Что ж, план был разумным, если бы не было в нем одного «но». Ведь приспособление-то для работы на уклоне Коля не придумал, а, попросту говоря, «слизал» из книжки грузинских механизаторов. А ведь каждому школьнику известно, что списанное впрок не идет. Спросят тебя на тему, которую ты блестяще выполнил письменно, а ты ни бе, ни ме. Ты не выполнил письменную работу, а скатал ее у товарища. И грош цена твоим знаниям. Ты обманул учителя, но прежде всего обманул самого себя: лишил себя знаний.
То же случилось и с Перепелкиным. Нужно было ему сказать Кустову: «Обманул я вас, Кузьма Ильич. Не мое это приспособление, не мой чертеж. Не поручайте мне готовить решета. Разобрать-то я их разберу, а вот собрать вряд ли сумею…»
Нет! Не сказал этого Коля. Он уже видел себя за штурвалом комбайна. Трактор полным ходом идет по скошенной дорожке. Хлеба кланяются Коле, ложатся под ножи, сыплется зерно, мчатся автомашины. А там, на току, спрашивают: «Кто это так работает? Почему хлеб поступает так быстро и зернышко к зернышку, как на подбор? Что там, на поле, произошло?» А шоферы отвечают: «Ведет агрегат новый комбайнер Перепелкин Николай. Работает на низком срезе, начисто снимает хлеба — артист своего дела. Талант! Мастер!» И дальше летит слава о Коле. В Краснодаре на главной площади на Доске почета рядом с портретом Кузьмы Ильича Кустова вешают портрет Николая Перепелкина.
Мечты! Мечты!
Одумайся, Николай Перепелкин, пока не поздно.
Поздно! Тарахтит вдали мотоцикл: Кустов уехал. Пора спать. Времени до зари немного.
…Хмурое утро, ветреное. Коля поднялся первым, разбудил штурвального и еще в сумерках принялся за работу. Он расстелил на земле большое полотнище брезента, разобрал крепления решет. И в это время по полю пронесся такой ветер, что чуть было не сорвал с земли подстилку со всеми гайками и болтами, которые разложил Коля.
Быть урагану.
Ветер прокатился на шаре перекати-поля по главной Колхозной улице станицы Солнечной и понесся, понесся вперед уже на такой скорости, что не догнать ветра ни Кустову на мотоцикле, ни председателю колхоза на «газике». Скорее скорого поезда мчится ветер, а может, и скорее пассажирского самолета.
И такую пыль ветер в степи поднял, что закрылось солнце и стало так темно, что в станице куры забрались опять на насест, решив, видно, что наступил вечер.
Ах, ветер, ветер! Перестань, озорной, перестань, буйный, перестань, бешеный!
К комбайну подошла автомашина. Копнильщица Оля стоит у бункера. Пора начинать работу, а этот хлопец застыл, точно в памятник обратился.
Стоит Коля Перепелкин на коленях перед кустом брезента и смотрит на высыпанные гайки и болты, винты и пружинки. «Нет, нельзя, — думает Оля, — задачу решает. Тут торопиться нельзя. Можно сбить с мысли. Изобретатель!»
Ветер не только по полю гуляет, он и в небе власть захватил. Оседлал тучку — грязную, рваную, всю в лохмотьях, серо-фиолетового цвета, и ну ее к земле пригибать! Тучка разнесчастная к самой земле пригнулась, летит, вот-вот не выдержит — разрыдается.
Что тогда делать?
Погибнет зерно.
Понимаешь ли ты это, Коля Перепелкин? Сознаешь ли свою ответственность? Ведь это ты работу задерживаешь! Быстрые у тебя руки и стараешься ты изо всех сил, да все равно ничего у тебя не выйдет. Никогда ты не собирал зерноочистку комбайна, не изобретал к ней приспособлений, и теперь тебе разобранного не собрать. Не знал ты мудрую поговорку о том, что, прежде чем войти, подумай, как выйти.
Спрашивает тракторист:
— Заводить мотор?
Коля отвечает:
— Погодите.
— Эй, хлопец, работать пора! Что там мудруешь?
— Сейчас. Погодите, — отвечает Коля.
Штурвальный только головой качает: «Изобретатель! Ему и помочь нельзя… Мудрует… Кустов приказал не мешать».
Стоит поле нескошенное, просится: «Скоси меня, а то от дождя погибну!»
Ветер завихрил пшеницу, спутал тяжелые колосья, скрутил их, точно в снопы. Торопится Коля, хочет обогнать ветер, поскорее собрать решета, взойти на мостик и скомандовать, как капитан на корабле: «Полный вперед!» Да разве решишь задачу, если не знаешь правил, по которым она составлена? Нет, не решишь! Как ветра в поле не обогнать! Уж тень от тучи бежит, скользит над деревьями рощицы, цепляется за их верхушки, вот перейдет мостик и будет здесь.
Торопись, Перепелкин! Думай быстрей, Николай! Вспомни уроки, когда ты знакомился с комбайном, «по косточкам» разбирал машину. Время не ждет!
Время! Хорошо сказал о нем поэт Роберт Бернс. Лучше и не скажешь:
Дорого вовремя время.
Времени много и мало.
Долгое время не время,
Если оно миновало…
Ты ведь, Перепелкин, мог сегодня утром и не разбирать решета, да побоялся, что засмеют. А теперь плохо твое дело! Упустил ты время. А ведь найти можно любую утерянную вещь, потерянное время — никогда.
12. КРУТОЙ РАЗГОВОР
В то самое утро, когда Коля мучился подле разобранного решета комбайна, между комбайнером Кустовым и механиком Балашником произошел такой разговор:
Кустов. И долго еще ты будешь мариновать мое приспособление к уборке на склонах?
Балашник. Твое?
Кустов. Моего помощника. Какая разница?
Балашник. Вот не думал, что у тебя помощник грузин.
Кустов. Какой грузин? Это Перепелкин Коля! Школьник наш, солнечновский.
Балашник. И говоришь, что он не грузин?
Кустов. Вот привязался! Грузин да грузин. Да он…
Балашник. Арап.
Кустов. Что?!
Балашник. Жулик!
Кустов. Кто?
Балашник. Да твой Куропаткин! Ученик и помощник.
Кустов. Перепелкин. А ну, объясни!
Балашник. Могу. Хоть ты и опытный комбайнер, а обдурил тебя мальчишка. В Грузии много земель, которые расположены на склонах гор. Ну, а ты же сам знаешь, что при работе комбайна на участке, имеющем уклон всего в пять градусов, потеря зерна составляет примерно десять процентов. И причину знаешь: при работе комбайна на неровной местности нарушается режим работы решета — масса нормально не обрабатывается, и потому…
Кустов.Ты мне лекцию не читай. Ты скажи, почему Перепелкин арап и жулик? Слышишь?
Балашник. Слышу! Не глухой. Объясню. Чертеж этот был напечатан в книге, которая рассказывает про опыт грузинских механизаторов. А твой Куропаткин…
Кустов. Перепелкин!
Балашник. Извиняюсь. Одним словом, твой первейший помощник чертеж из этой книги — как бы это сказать, чтобы тебя не обидеть, — позаимствовал, что ли. И самую эту идею приспособления тоже, это самое, позаимствовал на все сто процентов. Наши ребятки как раз в это время были в нашей библиотеке и еще поражались, какой молодец: маленький чертежик из книги, а как здорово копирует. Твоего этого Куро…
Кустов. Перепелкина!
Балашник. Извиняюсь. Твоего Перепелкина чуть было за инженера не приняли. Думали, что он выполняет какое-нибудь задание Каляги. А он, видишь ли…
Кустов. Хватит! Все ясно. Я с этим новатором-изобретателем поговорю. А приспособление готово?
Балашник. Можешь забирать. Здорово грузины эту штуку придумали…
Вот на этом и кончился разговор знатного комбайнера Кустова со старшим механиком Балашником. А дальше события развивались так.
13. ПОСЛЕ ДОЖДЯ
Хлынул дождь. И какой! Утро сменилось ночью, суша стала водным пространством, будто это было не пшеничное, а рисовое поле.
Коля успел только подхватить брезент с гайками и шурупами, завернуть их кое-как, прижать к груди и бежать в домик бригады.
Ну и дождь! Завихрил, закружил, заломал колосья. Положил их на землю и ну молотить!
Сколько же длился этот ливень?
А кто его знает? Если спросить Колю, он скажет: год. Ему время-то, когда по его вине гибли хлеба, показалось вечностью…
Но дождь прошел быстро. Темно-фиолетовая, будто чернилами наполненная, туча отлетела куда-то вбок, и над хлебами во все лучи засветило солнце. Дождевые капли сразу же показались драгоценными камнями, лужи превратились в зеркала, а крыша домика бригады стала вроде лакированной. И стало не просто жарко, а парко, как в бане. Пар пошел от столов и навесов полевого стана, пар повалил от кузовов автомашин, от брезента, который прикрывал машины. Брезент этот повис, превратился в чашу, до краев наполненную дождевой водой.
Коля стоял в луже, закатав бубликом брюки. Под навесом «табора» дождь не промочил его. Но Оле-копнильщице казалось, что после дождя Коля стал какой-то размытый, ослабленный. Он стоял не шевелясь, а бурные потоки желтой воды обмывали его ноги, как весеннее половодье обмывает быки моста.
— Ко-о-ля! Никола-ай! — закричала Оля, сложив ладони рупором у рта.
Коля не откликнулся. И тогда Оля, шлепая по воде, подошла к нему и, крепко схватив за плечи, тряхнула:
— Ты что?
— Ничего.
— Монумент!
— Что?
— Ничего! — И засмеялась. — Работать надо…
Оля никогда не задумывалась над тем, какой у нее характер — плохой или хороший. Только иногда, столкнувшись с очень скупым человеком, думала, что она добрая, а встретившись с добряком, считала себя скуповатой. Так бывало всегда в тех случаях, когда ее поражали в ком-либо ярко выраженные черты характера. И вот сейчас, почувствовав в Коле растерянность, она ощутила себя смелой и решительной.
— Промок? — спросила Оля.
— Нет. И все части от комбайна сберег. Это главное. Они сухие. Можно собирать.
— Они-то сухие, — усмехнулась Оля, — а ты-то весь какой-то не такой.
Она еще и сама не знала, удастся ли спасти хлеб. Можно ли поднять полегшие хлеба? Но у нее была уверенность, что все обойдется, и думала она примерно так: «Конечно, случилась беда. Но ведь не первый раз во время уборки идет дождь, пусть даже такой сильный. Главное, не опускать руки, не вешать носа, не теряться. Нет такого положения, из которого нельзя было бы найти выход. Надо быть спокойным и, главное, действовать без паники. А вот Коля Перепелкин совсем раскис. Другим ведь был парень до дождя. Совсем другим!»