Единственный недостаток, который во мне нашли, — это моя худоба, которую относят за счет учения. Чтобы я поправился, здесь умышленно мешают моим занятиям и отвлекают меня от книг, а кроме того, пичкают всеми чудесами кулинарии, которыми славится наша округа, точно задались целью откормить меня на убой. Знакомые семьи что ни день шлют подарки. То это бисквитный торт, то мясной пирог, то пирамида из орехового печенья, то банка сиропа.
Внимание, которое мне оказывают, не ограничивается подарками — меня приглашали на обед в лучшие дома города.
Завтра я зван на обед к знаменитой Пепите Хименес, о которой вам, без сомнения, уже приходилось слышать. Здесь ни для кого не тайна, что мой отец сватается к ней.
Несмотря на свои пятьдесят пять лет, батюшка выглядит так, что ему могут позавидовать самые блестящие из здешних молодых людей. Кроме того, он обладает обаянием, роковым для некоторых женщин, — его слава донжуана до сих пор сияет в ореоле прошлых побед.
Я еще не знаком с Пепитой Хименес. Говорят, она очень хороша собой. Подозреваю, что это провинциальная простоватая красавица. По рассказам трудно, конечно, судить, хороша ли она в нравственном отношении или дурна, однако можно заключить, что у нее немалый природный ум.
Пепите лет двадцать; она вдова, а замужем была всего три года. Она дочь покойной доньи Франсиски Гальвес, как всем известно, вдовы отставного капитана, который, как говорит поэт,
…ей оставил после смерти
в наследство лишь свои славный меч.
До шестнадцати лет Пепита жила с матерью в большой нужде, почти в нищете.
У нее был дядя, по имени дон Гумерсиндо, владелец крохотного майората — одного из тех, которые создавались в старину в угоду нелепому тщеславию. Любой обычный человек жил бы на его месте в непрерывных лишениях, а то и увяз бы в долгах, тщетно пытаясь сохранить блеск имени и поддержать достоинство, приличествующее его положению в обществе; но дон Гумерсиндо оказался человеком необычным — подлинным гением бережливости. Нельзя сказать, что он создавал богатство, но он обладал редчайшей способностью поглощать богатство других и в то же время проявлял такую скромность в своих расходах, что трудно было найти на земле другого человека, о чьем питании, здоровье и благополучии приходилось бы меньше заботиться матери-природе и человеческому искусству. Неизвестно, как он существовал, но, так или иначе, он дожил до восьмидесяти лет, сохранив свои доходы нетронутыми, а капитал приумножил с помощью займов, выдаваемых под верный залог. Здесь никто не порицает его за то, что он был ростовщиком, напротив — его даже считают человеком сострадательным, ибо, умеренный во всем, он был умерен и в ростовщичестве, запрашивая не больше десяти процентов в год, в то время как другие здесь берут по двадцать, тридцать, а то и больше.
Благодаря своей аккуратности, расторопности и энергии, всегда направленной на приумножение, а не на уменьшение земных благ, не позволив себе роскоши жениться, иметь детей и даже курить, дон Гумерсиндо достиг возраста, о котором я уже упомянул, и стал обладателем капитала, несомненно значительного где бы то ни было, а здесь, в силу бедности местных жителей и природной склонности андалузцев к преувеличению, казавшегося огромным.
Дон Гумерсиндо, старик весьма опрятный и внимательный к своей особе, не внушал отвращения. Костюмы, составлявшие его несложный гардероб, были несколько поношены, но без единого пятнышка; чистота их бросалась в глаза, хотя все знали, что у него с давних времен все те же плащ и сюртук, те же брюки и жилет. Случалось, соседи спрашивали друг друга, видел ли кто у дона Гумерсиндо обновку, — но никто не мог ответить на подобный вопрос.
Несмотря на эти недостатки, которые здесь, да и в других местах, почитаются добродетелями, хотя и несколько преувеличенными, дон Гумерсиндо обладал также рядом превосходных качеств: он был любезен, предупредителен, отзывчив и изо всех сил старался угодить и быть полезным всем на свете, хотя бы это требовало бессонных ночей, труда и усталости, — лишь бы не стоило ни одного реала. Весельчак, шутник и балагур, он принимал участие во всех вечерах и празднествах, если они были не в складчину, и очаровывал присутствующих любезностью обращения и умной, хотя и не слишком утонченной, беседой. Он никогда не обнаруживал сердечной склонности к какой-либо определенной женщине, но невинно, без коварных замыслов, увлекался всеми сразу, — и из местных стариков никто на десять миль в окружности не умел так ухаживать за девушками и смешить их.
Я уже говорил, что он приходился Пепите дядей; когда ему было под восемьдесят, ей еще не исполнилось шестнадцати. Он был богат и влиятелен, она — бедна и беспомощна.
Ее мать, женщина простая и недалекая, не отличалась тонкостью чувств. Она обожала дочь, но беспрестанно попрекала ее лишениями и жертвами, на которые она шла ради нее, и горько сетовала на ожидавшую ее безутешную старость и смерть в нищете. Кроме того, у нее был еще сын, старше Пепиты, — местный кутила, игрок и забияка: после бесчисленных неприятностей ей удалось наконец пристроить его на пустяковую должность подальше за океан, в Гавану. Однако через несколько лет его уволили за дурное поведение; от него посыпались письма с просьбами прислать денег. Мать, которой едва хватало на себя и Пепиту, приходила в отчаяние и ярость; забывая об евангельском терпении, она проклинала себя и свою судьбу и надеялась только на то, что ей удастся пристроить дочь и таким образом избавиться от нужды.
В столь трудное для них время дон Гумерсиндо стал часто заходить к ним и ухаживать за Пепитой так настойчиво и усердно, как еще никогда не ухаживал за другими. Но таким невероятным и безрассудным казалось предположение, что человеку, прожившему восемьдесят лет без мысли о женитьбе и стоявшему уже одной ногой в могиле, вдруг взбрела в голову подобная глупость, что ни мать, ни Пепита не могли разгадать поистине дерзкие замыслы дона Гумерсиндо. Поэтому обе были изумлены и поражены, когда однажды после многих любезностей, сказанных полушутя, полусерьезно, дон Гумерсиндо вдруг совершенно недвусмысленно и четко спросил:
— Девочка, выйдешь за меня замуж?
Хотя вопросу этому предшествовали многочисленные остроты, так что и его можно было принять за шутку, Пепита, несмотря на всю неопытность в житейских делах, каким-то чутьем, присущим женщинам и особенно девушкам, даже самым простодушным, поняла, что тут дело серьезное. Она покраснела, как вишня, и ничего не ответила. За нее ответила мать:
— Девочка, будь вежливой и отвечай дяде, как полагается: «С удовольствием, дядюшка; когда вам будет угодно».
Говорят, что эти слова — «с удовольствием, дядюшка; когда вам будет угодно» — слетели в тот миг и несколько раз впоследствии с дрожащих губ Пепиты почти механически; она уступила наставлениям, уговорам, жалобам и наконец властному приказу матери.
Кажется, я слишком пространно рассказываю Вам об этой Пепите Хименес и излагаю повесть ее жизни, но она заинтересовала меня и, полагаю, может заинтересовать и Вас, так как, судя по всему, она станет Вашей невесткой, а моей мачехой. Однако я постараюсь не задерживаться на излишних подробностях, а упомяну только главные события; возможно, они Вам известны, хотя Вы давно сюда не приезжали.
Пепита Хименес вышла замуж за дона Гумерсиндо.
Завистливые языки жестоко хулили ее как в дни, предшествовавшие браку, так и несколько месяцев спустя.
В самом деле, нравственная сторона этого союза достаточно спорна. Но если учесть просьбы, жалобы и даже прямые приказания ее матери и надежды Пепиты обеспечить этим замужеством спокойную старость для матери, спасти от позора и бесчестия брата, стать их ангелом-хранителем, их провидением, — то нужно признать, что поступок ее заслуживает снисхождения. Да и как проникнуть в глубину души, в сокровенные тайники разума юной девушки, воспитанной в тиши уединения и полном неведении жизни? Какое представление о браке могло у нее сложиться? Может быть, она думала, что, выйдя замуж за дона Гумерсиндо, она посвятит всю жизнь заботам о нем, будет его сиделкой, усладит его жизнь и не покинет одинокого, больного старика на милость чужих равнодушных людей и, наконец, словно ангел, принявший образ женщины, озарит и скрасит своею юностью, нежным сиянием своей сверкающей и пленительной красоты его последние дни. Если таковы были размышления девушки, если в своем неведении она не проникала в скрытые от нее тайны, то как не признать ее намерения добрыми?
Но лучше оставим эти психологические исследования, которыми я не имею права заниматься, так как не знаком с Пепитой Хименес. Одно верно: в течение трех лет она жила со стариком в мире и согласии; дон Гумерсиндо казался счастливее, чем когда-либо; она оберегала его и самоотверженно пеклась о нем, а во время его последней тяжелой болезни ухаживала за ним неутомимо, нежно и заботливо, пока старик не скончался на ее руках, оставив ей большое состояние.
Хотя Пепита уже больше двух лет как потеряла мать, а овдовела более полутора лет назад, она все еще носит траур и живет в скромном, печальном уединении; можно подумать, что она до сих пор оплакивает смерть мужа, словно он был молодым красавцем. Возможно, гордость подсказывает ей, какими мало поэтическими средствами она достигла богатства, и в своем душевном смятении, пристыженная и снедаемая укорами совести, она суровостью и уединением пытается излечить сердечную рану.
Здесь, как и везде, люди страстно любят деньги. Впрочем, выражение «как везде» неточно: в крупных городах, в больших центрах цивилизации есть другие отличия, которых добиваются так же ревностна, как и денег, ибо эти отличия открывают путь перед людьми, придавая им вес в обществе; но в маленьких городках, где обычно не ценятся и не считаются достоинствами ни литературная, ни научная слава, ни даже благородство манер, тонкий вкус, остроумие, любезность обхождения, — нет других ступеней, создающих социальную иерархию, кроме обладания большей или меньшей суммой денег или чем-то, их заменяющим. Поэтому Пепита, богатая и к тому же красивая, разумно распоряжающаяся своим богатством, пользуется здесь необычайным уважением и весом. Ей предлагают блестящие партии, к ней сватаются самые обеспеченные молодые люди городка и всей округи. Но она отвергает всех, правда, очень мягко, стараясь не нажить врагов; полагают, что она глубоко набожна и мечтает посвятить свою жизнь только делам христианской любви и религиозного благочестия.