ты тоже не будешь опротестовывать. Так что давай доведем дело до конца.
– Само собой, – повторил Светик, – так оно и будет. Но сначала я должен переговорить с семьей. И еще раз спасибо тебе.
И протянул ему руку.
Он был в восторге от того, что произошло, его порадовали все участники процесса, и особенно понравился сам себе. В это мгновение он любил весь мир.
В таком состоянии Петрониевичу уже не было дела до семьи Андрея. Он прошел с ними в судейский буфет, заказал на всех кофе и спросил отца, готов ли он уже сегодня объявить судье, что обжаловать приговор они не намерены.
К его разочарованию, полковник ответил вопросом:
– А вы, товарищ Петрониевич, уверены, что у нас есть причины радоваться приговору?
Светик спустился с небес на землю и тихо произнес:
– За такие дела, совершенные против народа и государство, обычно выдают семь-восемь лет; иной раз и больше, особенно если преступник на суде не покается. – Он вынул деньги, чтобы рассчитаться за кофе, и взялся за портфель. – Ну, хорошо, мы можем еще подумать, у нас есть пятнадцать дней. А сейчас, прошу прощения, мне надо идти. Срочные дела. Я вам позвоню.
Он пожал всем руки, особо задержав в своей ладони Мирину, и посмотрел ей в глаза.
Машину он припарковал недалеко от канцелярии. Но, выйдя из нее, решил туда не идти и поднялся пешком по Змай-Йовиной улице к Князь-Михайловой.
После многих лет он вновь вошел в кондитерскую Меджеда. Сейчас его там узнал только хозяин.
– Что с вами случилось? – Тот подошел к нему, вытирая руки фартуком. – Кто-то вас крепко обидел? Столько лет ко мне не заходили!
Светик пожал ему руку. Ладонь хозяина была неприятно влажной, но он улыбнулся.
– Нет, нет, – объяснил он, – просто здоровье слегка подкачало. Если не забыли, то дайте мне то, что я всегда у вас заказывал.
– Как не помнить! – любезно отозвался хозяин.
Как в давние времена, Петрониевич съел в кондитерской две пахлавы. Но теперь они показались ему безвкусными, и он задумчиво гонял их кусочки по тарелке.
Потом он отправился на скованный льдом Калемегдан. Снег скрипел под ногами, и он недовольно подумал о своем молодом клиенте, который сейчас, возможно, сидит на корточках в четырех стенах. И в самом деле, с чего бы это ему быть довольным? Он сел на холодную скамью и принялся смотреть на противоположный берег Савы.
Только после долгой прогулки Светик ушел с Калемегдана и отправился на обед прямо домой.
Наутро он кратко доложил о процессе спешившему куда-то Радовану. Дуайена поразил маленький срок, назначенный осужденному.