На лице дона Каетано появилась выразительная гримаса.
— Я не хочу сказать, что отвергаю эту науку, — горячо продолжал племянник доньи Перфекты, с ужасом замечая, что каждое произнесенное им слово кого-нибудь ранит. — Я хорошо знаю, что из пыли рождается история. Археология очень ценная и нужная наука.
— Вы, — заметил исповедник, ковыряя в зубах, — склонны к полемике. Меня осенила блестящая идея, сеньор дон Хосе, вам бы пристало быть адвокатом.
— Мне ненавистна эта профессия, — отвечал Пепе. — Я знаком со многими адвокатами, достойными большого уважения, среди них мой отец — исключительный человек. И все же его прекрасный пример никогда в жизни не заставил бы меня выбрать себе профессию, основанную на том, чтобы по одному и тому же вопросу выступать и «за» и «против». Не может быть большего заблуждения, чем стремление некоторых семейств обязательно добиться того, чтобы лучшая часть молодого поколения посвятила себя адвокатуре. Самая страшная язва на теле Испании — это огромная армия молодых адвокатов, которым, чтобы прожить, нужно баснословное количество судебных процессов. Процессов становится все больше и больше, и все же многие адвокаты остаются без работы. А так как сеньор юрист не может взяться за плуг или встать за станок, то и рождается множество хвастливых бездельников, стремящихся к высокому положению: они вносят смуту в политику, будоражат общественное мнение и порождают революции. Должны же они как-то существовать… Но было бы еще хуже, если бы судебных процессов хватило на всех.
— Пепе, ради бога, опомнись, что ты говоришь, — подчеркнуто строго сказала донья Перфекта. — Простите его, дон Иносенсио… Он ведь не знает, что ваш племянниц, только что окончивший университет, уже превосходный адвокат.
— Я говорю в общем плане, — убежденно заключил Пепе. — Мне, сыну прославленного адвоката, очень хорошо известно, что некоторые из них превосходно справляются со своей благородной миссией.
— Ну что вы… Мой племянник еще совсем мальчик, — заметил каноник с притворной скромностью. Я далек от мысли, будто он чудо в науке, как, например, сеньор де Рей. Кто знает, может быть, со временем… Его способности не бросаются в глаза и никого не прельщают. Но все же у Хасинтито прочные взгляды и мудрые суждения. Все, что он знает, он знает в совершенстве. Ему чужды софизм и пустословие…
Беспокойство все больше и больше овладевало Пепе Реем.
Мысль о том, что его взгляды, к сожалению, расходятся со взглядами тетушкиных друзей, огорчила молодого человека, и он замолчал, опасаясь, как бы в конце концов он и сеньор Иносенсио не запустили друг в друга тарелками. К счастью, удары церковного колокола, призывавшего священника к такому важному занятию, как церковная служба, помогли гостю выйти из затруднительного положения. Благочестивый муж поднялся и попрощался с Пепе так ласково и любезно, будто их связывали узы самой близкой и долголетней дружбы. Священник уверил молодого человека в своем желании быть ему полезным и обещал познакомить с племянником, который охотно будет сопровождать его во время осмотра городка. Затем произнес несколько приветливых фраз и вышел, благосклонно похлопав Пепе по плечу. Молодой человек обрадовался такому проявлению миролюбия, но почувствовал облегчение, когда священник наконец покинул столовую.
Глава VIIIНа всех парах
Через несколько минут картина в столовой изменилась. Дон Каетано, обретя отдых от благородных трудов в сладком сне, крепко спал в кресле. Донья Перфекта занялась домашними делами. Росарито сидела у окна, выходившего в сад, и смотрела на брата. Взгляд ее, казалось, говорил: «Брат, сядь со мной рядом и скажи все, что хочешь сказать мне».
Пепе Рей, хотя и был математиком, понял ее.
— Дорогая сестренка, — сказал он. — Тебе, вероятно, наскучили наши сегодняшние споры? Видит бог, я не хотел щеголять своими познаниями. Во всем виноват сеньор священник… Знаешь, он произвел на меня очень странное впечатление…
— Он превосходный человек! — возразила Росарито, радуясь возможности сообщить брату все необходимые сведения.
— О да, он превосходный человек. Это сразу видно!
— Когда ты с ним познакомишься поближе, ты увидишь…
— …что ему нет цены. В конце концов раз он друг вашей семьи, значит, он и мой друг, — заметил молодой человек. — И часто он к вам заходит?
— Каждый день. Он очень добр и ласков! И любит меня!
— Ну если так, мне начинает нравиться этот сеньор.
— По вечерам он заходит играть в тресильо{146}, — продолжала девушка. — Когда смеркается, у нас собираются местный судья, прокурор, секретарь епископа, алькальд, сборщик налогов, племянник дона Иносенсио.
— А! Хасинтито, адвокат.
— Да, да. Он такой кроткий, смиренный. Дон Иносенсио души в нем не чает. С тех пор как Хасинтито вышел из университета в своей докторской шапочке… ведь он доктор двух факультетов и получил превосходный аттестат… Иносенсио часто бывает у нас вместе с ним… Маме он тоже очень нравится… Он прилежный и серьезный, по вечерам не ходит в казино и рано возвращается домой вместе с дядей, не играет и не проматывает денег. Он работает в адвокатской конторе дона Лоренсо Руиса, лучшего адвоката Орбахосы. Говорят, Хасинтито со временем станет крупным адвокатом.
— Дядюшка не слишком превозносил его, — заметил Пепе. — Мне очень жаль, что я болтал тут всякую чепуху об адвокатах. Не правда ли, мои замечания были очень неуместны, дорогая сестренка?
— Оставь, пожалуйста, на мой взгляд, ты во многом прав.
— Но, признайся, я был не совсем?..
— Нет, нет…
— Ты словно камень сняла с моей души!.. Я и не заметил, как вступил в этот досадный спор с почтенным священнослужителем. Мне искренне жаль…
— Я думаю, — сказала Росарито, ласково глядя на брата, — тебе будет трудно с нами.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю, сумею ли я тебе хорошо объяснить, но мне кажется, тебе будет трудно привыкнуть к суждениям и взглядам жителей Орбахосы. Но это только мое предположение.
— О нет! Я уверен, что ты ошибаешься.
— Ты явился из других краев, из другого мира. Там люди очень умны и образованны, у них изящные манеры, остроумный разговор, да и весь их облик… Вероятно, я не смогу тебе хорошо объяснить, ты много знаешь… У нас нет того, что тебе необходимо: нет ученых, нет выдающихся личностей. У нас все слишком обыденно, Пепе. Мне кажется, тебе здесь очень скоро надоест… надоест до смерти, и ты уедешь.
Печаль, омрачившая лицо Росарито, в эту минуту показалась Пепе такой глубокой, что его охватило внезапное волнение.
— Ты заблуждаешься, дорогая сестренка. У меня и в мыслях этого нет. Да и мой характер и мои взгляды не отличаются от здешних. А если даже и так, то…
— То…
— То я совершенно убежден, что у нас с тобой, дорогая Росарио, не будет разногласий. В этом я не могу ошибиться.
Росарито покраснела и, пытаясь скрыть свое смущение под улыбкой, сказала:
— Только не выдумывай. Но ты прав, если хочешь сказать, что мне всегда будет нравиться то, что ты думаешь.
— Росарио! — воскликнул юноша. — Как только я тебя увидел, душу мою переполнила радость… и я почувствовал раскаяние: я должен был приехать в Орбахосу раньше.
— Ну уж этому я не поверю, — сказала девушка, стараясь за притворной веселостью скрыть свое волнение. — Так скоро?.. Не делай комплиментов, Пепе… Ведь я всего-навсего простая деревенская девушка, говорю об обычных вещах, не знаю французского языка, плохо одеваюсь, почти не играю на фортепьяно, я…
— О Росарио! — страстно перебил ее молодой человек. — Я и раньше предполагал, что ты совершенство. Теперь я убежден в этом.
Тут вошла донья Перфекта, и Росарио, не зная, как ответить на последние слова брата, и чувствуя, что должна что-то сказать, взглянув на мать, проговорила:
— Ах! Я совсем забыла покормить попугая.
— Не беспокойся об этом. Почему вы сидите в комнате? Пригласи брата пройтись по саду.
Донья Перфекта улыбнулась с материнской нежностью и указала племяннику на видневшуюся сквозь стекла тенистую аллею.
— Пойдем туда, — сказал Пепе, вставая.
Росарито, как птичка, выпущенная на свободу, метнулась к стеклянным дверям.
— Пепе очень образован, он, наверное, знает толк в деревьях, — заметила донья Перфекта. — Пусть он объяснит тебе, как делают прививку. Интересно, что он скажет по поводу тех маленьких груш, которые мы собираемся пересадить.
— Идем, идем, — нетерпеливо звала Росарио уже из сада.
Донья Перфекта подождала, пока они вдвоем исчезли среди листвы, и занялась попугаем. Меняя ему корм, она приговаривала:
— Какой бесчувственный! Даже не приласкал бедненькую птичку.
Затем, надеясь, что ее услышит деверь, громко спросила:
— Каетано, как тебе понравился племянник?.. Каетано?
Глухое ворчание красноречиво свидетельствовало о том, что антиквар постепенно возвращается в этот жалкий мир.
— Каетано…
— Да… да… — сквозь сон пробормотал ученый, — этот юноша, должно быть, как и все, ошибочно утверждает, что статуи Мундогранде остались еще от первого финикийского переселения. Однако я докажу ему…
— Но, Каетано…
— А, Перфекта… Хм! Ты опять будешь утверждать, что я спал?
— Нет, милый, могу ли я утверждать такую глупость! Скажи же, как тебе понравился этот юноша?
Дон Каетано, прикрыв ладонью рот, зевнул в свое удовольствие и пустился в пространный разговор с Перфектой. Те, кто поведали нам эту историю, не сочли нужным сообщить содержание разговора, по всей вероятности, слишком секретного. Беседа же, происходившая в тот вечер в саду между инженером и Росарио, не заслуживает внимания.
Зато события следующего дня были настолько важными, что их нельзя обойти молчанием. Уже вечерело. Посетив различные уголки сада, брат и сестра, поглощенные друг другом, ничего не видели и не слышали вокруг.
— Пепе, — молвила Росарио, — все твои слова — выдумка, старая песенка, которую так хорошо сочиняют образованные люди. Ты думаешь, если я деревенская девушка, то поверю каждому твоему слову?