Вот так и случилось в Орбахосе, ибо в те дни не было повода воспевать армию, увенчивать ее лаврами, встречать триумфальными надписями или даже просто упоминать о подвигах ее бравых сынов; в городе, резиденции епископа, царили страх и недоверие, потому что хотя и был он беден, но все же не был лишен таких сокровищ, как домашняя птица, фрукты, деньги и девственницы — и все это оказалось под угрозой с той минуты, когда в город вступили пресловутые воспитанники Арея. Кроме того, родному городу семьи Полентинос, весьма удаленному от суматохи и шума, вечных спутников торговли, прессы, железных дорог и других факторов, о которых не место здесь говорить, не нравилось, когда нарушали его покой.
Всякий раз, когда создавшаяся обстановка способствовала этому, Орбахоса проявляла явное нежелание подчиняться центральной власти, которая — плохо ли, хорошо ли — управляет нами; вспоминая свои прежние фуэросы{152} и снова пережевывая их, как верблюд пережевывает траву, съеденную им накануне, она щеголяла независимостью и непокорностью, плачевными остатками духа бегетрий{153}, доставлявшими порой немало хлопот губернатору провинции. Кроме того, нужно иметь в виду, что у Орбахосы было мятежное прошлое, или, вернее, мятежная родословная. Несомненно, ее жители еще сохраняли в своем характере что-то от той энергии, которая в незапамятные времена, как утверждал восторженный дон Каетано, толкала их на небывалые эпические подвиги; и хотя город был в упадке, он иногда чувствовал страстное желание совершить нечто великое, хотя бы то было великое безрассудство или великая нелепость. И поскольку в прошлом он выпустил в мир таких славных сынов, он, само собой разумеется, хотел, чтобы его теперешние отпрыски, Кабальюко, Меренге и Пелосмалос, обновили славные «деяния» древних.
Всякий раз, когда в Испании происходили мятежи, этот город показывал, что он недаром существует на земле, хотя он и не являлся никогда ареной крупных военных действий. Его дух, положение и история способствовали тому, что он отодвигался на второй план и только пополнял шайки мятежников. Он одарил страну этим отечественным добром в период восстания Апостольской хунты{154} (в 1827 году), во время Семилетней войны{155}, в 1848 году и в другие менее значительные эпохи испанской истории. Мятежи и мятежники всегда пользовались популярностью в народе — это печальное обстоятельство вело свое начало с Войны за независимость, являющей собою пример того, как из хорошего рождается дурное и отвратительное. Corruptio optimi pessima[21]. Если банды мятежников и сами мятежники пользовались добрым расположением жителей города, то зато с каждым годом все больше и больше увеличивалось недружелюбное отношение ко всем тем, кто прибывал в Орбахосу по полномочию или распоряжению центральной власти. Солдаты всегда пользовались здесь такой дурной славой, что всякий раз, когда старики рассказывали о преступлении, краже, убийстве, насилии или каком-нибудь другом страшном бесчинстве, они неизменно добавляли: это случилось, когда через город проходили войска.
А теперь, когда мы уже сделали это столь важное замечание, уместно будет добавить, что батальоны, посланные в Орбахосу в те дни, о которых мы рассказываем, пришли не для того, чтобы прогуливаться по улицам, а с определенной целью, о которой будет ясно и конкретно сказано в дальнейшем. Может быть, для читателя представит немалый интерес, если мы упомянем, что все, о чем рассказывается здесь, произошло в годы, не очень близкие к нынешнему времени, но и не очень отдаленные от него, и что Орбахоса (название которой происходит от Urbs augusta, хотя некоторые современные эрудиты, исследовав окончание «ахоса»{156}, объясняют его тем, что в Орбахосе растут лучшие в мире виды чеснока) находится не слишком далеко, но и не слишком близко от Мадрида, причем нельзя достоверно утверждать, где точно расположен этот славный город — на севере или на юге, на востоке или на западе страны, — вполне возможно, что он находится всюду, куда бы ни обращали свой взор испанцы, чувствуя, как запах чеснока щекочет им ноздри.
Когда городские власти роздали билеты на постой, солдаты устремились искать свои временные очаги. Жители Орбахосы встречали военных с недовольным видом и размещали их по самым неприютным уголкам своих домов. Правда, нельзя сказать, чтобы орбахосские девушки казались больше всех недовольными вторжением войска, но за ними усиленно следили; а кроме того, считалось неприличным выказывать радость по случаю прибытия этого сброда. Только немногие солдаты, из местных уроженцев, катались как сыр в масле; на остальных смотрели, как на иноземцев.
В восемь часов утра в дом доньи Перфекты Полентинос явился кавалерийский подполковник. По поручению хозяйки его приняли слуги; хозяйка же, находясь в угнетенном душевном состоянии, не пожелала выйти встретить этого мужлана; ему отвели единственную, по-видимому, свободную комнату в доме — а именно ту, которую занимал Пепе Рей.
— Пускай их устраиваются, как хотят, — заявила донья Перфекта с кислым и желчным выражением лица. — А если не уживутся, так пусть оба убираются прочь.
Хотела ли она нарочно досадить своему гнусному племяннику или же в доме и правда не было другой свободной комнаты? Нам это неизвестно, так как летописи, на основании которых написана наша правдивая история, ничего не упоминают об этом важном вопросе. Нам достоверно известно только одно — что оба постояльца не только не были уязвлены тем, что их посадили в одну клетку, но даже весьма возликовали, увидев друг друга, так как оказались старыми друзьями. Посыпались вопросы и восторженные восклицания; оба не могли нарадоваться той странной случайности, которая свела их в Орбахосе.
— Пинсон? Ты здесь? Как так? У меня и в мыслях не было, что ты где-то близко…
— Я слышал, Пепе Рей, что ты обретаешься где-то неподалеку, но вот уж не думал, что встречу тебя в этой дикой Орбахосе.
— Счастливый случай! Да, это счастливейший случай, судьба явно благоприятствует нам… Пинсон, мы с тобой свершим в этом городишке великое дело.
— Да, и нам хватит времени на то, чтобы все это обдумать, — ответил приятель, садясь на кровать, на которой лежал инженер, — по-моему, мы будем жить в этой комнате вдвоем с тобой. Что это за чертов дом?
— Это, брат, дом моей тетки. Побольше уважения к ней. Ты разве не знаешь моей тетки?.. Но, ладно, я встаю.
— Великолепно, и я лягу на твое место — мне необходимо отдохнуть… Какая дорога, друг Пепе, какой город!
— Скажи — вы собираетесь поджечь Орбахосу?
— Поджечь?
— Если да, то я вам, пожалуй, помогу.
— Что за городишко! Ну что за городишко! — воскликнул подполковник, снимая с себя кивер, саблю, дорожную сумку и плащ. — Нас присылают сюда второй раз. Честное слово, в третий раз я попрошусь в отставку.
— Не говори дурно об этих добрых людях. Но как ты вовремя явился! Знаешь, мне кажется, что сам бог послал тебя мне на помощь. У меня в голове созрел потрясающий проект, авантюра, если хочешь, — целый план, дорогой мой… И как бы я мог справиться без тебя? Всего несколько минут назад я просто с ума сходил от горьких мыслей и тоски. Вот, думаю, если бы у меня был здесь друг, верный друг…
— Проект, план, приключение… Одно из двух, дорогой математик — или ты хочешь создать управляемый аэростат, или у тебя какие-то любовные дела…
— Это дело серьезное, весьма серьезное. Ляг, поспи немного, потом поговорим.
— Я лягу, только спать не буду. Рассказывай мне, о чем хочешь. Но попрошу тебя — говори поменьше про Орбахосу.
— А я как раз про Орбахосу и хотел с тобой говорить. А что, у тебя тоже антипатия к этой колыбели великих мужей?
— Чесночники… мы их зовем чесночниками; пусть, если тебе угодно, они — великие мужи, но от них мне хочется бежать, как от запаха чеснока. Этот город — во власти людей, проповедующих недоверие, неприязнь и ненависть ко всему человечеству. Как-нибудь на досуге я тебе расскажу один случай… Так, одно происшествие, наполовину забавное, наполовину страшное, которое со мною тут приключилось в прошлом году. Ты посмеешься, а я при одном воспоминании буду исходить злостью… Впрочем, что прошло, то прошло.
— То, что тут происходит со мной, вовсе не забавно…
— Но я ненавижу этот город по особым причинам. Здесь в сорок восьмом году злодеи мятежники убили моего отца. Отец — он был бригадным генералом — тогда уже не служил. Он проезжал через Вильяорренду в Мадрид по вызову правительства, и на него напали с полдюжины негодяев… Здесь несколько династий мятежников. Асеро, Кабальюко, Пелосмалос — в общем, можно было бы заселить целую тюрьму, как сказал кто-то, очень хорошо разбиравшийся в здешней обстановке.
— Я думаю, что два полка, да еще с кавалерией, явились сюда не потому, что им приятно прогуливаться по здешним милым рощицам?
— Само собой разумеется. Мы пришли сюда, чтобы прочесать всю эту местность. Здесь припрятано много оружия. Правительство не решается сместить муниципалитет — для этого оно предварительно должно послать на места, где происходят беспорядки, по нескольку рот. Во всем районе мятежники никому не дают покоя; поскольку в двух соседних провинциях они уже бесчинствуют и, кроме того, Орбахосский муниципальный округ успел отличиться во всех междоусобных войнах, — приходится опасаться, что здешние молодцы выйдут на дорогу и станут грабить, кого придется.
— Что же, предосторожность никогда не помешает. Но я думаю, что, пока эти люди не погибнут и не возродятся обновленными, пока самые камни не станут другими, в Орбахосе мира не будет.
— Я тоже так думаю, — сказал офицер, зажигая сигарету. — Ты ведь видишь, что мятежников здесь на руках носят. Где те, что опустошали эту местность в тысяча восемьсот сорок восьмом году и в другие времена? Для всех нашлись местечки в городской таможне, в налоговом управлении, взимающем плату за въезд в город, в муниципалитете, на почте; из них вербуются альгвасилы, причетники, судебные исполнители. Некоторые стали грозными касиками