В общем, никого не спросив, Дашка поступила на курсы секретарей-референтов при каком-то занюханном колледже. Она со смехом рассказывала, как несколько раз поправила даму, принимавшую экзамен по английскому языку. Вот такой колледж!
Катя была в ярости:
— Кофе будешь в чашечке разным мерзавцам таскать?
— Почему только кофе? Могу еще и интим-услуги оказывать!
— Дура!
— Не знаю, не знаю… По статистике миллионеры чаще всего женятся на своих секретаршах, и только на втором месте — топ-модели. Возьмите хотя бы Принцессу! Ее опять вчера по телевизору показывали. Она подарила детской больнице двух пони с колясочкой…
— Я же говорю — дура! — Катя обернулась за поддержкой к мужу.
— А что, — пошутил Башмаков, — выйдет замуж за какого-нибудь Онассиса.
— Ананасиса! — буркнула жена.
— Тем более! И нас не забудет…
— Да уж, на карманные расходы буду вам давать побольше, чем вы мне, — заверила дочь.
Бурная личная жизнь началась у Дашки, как только она поступила на курсы. Там имелось еще отделение официантов и стюардесс со знанием языков. Несколько раз, отправившись в гости или на дискотеку, дочь возвращалась домой только поутру. В первый раз Катя совсем обезумела, подняла на ноги всех знакомых и полузнакомых, даже додумалась позвонить Бархатному. Тот стал утешать Катю, убеждая, что нельзя замыкаться на интересах дочери, забывая о своей женской судьбе, в то время как встречаются еще мужчины, пусть даже инвалиды, но…
Когда Дашка утром вошла в квартиру, распространяя аромат вчерашнего шампанского, не сомкнувшая глаз Катя набросилась на нее с ремнем, а точнее, с черным лакированным пояском. Башмаков, повинуясь приказу жены, держал дочь, чтобы не увертывалась. Дашка все-таки вырвалась и со словами: «Больше никогда… никогда…» — исчезла на несколько дней. Как потом выяснилось, жила она у однокурсницы, которой состоятельный друг снимал двухкомнатную квартиру в Сокольниках. В отместку родителям Дашка решила выйти замуж за своего одноколледжника — будущего метрдотеля.
Катя съездила в училище, все разведала и застукала подружек прямо на квартире. Девчонки сидели с влажными волосами (они только что выкрасились в совершенно идиотские цвета) и рассматривали каталог свадебных нарядов. При этом они заливались мерзким пэтэушным хохотом, потому что все брачующиеся мужики в каталоге были одеты в смокинги, галстуки-бабочки и страшно напоминали официантов.
Доставив дочь домой, Катя радостно объявила, что теперь Дашке совсем не обязательно возвращаться в свою девичью постельку по ночной опасной Москве, ей разрешается ночевать там, куда ее забросят радости юной жизни, но при этом она обязана позвонить домой и сообщить о своем местонахождении. Однако вскоре Дашка и сама перестала оставаться где-то на ночь, объяснив это очень просто:
— А о чем с этими лохами всю ночь разговаривать!
И добавила, что она безвозмездно передает свое право ночевать вне дома матери в порядке компенсации за силы и нервы, потраченные на ее воспитание. Катя даже не улыбнулась: после случая с Вадимом Семеновичем она не любила шутить на эту тему.
А потом вдруг появился брокер Антон. Однажды Дашку подвезла к дому приличная иномарка — Башмаков за время работы на стоянке разбираться в этом научился. Вскоре у дочери появилась дорогая косметика и такой парфюм, что даже гордая Катя нет-нет, а душилась тайком из умопомрачительного флакона. Дочь великодушно не замечала.
Как-то Башмаков, выпивший накануне с Анатоличем пивка, вскочил поутру и обнаружил дверь в туалет запертой. Дашка с детства использовала санузел как избу-читальню. В последнее же время она увлеклась дамскими романами, зачитывалась в туалете, и это превратилось в настоящее бедствие. Олег Трудович для интереса исследовал несколько книжонок. На обложках мускулистые мужчины с орлиными профилями страстно лобзали разнообразно откинувшихся в поцелуе дам, отличающихся калиброванно роскошными, но не поддающимися классификации бюстами. Содержание соответствовало обложкам.
Башмаков поскребся в дверь туалета и прогундосил, глумясь над привычкой дочери читать дамские романы в месте общественного пользования:
— «…Кэнтон схватил Мэри в свои могучие объятья и осыпал ее грудь нежными поцелуями, а она в ответ только часто задышала, скрыв знойный взгляд в тени пушистых ресниц…»
За дверью раздались звуки и шорохи, обыкновенно свидетельствующие о том, что место скоро освободится. Башмаков обрадовался и продолжил, воодушевленный:
— «…Рука Кэнтона все смелее обхватывала ее талию, сползая ниже и ниже. Еще мгновение…»
Шумно взбурлили сантехнические воды, дверь отворилась, и из туалета вышел невысокий белотелый парень в черных трусах с адидасовским лейблом.
— Доброе утро! — сказал он. — Меня зовут Антон.
— Доброе утро, — отозвался Башмаков, подтягивая семейные трусы в горошек. — А меня — Олег Трудович…
— Да, мне Дарья говорила, что у вас очень необычное отчество. Мы вчера поздно вернулись, вот и…
— Конечно, конечно…
Закрывшись на крючок и усевшись на теплый еще унитаз, Башмаков вдруг окончательно осознал, что является отцом взрослой, более того, половозрелой женщины.
С тех пор Антон стал заходить почти каждый день, всегда с цветами, причем с двумя букетами: один — Дашке, другой — Кате. А Олегу Трудовичу он неизменно вручал какую-нибудь изысканную бутылку. Чего только не перепробовал Башмаков за месяцы этого романа! Даже малагу 74-го года… Дашка называла ухажера Антошкой и глядела на него свысока. В прямом смысле — ростом он был ниже ее. Когда Катя попыталась выяснить Дашкины планы, дочь ответила, что не может всерьез и навсегда связать свою судьбу с мужчиной, который ниже ее ростом.
— Пушкин тоже был ниже Натальи Николаевны.
— Пушкин! С Пушкиным бы я не задумываясь, даже если бы он был лилипутом…
— Допустим. Но от того, чем вы занимаетесь с Антоном, бывают дети!
— От этого дети бывают только у дураков и тех, кто хочет. Он хочет.
— Вот видишь!
— Но я-то не хочу!
Темперамент у Дашки оказался шумноватый для их двухкомнатной квартирки.
— В кого она у нас такая? — удивлялся Башмаков.
— В Евдокию Сидоровну! — раздраженно отвечала Катя, переворачиваясь на другой бок.
— Скажешь тоже! — вздохнул Олег Трудович и подумал о том, что обязательно надо съездить в Егорьевск — бабушка Дуня совсем плоха.
Вскоре Антон, вложивший деньги в строительство элитного дома на Сретенке, снял временно квартиру — и Дашка переехала туда. Сначала все шло нормально. Дочь звонила и уточняла у Кати разные кулинарные рецепты, рассказывала о том, как они слетали в Египет. Начались интенсивные обсуждения свадебных мероприятий… И вдруг Дашка вернулась домой. С вещами.
— Поссорились? — спросил Башмаков.
— Имею я право на отпуск?!
Катя подхватила и повезла Дашку по магазинам — это такое у женщин успокаивающее средство. Дочь как раз начала работать в «Лось-банке» (туда ее устроил все тот же Антон) и по окончании испытательного срока получила свою первую зарплату — огромную. У сторожевого Башмакова даже челюсть отвисла.
Едва они уехали, объявился брокер — пьяный.
— Олег Тру-удович! — Он еле сдерживал рыдания. — Ваша дочь меня бро-осила…
— Зачем? — удивился Башмаков. — Да вы проходите!
— Вот и я ей говорю то же самое…
— Может быть, таким образом она дает вам понять, что неплохо бы поскорее оформить ваши отношения?
— Блин, да я ее все время замуж зову! Отказывается. Зову — отказывается. Я же квартиру почти достроил, мебель в Италии заказал. Может, выпьем? — Он достал из кейса бутылку виски.
— В чисто профилактических целях, — согласился Башмаков. — Значит, говорите, отказывается?
— Полностью.
— Чем мотивирует?
— Ей, блин, со мной скучно!
— Простите за интерес к подробностям, но я как отец… В общем, скучно в постельном смысле?
— Да нет, блин, тут как раз все нормально! Я еще на всякий случай таблетки американские купил. Йохимбе.
— Как вы сказали?
— Йохимбе. Ей потом скучно…
— М-да-а… «Груша». Можно было бы и предвидеть, — вздохнул Башмаков.
Минувшим летом на даче они всей семьей ходили на пруд купаться. Дашка, как и большинство дачных девиц, купалась топлес, или, говоря попросту, гологрудой. Да и трусики-то были совершенно минимальные. И Олег Трудович, взглянув на ее грудь отстраненным классифицирующим взглядом, сразу определил — «груша». А это — ум, темперамент, непостоянство, своенравие и жестокая непредсказуемость в отношениях с мужчинами…
— Какая, блин, «груша»?
— Видите ли, молодой человек…
Когда открылась входная дверь, Башмаков и Антон сидели за кухонным столом, сблизив головы, и Олег Трудович, как умел, рисовал на бумаге женские груди. При этом он, тыча карандашом то в один, то в другой рисунок, разъяснял брокеру роковые связи между нравом женщины и ее бюстом. Обескураженный Антон возражал в том смысле, что не может же он в самом деле, прежде чем познакомиться с девушкой, требовать осмотра ее груди…
— Я же сказала тебе — больше не приходи! — прямо с порога залепила Дашка.
Катя, посвященная уже, видимо, в историю охлаждения дочери, молча прошла в комнату.
— А он тебя, между прочим, любит! — грустно сообщил Башмаков.
— Пьяных и выпивших просьба не вмешиваться! — отшила Дашка и, глядя на Антона ледяными глазами, повторила: — Я же тебе сказала: ты мне надоел!
— Почему? Я же тебе… для тебя…
— Та-ак — пошли упреки! Цветы, извини, давно на помойке, устрицы в другом месте, а все остальное…
Дашка метнулась в свою комнату, погремела там, позвенела и вынесла два туго набитых пакета — в одном тряпки, а в другом — косметика и парфюмерия.
— Я не в этом смысле, блин…
— Та-ак, мальчик забирает свои подарки и выкатывается сейчас же! — противным голосом приказала Дашка.
И Башмаков даже похолодел от того, насколько голос дочери был похож на Катин, когда в давние, молодые времена жена выгоняла его из дому.