— Господин уполномоченный, вас ожидают в автомобиле!
Рядом с шофером сидел генерал. Мы с адъютантом устроились на заднем сиденье. Большая группа офицеров во главе с полковником стояла возле машины.
— С богом! — сказал генерал, и машина тронулась по тракту в сторону Мариинки. Мы обгоняли воинские части, двигавшиеся туда же. Некоторые из них были недалеко от села, и солдаты с любопытством смотрели на машину, устремившуюся вперед. Метрах в двухстах от первой линии окопов повстанцев шофер затормозил. Напряженно всматриваясь, генерал ждал появления делегации. В окопах автомобиль не могли не заметить, однако никто навстречу нам не шел. Партизаны выжидали, что же будет дальше. Первый же выстрел из окопов, подумал я, и мне конец.
— Ваше благородие, ехать надо, ждут вас, — проговорил, как можно увереннее, я.
— Почему никто не встречает?
— Не разглядели вашу светлость.
— Встань!
Я поднялся, сообразив, что генерал решил показать меня мятежникам и тогда те поймут, кто едет и зачем. С линии окопов донесся смутный гул и явственно различимые слова: «Предатель! Изменник!»
Генерал все понял, приказал шоферу развернуться, а сам схватился за кобуру. Навстречу автомобилю, обтекая его, галопом мчалась казачья сотня во главе с Шайтановым. Партизаны открыли по ней ураганный огонь. Машина неслась по тряскому бездорожью. Я кинулся на шофера, рассчитывая остановить движение, но в это время адъютант генерала ударил меня по голове, и я потерял сознание…
Не все из того, что рассказал Иван Яров, звучало убедительно и правдиво. В самом деле, где доказательства? Кто подтвердит все сказанное? Подозрения чекиста не только не развеялись, а, наоборот, усилились. «Не спешить с выводами, еще и еще все перепроверить, — думал Георгий Монин. — Какой-то загадочный этот Яров».
17. ИЗ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ПРОФЕССОРА ТАРЧЕВСКОГО
Сорок три года спустя после описываемых событий доктор биологических наук, профессор Уральского государственного университета Виталий Владиславович Тарчевский вспомнит о том героическом времени и напишет комсомольцам Атбасара, с которыми на склоне лет у него установилась тесная связь, несколько писем, чтение которых даст представление о жизни молодежи небольшого степного городка в те, далекие ныне, годы и расскажет об их авторе, человеке большой красивой судьбы. Но не будем заглядывать слишком далеко вперед, а поближе познакомимся с Виталием Тарчевским, которого мы оставили в один из зимних дней 1924 года в селе Мариинке, куда он приехал с другими чекистами в связи с расследованием дела колчаковского коменданта Вениамина Шайтанова. Тарчевский опросил десятки свидетелей. Проверяя и уточняя показания очевидцев, сопоставляя и анализируя факты, Тарчевский все чаще задумывался: «Куда же мог исчезнуть из Атбасара Шайтанов?»
Виталий Тарчевский чувствовал, что он вышел на верный след сообщников Черного Гусара. Кое-кого уже удалось арестовать. Других головорезов, скрывающихся от правосудия, разыскивают по городам и селам — они не уйдут от неминуемого возмездия. Но главарь атбасарской банды Шайтанов словно в воду канул. Малейший новый повод, дающий возможность более уверенно искать исчезнувшего начальника Атбасарского гарнизона, привлекал внимание чекиста, становился предметом мучительных раздумий, предложений, соображений, которыми он делился с товарищами, чаще всего с Георгием Мониным, и после острых дискуссий уходил неудовлетворенный. Председатель ОГПУ Шевченко торопил из Акмолинска с завершением дела, а как его завершишь, если главный преступник все еще не найден?!
Для молодого чекиста Виталия Тарчевского участие в расследовании преступлений атбасарского коменданта и поисках Черного Гусара имело особенное значение еще и потому, что многие из злодеяний, творившихся Вениамином Шайтановым и его сообщниками, происходили на его глазах.
Виталий Тарчевский родился в селе Котур-Куль Кокчетавского уезда, расположенном неподалеку от озера того же названия. Его отец Владислав Тарчевский служил в котуркульской церкви. После смерти мужа, в 1914 году, мать Виталия, Екатерина Ивановна, в девичестве носившая фамилию Карпова, переехала с детьми в Атбасар: она была уроженкой этого степного городка, и здесь проживали ее брат и сестра. С помощью родственников и земляков, сочувственно относившихся к памяти Владислава Тарчевского, осиротевшей семье в северной части города, на берегу степной речушки Джабайки, была поставлена приземистая избушка. Виталию шел тогда десятый год — возраст, когда ко многому дети приглядываются и хорошо все запоминают.
В начале 1918 года в городе образовался Совдеп, но летом того же года произошел переворот, и к власти вновь пришло станичное правление во главе с казачьим атаманом. С сотней белоказаков прибыл есаул Вениамин Шайтанов, назначенный комендантом Атбасара и Атбасарского уезда.
Виталий Тарчевский, сам переживший страшную пору самовластия Шайтанова, считал себя более своих коллег посвященным в дело, это усиливало его личную ответственность за успех расследования злодеяний, розыска и поиска преступника.
Чекист Тарчевский тщательно обследовал помещение русско-киргизского училища, где располагался со своей канцелярией Шайтанов. Оно было превращено в застенок, откуда днем и ночью доносились выстрелы, стоны, крики, ругань. После избиения, — вспоминал Виталий, — заподозренных в сочувствии большевикам убивали во дворе канцелярии, расстреливали на улицах города. Стреляли пулями, чаще всего разрывными, оставлявшими на телах убитых страшные зияющие раны. Изуродованные трупы расстрелянных он сам не раз видел у переправы в центре города.
То были кошмарные дни! Карательные отряды носились по деревням, грабили население, издевались. В пятнадцати верстах от Атбасара в селе Борисовке чекист В. Тарчевский записал показания очевидца расстрела Шайтановым и его белоказаками семьи командира партизанского отряда Л. И. Тарана. Были зверски убиты родители, сестры, братья и дети. Их тела каратели облили керосином и зажгли. В огне очнулся раненый брат Тарана. Обгоревшего, его вытащили из огня и отходили местные жители (каратели к тому времени убрались из села).
Несчастный остался без рук и без ног.
Во всех подробностях запечатлелись в памяти Виталия «казачьи дни», когда хмельной Шайтанов, торжественно восседая в кресле, установленном в кузове большого неуклюжего грузовика, с обнаженной шашкой в одной руке и плетью, с которой он не разлучался, — в другой — торжественно объезжал город. По углам кузова автомобиля стояли четыре казака с длинными пиками, на которых были насажены части истерзанных тел. Так комендант города внушал жителям Атбасара и окрестных сел страх и покорность.
Осенью, с наступлением холодов, по Атбасару от избы к избе злой поземкой поползли слухи о скором приходе Красной Армии. Сосед Тарчевских, богатый казак, спешно укладывал свое добро на телеги. Вслед за колчаковскими солдатами, отступающими из города, потянулись брички зажиточных атбасарских казаков и купцов, напуганных небылицами о Красной Армии, распространяемыми белогвардейскими агитаторами. Они бежали в сторону Акмолинска и дальше на восток, куда под ударами Красной Армии отступали войска Колчака. Некоторые надеялись спастись бегством, так как за содеянные в угоду колчаковским властям преступления большевики потребуют ответа. Чаще всего это были прямые пособники Шайтанова и других колчаковских ставленников.
В этой суматохе Виталия вызвал его родич — муж сестры, служащий земской управы города, и предложил вывезти архив и спрятать в надежном месте. Вручив Виталию крупную сумму денег, он передал ему ключи от шкафов и показал на пароконную подводу, приготовленную для отправки.
В опустевшем помещении управы, открыв тяжелый железный ящик, Виталий увидел металлическую коробку, в которой лежали канцелярские штампы и печати. Перебирая их, Виталий обнаружил печать Атбасарского Совдепа, должно быть, чудом сохранившуюся после его разгрома, и сунул ее в карман. Эвакуировать архив Тарчевский не собирался — он решил передать все бумаги новым властям, в целости и сохранности. И никто не мог изменить этого решения: отцы города покинули его, и на какое-то время в Атбасаре воцарилось полное безвластие.
Виталий с нетерпением ждал прихода Красной Армии. К тому времени он остался круглым сиротой. Мать умерла от тифа, и у Виталия на руках остались братишка и сестренка. Сам еще подросток, он с трудом добывал хлеб, нанимаясь к знакомым казакам на поденную работу.
Виталий с радостью услышал долгожданную весть о приближении красных. Рано утром по дороге, ведущей из села Покровского, промчались конные разведчики с алыми бантами на шапках, а вскоре показались первые сани-розвальни, на которых ехали командиры. Потом санная лавина с красноармейцами заполнила улицы города.
Волнуясь, пошел Виталий к зданию, где ранее, до белогвардейского переворота, располагался Совдеп. Издалека он увидел большую толпу конных и пеших красноармейцев, собравшихся к Совдепу горожан. Начинался митинг по случаю освобождения города от колчаковщины. Его открыл высокий человек в дубленом полушубке с темным обветренным лицом.
— Дяденька, — обратился Виталий к пожилому красноармейцу, — кто это выступает?
— Комиссар полка имени Стеньки Разина товарищ Веденеев, — гордо ответил боец и, улыбнувшись в усы, спросил:
— Дело у тебя к нему?
— Дело…
— Вот как! Коли не секрет, какое?
— Важное и срочное, с глупостью не пойду…
— Тогда жди. Как окончится митинг, проталкивайся к товарищу Веденееву.
— Он теперь тут главный начальник?
— Председатель ревкома. Иди за мной, следом, я тоже к нему, а то сквозь такую толпу не проберешься.
После окончания митинга Веденеев еще долго разговаривал с горожанами, а потом в окружении людей направился в здание, где разместился ревком. Усатый красноармеец сноровисто и быстро прокладывал дорогу в толпе, и следом за ним пробирался Виталий. Они поднялись на второй этаж и очутились в комнате, куда только что вошел Веденеев. Председатель ревкома подошел к массивному столу.