Кабальюко, пожимая плечами, с полнейшим безразличием смотрел на Рея. Однажды он принес пакет.
— Слава богу! — сказала донья Перфекта племяннику. — Вот и письмо от отца. Радуйся, дружок. Немало беспокойства причинило нам молчание моего ленивого братца… Что же он пишет? Надеюсь, здоров? — поинтересовалась она, глядя, как Пепе с лихорадочной поспешностью вскрывает письмо.
Пробежав глазами несколько строк, инженер побледнел.
— Боже, Пепе… что с тобой! — испуганно воскликнула донья Перфекта. — Отец болен?
— Это письмо не от отца, — в крайнем замешательстве ответил Пепе.
— А от кого же?
— Это — приказ из министерства общественных работ о моем отстранении от порученного мне дела.
— Что ты… не может быть!
— Настоящий приказ об отставке, составленный в самых нелестных для меня выражениях.
— Что за безобразие! — воскликнула тетка, оправляясь от крайнего изумления.
— Так унизить меня! — прошептал молодой человек. — Никогда в жизни меня так не оскорбляли.
— Ну и правительство. Это непростительно! Оскорблять тебя! Хочешь, я напишу в Мадрид? У меня хорошие связи, я смогу добиться, чтобы правительство исправило грубую ошибку и искупило свою вину перед тобой.
— Благодарю вас, сеньора, я предпочитаю обходиться без протекций, — возразил молодой человек с явным неудовольствием.
— Но ведь это несправедливость, произвол!.. Дать отставку инженеру с такими заслугами, выдающемуся ученому!.. Я не могу сдержать своего негодования.
— Я непременно узнаю, — подчеркивая каждое слово, сказал Пепе, — кто это старается причинить мне неприятности…
— Вероятно, министр… чего еще можно ждать от гнусных политиканов?
— Кто-то здесь решил довести меня до отчаяния, — взволнованно продолжал молодой человек. — Министр тут ни при чем. Все мои неудачи — результат какого-то плана мести, какой-то неизвестной мне интриги, непримиримой вражды, и этот план, интрига, вражда, можете не сомневаться, дорогая тетя, гнездятся здесь, в Орбахосе.
— Ты с ума сошел! — возразила донья Перфекта с чувством некоторого сострадания. — У тебя враги в Орбахосе? Кто-то хочет отомстить тебе? Нет, ты просто сошел с ума, Пепе. Чтение всех этих книг, в которых говорится, что наши предки произошли от обезьян или попугаев, помрачило твой рассудок.
Произнося последнюю фразу, она улыбнулась и заговорила ласково, тоном дружеского упрека:
— Сын мой, жители Орбахосы, может быть, грубые, неотесанные крестьяне, мы необразованны, не обладаем изящными манерами, не знаем правил хорошего тона, но нет никого, ты понимаешь, никого, кто был бы порядочнее и честнее нас.
— Не подумайте, — сказал Пепе, — что я обвиняю кого-нибудь из вашего дома. Я только утверждаю, что здесь, в Орбахосе, у меня есть непримиримый, жестокий враг.
— Хотелось бы мне взглянуть на этого мелодраматического злодея, — снова улыбнулась донья Перфекта. — Не станешь же ты обвинять Ликурго и всех, кто судится с тобой. Ведь бедняги думают, что защищают свои права. И, между прочим, немалая доля правды — на их стороне. К тому же дядюшка Лукас очень любит тебя. Он сам сказал мне об этом. Ты очаровал его с первого взгляда, и бедный старик испытывает к тебе глубокую привязанность…
— Да… глубокая привязанность! — пробормотал Пепе.
— Не будь глупеньким, — продолжала сеньора, положив руку ему на плечо и заглядывая в глаза. — Твои предположения нелепы. Если у тебя и есть враг, то он в Мадриде, в этом пристанище разврата, зависти и соперничества, а не в мирном, безмятежном уголке, где царят добродетель и согласие… Без сомнения, кто-то завидует твоим успехам… Имей в виду, Пепе, если ты хочешь поехать в Мадрид, чтобы выяснить причину оскорбления и потребовать объяснений у правительства, ты не должен откладывать поездку ради нас.
Пепе Рей внимательно вглядывался в лицо доньи Перфекты, как будто пытался проникнуть в самые сокровенные уголки ее души.
— Так что, если тебе нужно поехать, поезжай, — удивительно спокойно повторила сеньора с самым естественным и искренним выражением лица.
— Нет, сеньора. Я не собираюсь ехать.
— По-моему, ты прав. Здесь все же спокойней, хоть тебя и одолевают всякие неприятные мысли. Бедный Пепе! Только твой ум, твой незаурядный ум — причина всех несчастий. Мы, обитатели Орбахосы, счастливы, хотя мы жалкие дикари и прозябаем в невежестве. Меня огорчает, что тебе здесь не нравится. Но ведь я не виновата в том, что ты скучаешь и без всякой причины приходишь в отчаяние? Разве я не отношусь к тебе, как к сыну? Разве по тому, как я приняла тебя, ты не видишь, что в тебе — вся наша надежда? Что я еще могу сделать для тебя? Если ты после всего этого не любишь нас, пренебрегаешь нами, издеваешься над нашим благочестием и презираешь наших друзей, то разве причина тут в том, что мы плохо относимся к тебе?
Глаза доньи Перфекты увлажнились.
— Дорогая тетя, — сказал Пепе, чувствуя, что от его гнева не осталось и следа, — может быть, я тоже был в чем-нибудь неправ, с тех пор как поселился у вас.
— Ну что за глупости… Не все ли равно, прав ты или не прав? В семье все должны прощать друг другу.
— Но где же Росарио? — поинтересовался молодой человек, вставая. — Неужели я и сегодня не увижу ее?
— Ей уже лучше. Но знаешь, она не пожелала спуститься.
— Тогда я поднимусь к ней.
— Что ты! Наша девочка бывает так капризна… Сегодня она заперлась у себя в комнате и ни за что не хочет выходить.
— Как странно!
— Это скоро пройдет. Я уверена, что пройдет. Сегодня же вечером, я думаю, мы рассеем ее грусть. Соберем компанию и развеселим ее… Почему бы тебе не отправиться к сеньору дону Иносенсио и не пригласить его прийти к нам сегодня вечером вместе с Хасинтито?
— С Хасинтито?
— Конечно, когда у Росарио приступы меланхолии, только этот мальчик способен их рассеять…
— Я поднимусь к ней…
— Нет, нет, что ты.
— Как видно, в этом доме нет недостатка в этикете!
— Ты издеваешься над нами? Делай то, что я говорю.
— Но я хочу видеть ее.
— Нет, нет, нельзя. Как плохо ты знаешь Росарио!
— Мне казалось, что я отлично знаю ее… Хорошо, я останусь… Но это одиночество ужасно.
— Тебя ждет писец.
— Будь он трижды неладен!
— И, кажется, пришел сеньор судья… Превосходный человек.
— Висельник!
— Ну что ты, дела о собственности, особенно, когда это собственность твоя, всегда увлекательны. А вот и еще кто-то пришел… Кажется, агротехник. Теперь тебе будет весело!
— Как в аду.
— Ну-ка, ну-ка! Если не ошибаюсь, вошли дядюшка Ликурго и дядюшка Пасоларго. Наверное, они хотят уладить с тобой дело.
— Я утоплюсь.
— Какой ты черствый! А они так любят тебя!.. А вот и альгвасил. Его только и не хватало. Должно быть, он вызывает тебя в суд.
— Он хочет распять меня.
Все упомянутые лица один за другим входили в комнату.
— Прощай, Пепе, желаю тебе развлечься, — сказала донья Перфекта.
— Провалиться мне сквозь землю! — в отчаянии воскликнул молодой человек.
— Сеньор дон Хосе…
— Дорогой мой сеньор дон Хосе…
— Душа моя сеньор дон Хосе…
— Мой достопочтенный друг сеньор дон Хосе…
Услышав эти медоточивые речи, Пепе только глубоко вздохнул и отдал себя на растерзание палачам, потрясавшим страшными листами гербовой бумаги; сам же он с христианским смирением, воздев очи к небу, мысленно взывал:
— Отец мой, почему ты меня покинул?
Глава XIIЗдесь была Троя
Любовь, дружеское участие, теплое сочувствие, возможность поделиться с близким человеком своими мыслями и чувствами — вот что было сейчас необходимо Пепе Рею. Однако он был лишен всего этого. На душе у него становилось все мрачнее и мрачнее, он стал угрюмым и раздражительным. На следующий день после событий, описанных в предыдущей главе, Пепе особенно сильно страдал: он не мог перенести слишком долгое и таинственное заточение сестры, которое объяснялось, по-видимому, сначала легким недомоганием, а потом капризом и какой-то непонятной нервозностью.
Поведение Росарио, в корне противоречащее тому представлению, какое сложилось о ней у Пепе, очень удивляло его. Он не видел ее уже четыре дня, и, разумеется, не по своей вине. Положение становилось непонятным и глупым. Необходимо было срочно принимать какие-то меры.
— Сегодня я тоже не увижу сестру? — с явным неудовольствием спросил Пепе донью Перфекту, когда они пообедали.
— Да… Один бог знает, как я сожалею об этом. Я долго убеждала ее сегодня. Может быть, к вечеру…
Подозрение, что его возлюбленная не по доброй воле томится в заточении, что она всего лишь беззащитная жертва, заставляло его сдерживать свои порывы и ждать. Не будь этого подозрения, он давно бы покинул Орбахосу. Пепе не сомневался в любви Росарио, но думал, что какая-то неведомая сила старается разлучить их. Он считал своим долгом выяснить, кто же виновник злостного насилия, и попытаться противостоять ему, насколько это было в человеческих силах.
— Надеюсь, упрямство Росарио долго не продлится, — сказал Пепе, скрывая свои истинные чувства.
В тот же день Пепе получил письмо от отца. Отец жаловался на отсутствие писем из Орбахосы. Это обстоятельство еще больше расстроило и обеспокоило молодого человека. Побродив в одиночестве по саду, Пепе отправился в казино. Он ринулся туда, как бросается в море человек, доведенный до отчаяния.
В главных залах несколько групп посетителей болтали и спорили. В одной обсуждали сложные вопросы, связанные с боем быков, в другой спорили, какая порода волов лучше из тех, что водятся в Орбахосе и в Вильяорренде. Пресытившись до отвращения подобной болтовней, Пепе покинул эту компанию и направился в читальный зал, где без всякого удовольствия перелистал несколько журналов. Так, переходя из одного зала в другой, он, сам не зная как, очутился у игорного стола. Около двух часов пробыл он в когтях страшного желтого дьявола, чьи глаза, горящие золотым блеском, манят и околдовывают. Однако даже азарт игры не заглушил печаль в его душе, и то же тоскливое чувство, которое сначала толкнуло Рея к зеленому столу, заставило его вскоре уйти. Спасаясь от шума, он прошел в зал, предназначенный для балов. К счастью, здесь никого не оказалось, он присел у окна и стал равнодушно смотреть на улицу.