— О, Волга, колыбель моя! — воскликнула Светка и потянулась с укоризненной женской недостаточностью, адресованной Свирельникову. — Хочу на тот берег!
— Зачем?
— Не знаю…
Вынули из багажника сапоги и переобулись, сидя на лавочке перед домом. Михаил Дмитриевич надорвал целлофановый пакет с надписью «Друг-портянка», достал оттуда фланелевые куски материи, отмерянные кем-то, явно понимавшим толк в этом деле, ловко, чуть не в одно движение, обернул ногу и вставил в сапог.
— Вау! — восхитилась она, надевая шерстяной носок.
— Тренировка! — объяснил бывший офицер.
— А ты кто был?
— В каком смысле?
— Ну, там младший лейтенант или майор?
— Младших лейтенантов не бывает.
— Здрасьте! А как же Аллегрова поет:
Младший лейтенант, мальчик молодой.
Все хотят по-тан-це-вать с тобой…
— Петь можно все, что угодно. А в армии первое офицерское звание — лейтенант.
— А ты кто?
— Капитан.
— Значит, ты как бы моряк?
— А капитан Миронов разве моряк был?
— Какой Миронов? Отец Маши Мироновой? Как же у тебя все запущено! Отец Маши Мироновой — артист Андрей Миронов, он даже умер на сцене…
— Я про другого Миронова.
— Другого зовут Евгений. Он Идиота играл.
— Господи! Ты «Капитанскую дочку» читала?
— Читала. В школе. А-а… Ну, поняла! Что-то я сегодня какая-то невъедливая… — вздохнула Светка и пошла в дом. — Я сейчас…
— Ты куда?
— Посмотрюсь, как я в сапогах.
Свирельников подумал, что Тоня по сравнению с его новой подругой вообще была «синим чулком». Во всяком случае, отправляясь за грибами, не разглядывала себя перед зеркалом. Может, и зря…
— Ты-то пойдешь в лес? — спросил он Лешу. Водитель замялся:
— Я грибы не очень…
— А что ты очень?
— Можно, я порыбачу? Хозяйка разрешила удочку взять. Червей я уже набрал под камнем…
— И я тоже порыбачу! — подхватила Светка, появляясь. — В лесу сыро…
— Порыбачите, — пообещал директор «Сантехуюта». — После обеда, на вечерней зорьке. А сейчас идем в лес. Строем!
Он достал из багажника корзины — большую для себя и маленькую для Светки, проверил, там ли ножи с пластмассовыми ручками, и на всякий случай взял целлофановый пакет: вдруг грибов окажется очень много. Леша подхватил красное ведро, выплеснул остатки воды, нажал кнопку на брелоке — автозамок громко лязгнул, послышались два коротких гудка и один протяжный: включилась сигнализация. Собаки, поняв, что их мечты о новой жизни снова жестоко обмануты, встали и проводили уходящих коварных людей взорами, исполненными всепрощающей песьей тоски.
К лесу двинулись мимо хлева, обшитого почерневшими досками, через длинный огород, занятый в основном картофелем. Ботва начала уже желтеть и подвядать, а в нескольких местах ровные грядки были нарушены и перекопаны, там валялись высохшие коричневые плети с оставшимися на них маленькими, как орехи, зелеными картофелинками. Справа тянулись грядки моркови, репы, петрушки, позднего крупного редиса, наполовину высунувшего из земли свои продолговатые красные тельца. Среди единообразно зеленой ботвы странно выделялись фиолетовая грядка свеклы да высокие желтые раскидистые зонтики созревшего укропа, похожие на сложные многофункциональные антенны. У забора густо поднимались банановые опахала хрена. Светка восхищенно остановилась возле больших белых кабачков, напоминавших греющихся на солнце хрюшек.
— Ух ты! — сказала она. — А патиссоны так же растут?
— Нет, патиссоны как раз на деревьях, — уточнил Михаил Дмитриевич.
— Да ладно!
— Леш, скажи!
— Ага! — кивнул водитель и улыбнулся в сторону. Прихватив с кустов подвяленные ягоды малины, они пролезли между жердями и оказались в перелеске, отделявшем в прежние времена деревню от колхозного поля. Ишка бегал туда ловить «саранчу», вылетавшую из-под ног, стрекоча крыльями и скрывавшуюся в васильковой ржи. На самом деле это были всего лишь большие пузатые кузнечики с длинными (у самок) саблевидными яйцекладами. Пойманные, они сучили лапками и выпускали из зазубренных челюстей капли черного безвредного яда, которым Витька со знанием дела смазывал в лечебных целях свои многочисленные бородавки…
— Нашла, нашла! — радостно закричала Светка, упав на колени в траву.
Свирельников подошел и обнаружил, что причиной девичьего восторга стал гнилой пень, действительно весь облепленный грибами, похожими на осенние опята, но только ножки и шляпки у них были ядовито-желтые, а пластинки синеватые.
— Нет, это поганки.
— Почему?
— Так получилось.
— Да ну тебя!
— Да, это ложные опята, — подтвердил подошедший Леша.
— А каких грибов в лесу больше: поганок или хороших? — спросила Светка.
— Поганок, — сообщил Михаил Дмитриевич.
— Надо же, все как у людей! — вздохнула она.
— Ты лучше рядом ходи! Не отставай!
— Так точно, товарищ капитан!
Они прошли сквозь перелесок, по мягким мшистым кочкам, заросшим давно обобранными кустиками нежно-зеленой черники и серебристо-голубого гонобобеля. Во мху виднелись тугие петлистые свинушки. Свирельников нагнулся, сорвал белесый болотный подберезовик и показал Светке:
— Вот эти собирать можно!
— А эти?
— Свинушки нельзя.
— Почему?
— Они в себе какую-то дрянь накапливают…
— А мы собираем, — робко сообщил водитель.
— Ну и зря!
Перелесок кончился, но на месте прежнего колхозного поля теперь поднялся молодой березняк, почти весь еще летний, с редкими желтыми прядками в кронах. Трава тоже была упругая, густая, украшенная сиреневыми лепешечками сивца и замысловатыми султанчиками розовой буквицы. Только соцветья зверобоя совершенно по-осеннему пожухли, став коричневыми.
Вдруг березняк расступился, и перед ними возникло целое кладбище сельхозтехники: ржавые, распавшиеся сеялки, бороны, культиваторы, дисковые лущильники, полуразобранные трактора без шин, плуги с въевшимися в почву лемехами — все это громоздилось пластами, так плотно сцепившись меж собой, что лишь несколько березок смогли пробить груду преданного металла. А чуть в стороне стоял почти целый уборочный комбайн с еле заметными белыми звездочками на выцветшем боку, оставшимися, видимо, от побед в смешных теперь социалистических соревнованиях.
— Как динозавры! — тихо сказала Светка.
— Да уж! — кивнул Михаил Дмитриевич, удивившись точности сравнения.
Сквозь пятигранное мотовило вымершего агрегата густо проросли кусты красной недотроги, обсыпанные цветками, похожими на изготовившиеся к поцелую напомаженные женские губы. Свирельников подошел к зарослям, увидел созревшие семенные коробочки и осторожно дотронулся до самой крупной ребристой капсулки, которая тут же взорвалась под его пальцами, чтобы шрапнелью разметать кругом семена.
— Вау! — восхитилась Светка и начала методично взрывать одну коробочку за другой. — Здорово!
«Ребенок! — подумал Михаил Дмитриевич. — Ребенок ждет ребенка. Чудеса!»
— Я подосиновик нашел! — громко доложил, выйдя из-за деревьев, Леша.
— Покажи! — Девушка, сразу охладев к недотроге, помчалась к нему.
— Ух ты! Какой здоровый! А он ничего не накапливает?
— Нет, очень хороший гриб!
— А где ты нашел?
— Там!
— Пошли туда!
И вправду ведь, подумал Свирельников, люди похожи на грибы: тоже всю жизнь накапливают в себе разную дрянь, а потом вдруг становятся смертельно опасными. Ну, разве мог он десять, даже пять лет назад согласиться на то, что сделано этой ночью?! Никогда! А Тоня? Тоня?! Окуджавкнутая («Возьмемся за руки, друзья!») Тоня! «Климтоманка» («Ах, Юдифь! Ах, Саломея!..») Тоня! Разве можно было подумать, что она, истошно пристойная и укоризненно деликатная, «закажет» собственного мужа, хоть и бывшего! Между прочим, отца своего ребенка! И не просто «закажет», а снюхавшись, слизавшись с этой тварью Вовико, которого он вытащил из перестроечного дерьма и сделал человеком! А тот же Алипанов, героический борец с преступностью, он-то чего в себе накопил, если стал браться за такую работу?..
Свирельников, поставив корзину, присел на выступавшее из травы ржавое колесо сеялки. Он только сейчас задумался над тем, как теперь будет жить — после всего случившегося. Нет, не над тем, как все это переживет и как теперь потащит в себе смрад кровопролития: ничего такого он пока не чувствовал, так не чувствуют сразу после драки выбитый зуб или заплывший глаз. Нет, он думал о том, как организует и оснастит свою будущую жизнь. Ну, например, как назовет будущего ребенка. Мальчика или девочку. Обязательно сверится с книгой «Имя и судьба», потому что как назовешь — так и жить будет. Хотя, впрочем, вот Михаил значит «подобный Богу!» Хэ… Богу! А с другой стороны, Бог ведь тоже грешников и предателей нещадно наказывал! Нещадно!
Нет, лучше думать о другом! Где они, например, со Светкой будут жить? А жить теперь они обязаны очень хорошо, светло, даже идеально… Их жизнь должна стать чем-то наподобие светового занавеса в театре, чтобы за ним не было видно прошлого. Настоящая «сначальная» жизнь, нежная, верная, плодоносная, искупительная! Дом тоже должен быть светлый, белый. «Беговая», хранящая следы холостяцкого блуда, должна исчезнуть: продать и купить большую квартиру или лучше дом — сразу за Окружной, в каком-нибудь охраняемом «Княжьем угодье»! «Плющиху», конечно, оставить Аленке, а лучше поменять на равноценную квартиру в хорошем районе, чистую, незамаранную, где ничего такого не случалось…
Аленку надо беречь! Когда она узнает, что произошло, может натворить чего угодно. Нервная. Папина дочка, с самого детства у них были общие тайны и секреты от Тони: случайно разбитый стеклянный зайчик, которого берегли ко дню рождения «святого человека», или суровый вызов родителей в школу, скрытый от матери под обещание впредь уроки не прогуливать… Да мало ли! У них имелся даже свой тайный жест, означавший, что все должно остаться между ними, дочерью и отцом, эдакий конспиративный вариант детского «ротик на замочек». Чтобы подать сигнал, надо как бы случайно погладить указательным пальцем губы…