— Арестован Сейфуллин! — доложил вестовой.
Атаман делал пометки в лежавшей перед ним бумаге.
— Схвачен Дризге! — гаркнул казак, только что примчавшийся и не успевший стряхнуть с себя пыль.
В липкой паутине ночного мрака Георгий отчетливо слышал, как раздался цокот копыт и потом всадники, привязав коней, докладывали атаману об арестах большевиков.
Едва забрезжил рассвет, Георгий стал торопливо пробираться к своему дому. Тревожно и тоскливо было на сердце юноши, но он не терял самообладания, был полон решимости действовать. Тихо проскользнул в калитку и постучал в дверь. Открыл Яков, он был чем-то взволнован. Но предчувствие опасности сменилось уверенностью, когда он выслушал Георгия. Теперь Яков знал, что нужно делать, как поступать.
— Надо предупредить Нестора, — решил Яков. — Ведь он не знает, что происходит в городе. Немедленно идем к красногвардейцам, скажем Авдееву.
В комнату вошел Мамонт Иванович.
— Отец, будь осторожен, а лучше скройся. В городе контрреволюционный мятеж. Ночью казаки арестовали членов Совдепа, ищут Нестора.
— Заодно с казаками и Ачкасы, — добавил Георгий. — А ты еще защищал их…
Мамонт Иванович вздохнул, неторопливо прошелся по комнате, потеребил бороду и чуть слышно сказал:
— Занимайтесь своим делом, а то девчонок разбудите…
Сообщение Георгия балтийский матрос Авдеев выслушал внимательно. Виду него стал озабоченный и хмурый, что никак не вязалось с его всегда веселым, жизнерадостным характером. Авдеева заботила малочисленность отряда, плохое вооружение красногвардейцев, их необученность военному делу. Он взвешивал соотношение сил своих и противника и убеждался все более, что сравнения — не в пользу красногвардейцев. Как большевик и командир, он мог принять единственно правильное решение: дать бой врагу, разбить его и освободить арестованных членов Совдепа.
Авдеев приказал дневальному поднять отряд по тревоге. Подозвал вестового:
— Скачи в Семеновское, найди Нестора Монина, скажи, что казаки арестовали членов Совдепа и разыскивают его.
Красногвардеец ускакал, но было уже поздно. Завершив работу в Семеновском, ничего не подозревавший Нестор Монин в эту ночь возвращался домой, но в дороге был схвачен казаками, посланными Кучковским, и заточен в тюрьму.
Поднятый по тревоге красногвардейский отряд выстроился на небольшой площади.
— Контра подняла голову, братцы, — обратился балтиец Авдеев к бойцам, — ударила пролетарской революции в спину. Так мы нанесем ей удар в лоб. Драться! Другого выхода у нас нет!
Решимость командира передалась бойцам. Волевое лицо Авдеева, уверенный тон, вдохновенные и понятные слова вселяли в каждого бодрость и надежду. Отряд двинулся к центру города. Яков и Георгий пошли вместе с красногвардейцами. Авдеев переспросил:
— Бочок тоже арестован?
— Да.
Надеясь застать отряд Красной гвардии врасплох, большая группа конных казаков мчалась к месту, где располагались казарма и штаб красногвардейцев. Они не рассчитывали встретить отряд в боевом строю. Маневр казаков Авдеев понял сразу и скомандовал бойцам развернуться в цепь. Дружный залп, второй, третий рассеяли казаков, они отступили к станице.
Авдеев подозвал Георгия:
— Ты малый проворный. Беги на соборную, к дому купца Силина, пока туда подойдет отряд, разведай, что делается, и доложи.
Юноша стремглав помчался выполнять приказ.
— Постой, — остановил его командир. — У тебя же нет оружия, возьми пистолет, пригодится.
Георгий, как величайшую драгоценность, спрятал оружие в карман пиджака. Оказавшись на противоположном конце соборной площади, увидел приближавшихся со стороны станицы казаков и бросился назад, к отряду красногвардейцев, чтобы доложить Авдееву о приближении казаков.
— Сколько их? — поинтересовался командир-балтиец.
— До сотни будет…
— У нас взвод. Маловато. Но и малые армии выигрывают большие сражения, — весело подмигнул красногвардейцам моряк.
В минуту близкой опасности улыбка командира утраивает силы бойцов. Красногвардейцы знали своего командира как человека, прошедшего огонь и воду, твердого, как кремень. Он не ведал страха в бою и не проявлял признаков растерянности даже когда положение казалось безвыходным.
Недалеко от дома Силина Авдеев рассыпал в цепь своих бойцов. Появились казаки, открыли стрельбу. На площади завязалась перестрелка. Красногвардейцы стали теснить казаков. Видя, что им не устоять, Кучковский пошел на заранее обдуманную авантюру. На площадь въехал ходок, в котором сидел Тимофей Бочок с белым флажком в руке. Рядом с ним гарцевал на коне атаман Кучковский с несколькими казаками. Они конвоировали пленника. Председатель Совдепа выглядел удрученным и подавленным, атаман же разыгрывал роль великодушного победителя. Кучковский обратился к красногвардейцам с требованием сложить оружие.
Увидя председателя Совдепа, красногвардейцы заволновались.
— Неужели измена?!
— Это ловушка!
— Предательство…
Когда ходок приблизился к цепи, Тимофей Бочок приподнялся и выдавил страшные слова:
— Если сдадитесь без боя, вам будет сохранена жизнь. Поверьте честному слову атамана. Не нужно лишних жертв.
— Это измена.
— Нет, в этом спасении жизни воинов! — парирует Бочок.
— Поручишься ли ты, Тимофей, что эти гады не обманут?
— Перед лицом своих казаков и ваших солдат, — торжественным голосом произнес Кучковский, — в присутствии председателя Совдепа я даю слово офицера, что не нарушу обещания.
— Мы не сложим оружие, — заявил Авдеев. — Мы хотим выяснить, что происходит в городе, почему арестованы члены Совдепа.
Бочок достал из кармана гимнастерки телеграмму, протянул ее Авдееву. В ней сообщалось, что Петропавловск взят, скоро будет захвачен и Акмолинск. Подпись: полковник Волков.
Авдеев не поверил и послал на почту несколько человек, в том числе Георгия Монина, чтобы убедиться в достоверности депеши.
Обращаясь к колеблющимся красногвардейцам, моряк-балтиец произнес:
— Я за бой. Кто сдаст оружие, пеняйте на себя…
Часть красногвардейцев, недавно вступивших в отряд, сложила оружие. Видимости ради, им разрешили идти на все четыре стороны. Небольшая группа бойцов продолжала сопротивляться. Вдохновляемая своим командиром, горстка храбрецов кинулась на казаков, предпочитая смерть в бою измене. Почти все они были схвачены казаками. Георгию удалось ускользнуть. Авдеева жестоко избили и отправили в тюрьму. Бойцов, которые сложили оружие и были отпущены, в течение нескольких часов арестовали. Томясь в каземате, они сполна оценили «твердость» слова атамана.
Акмолинский Совдеп был разгромлен. На город опустилась темная, душная ночь.
6. РАСПРАВА
Пока на соборной площади происходили странные, как показалось Георгию, переговоры между двумя враждующими сторонами, его не покидала надежда помочь Нестору. Монин-младший верил, что брат либо уже дома и знает обо всем происходящем в городе, либо в Совдепе, где его ждали друзья. Кружным путем Георгий пробрался к зданию Совдепа и увидел здесь страшную картину разгрома и расправ, которые чинили над арестованными озверевшие от злобы казаки и кулаки. Опьяненные ненавистью, погромщики крушили все подряд. Схваченных зверски избивали. Палачи еще больше ожесточались, видя их стойкость. Громилы разбивали в щепы столы и стулья, ломали шкафы, швыряли на пол бумаги, рвали и топтали ногами.
На Георгия никто не обращал внимания. Зрелище погрома всегда привлекает много любопытных, а стремление поживиться в этом хаосе, чем удастся, придает наглости ловкачам, которые шныряли всюду, высматривая, что можно ухватить. Наиболее ретивых казаки хлестали плетками, хотя сами были заняты тем же. В толпе Георгий заметил грузную фигуру Ачкаса и длинного, как жердь, Ситникова. К зданию правления одного за другим вели арестованных. Ситников, оживленно жестикулируя, показывал Ачкасу то на одного, то на другого.
— Это Сейфуллин, что отстранил меня от должности. А славно его разукрасили. Ах, разве можно так обращаться с начальством по народному образованию…
Злорадная усмешка застыла на желчном лице отставного директора.
Георгий вздрогнул, увидев Сейфуллина. Элегантный костюм Сакена превратился в окровавленные лохмотья. Лицо в синяках и кровоподтеках. Руки связаны за спиной толстой веревкой.
— А морячка, ихнего командира, тоже сцапали… Ну и свирепый, гад! — проговорил самодовольно купец Халфин. — Ведь это он у меня самый большой дом отобрал и устроил в нем казарму для своих бандитов…
Вид у Авдеева был страшный. На площади он сопротивлялся до последнего патрона, отбивался от навалившихся на него казаков рукояткой маузера. Изодранная тельняшка пропитана кровью и грязью. Багровый шрам от виска до подбородка раскроил лицо.
— А вот и мой родственничек, — давясь от смеха, по-женски высоким голосом пропищал Ачкас, завидев Нестора Монина. — Это поглавнее других. Он как бы идейный главарь большевистский. Отмитинговался, голубчик! Ишь как разделали морду, поди и зубов не осталось. Это, чтобы не говорили и не кусался… Их, Мониных, расстрелять мало… Всех до единого, под топор, повесить! И чтоб с корнем!..
— Да поимей ты совесть, Ачкас, — пробасил стоявший рядом заводчик Фуколов, сдававший в аренду Мониным один из своих домов. — Ведь Мамонт сватом тебе доводится, а мне — должником. Если Мониных в расход, для меня убытки — кто долги платить будет?
— По-хозяйски мыслишь, — ответил ему Ачкас. — Мамонт зажилил приданное своей младшей сестры, что за моим Митрофаном. Я за все с него спрошу.
Георгий сжал в кармане рукоятку пистолета. Пальнуть бы по этим извергам! Нет, арестованных не спасешь, а сам попадешься в лапы мятежников…
Нестор шел твердой, солдатской походкой. Скрученные за спиной руки делали его широкую грудь еще более выпуклой, придавая стройной осанке гордый и независимый вид. Разбитые и опухшие брови не могли скрыть презрительную усмешку, мелькнувшую во взгляде, брошенном на Ачкаса. Он медленно проходил в окружении конвоиров через людской коридор. Вдруг, будто споткнувшись, замер на месте. Нестор увидел Георгия. Братья смотрели друг на друга одно мгновение, но оно осталось в памяти обоих на всю жизнь.