Коля Перепелкин стоит обычно у рулевого колеса точно из бронзы вылитый. Переводит рукоятки штурвала быстро, точно. Чуть заметное движение руки, и, глядишь, повернулся штурвал, приподняты ножи комбайна и гладко обстрижен холмик, что попался на пути. Не было такого, чтобы Перепелкин прозевал даже маленькую горушку или низинку.
Портнов прикидывал в уме, сколько же скошено за день. И выходило: маловато. Вот и подумал Портнов о том, что через час надо включить фары, а в темноте, хочешь не хочешь, скорость придется сбавлять.
«Вот бы этот оставшийся квадрат поскорее убрать!» — подумал Портнов и крутанул в воздухе рукой, показывая штурвальному, что, дескать, надо работать быстрее, а потом просигналил трактористу Шкварикову прибавить газ.
Загудел мотор, рванул вперед, точно пришпоренный конь, из выхлопной трубы вырвался пучок вертлявых искр, и взвилось пламя к самому мостику комбайна.
Пожар!..
Когда нет искрогасителя, нет никакой гарантии, что полова с пылью не загорятся у сильно накалившейся выхлопной трубы. Так оно и случилось.
Сначала бледные языки пламени, точно светлые змейки, побежали по стерне. Без шума, без запаха бегут эти предательские огоньки. А потом вдруг взвился в небо высокий сноп пламени. Раздался треск, точно на огромной сковородке жарили пышки, не жалея масла. И сразу же разнесся запах гари.
Горел нескошенный хлеб. Обуглившиеся зерна пшеницы пулями вылетали из колосьев. Загорелся блестящий, точно шелковый, промасленный комбинезон Шкварикова. Тракторист остановил трактор, соскочил на землю и ну кататься! Погасил на себе пламя, бросился к трактору, повел комбайн прочь от огня.
Куда там! Разве в море сухой пшеницы убежишь от огня? Длинные языки пламени подбираются к копнителю, огонь полыхает вокруг комбайна, бежит по хлебам, бушует, рвется к небу.
Беда!
Спрыгнул Портнов с мостика прямо в жнивье и побежал что есть духу. Однако не растерялся штурвальный Перепелкин.
Увидев огонь, Коля сорвал с комбайна огнетушитель и бросился к огню, туда, где стерня соединялась с нескошенным хлебом. Струя вспененной жидкости ударила по пламени и точно подрезала его ножом. Пламя упало.
А копнильщица размотала тем временем большой брезент. Он был грязный, дырявый. Видимо, им уже не раз тушили огонь.
Эх, не припас Портнов лучшего брезента! А ведь мог сделать это. Надо было побеспокоиться, сходить на склад. Наверное, подумал: «Денег за это не платят…»
Копнильщица стала накрывать брезентом огонь, но пламя вырывалось из дыр.
От едкого дыма болели глаза, слезы текли по щекам копнильщицы. Но это было к лучшему: слезы оберегали от огня ресницы.
Подбежал тракторист Шквариков. Высоко поднимая ноги, он ступал по брезенту, подминал огонь, давил его.
Тушили огонь молча. Опасность заставляла двигаться быстро, действовать четко.
Но огнетушитель оказался неполным. Пенистая жидкость то вырывалась, то застревала. Из красного баллона вырывались хрипы. Эх, были бы лопаты! Накопать бы земли, засыпать дыры в брезенте, перекрыть бы землею дорогу огню. Но лопат нет. Только завтра обещал Красноштан оформить заявки на лопаты. Завтра!..
Пока удалось погасить огонь только с одной, подветренной стороны комбайна. И это было правильно. Начни они гасить с другой стороны, ветер перенес бы пламя на комбайн и на трактор. Сгорели бы машины, взорвались бы баки с горючим…
Тракторист Паньков пахал соседнее поле, когда увидел огонь. «Хлеб горит! Пожар!!!» Паньков повернул трактор и пошел на нем к огню.
Комбайнер Портнов бежал от огня, а тракторист Паньков мчался к огню. Благо у нового трактора были навесные плуги. Повернул Паньков рычаг, поднял лемехи плуга и покатил безо всякой задержки. Новый трактор на резиновых шинах бежит, что твоя автомашина. Уже обдает Панькова жаром, уже дым ест глаза, пот течет по лицу. Ветер гонит пламя, а впереди пламени дым.
Страшно? Страшно. Но стремление спасти урожай сильнее страха.
Вот уж подкатил Паньков к перешейку, повернул трактор боком к пламени, опустил лемехи и ну пахать прямо по хлебу!
Берегись, Паньков! Комбинезон-то на тебе промасленный, вмиг загорится. И не заметишь.
Смотри, Паньков, как бы дым тебя не обкурил да с трактора не сбросил. Одуреешь от дыма, угоришь, не встанешь. Сгоришь — в уголек превратишься!
Гляди, Паньков, как бы бак с бензином не взорвался!
Могли эти слова остановить Панькова, да не слышал он их. В его сознании было одно только слово:
«Хлеб! Хлеб! Хлеб!»
Глубокие борозды вздыбленной земли — сырой, жирной, черной — преградили путь пламени. Только что бушевало пламя, а уже село у пластов свежей вспашки. Осунулся огонь и… погас.
А в это время по ту сторону комбайна Коля Перепелкин, тракторист Шквариков и копнильщица продолжали бороться с огнем. Уже задымился брезент. Что делать? Голыми руками огонь не погасишь. Тут долго раздумывать времени нет. Коля сорвал с себя рубашку и бросился к огню. Не подоспей тут Шквариков, плохо пришлось бы Перепелкину. С огнем шутить нельзя.
Шквариков накинул на «кратер», из которого бушевало пламя, брезент. Он сорвал его над штурвалом. Но язычки пламени все-таки выскакивали сбоку.
Коля рубашкой начал лупить их с остервенением. Ковбойка дымилась, нестерпимо жгло руки, а Коля все бил по огню.
Так его, так! И огонь оказался побежденным. У Коли Перепелкина глаза без ресниц, черные брови стали рыжими, сгорели волосы на руках. Больно рукам.
Вон бежит копнильщица от комбайна, прижав к груди, как ребенка, аптечку.
— Не трогай руки, Коля! Не трогай!
Смазала обожженные места мазью, и боль сразу же стала утихать. Значит, не сильно прижгло. Быстро заживет.
И Паньков уже тут как тут. Соскочил со своего трактора «Беларусь» и как ни в чем не бывало притронулся рукой к кепочке:
— Здравствуйте!
— Здоровеньки булы!
— О це дило!
— Не кажи!
И смеется копнильщица. Смеется Коля Перепелкин, растопырив руки, по локти вымазанные мазью. Смеется Паньков. А потом спрашивает:
— А комбайн цел?
— Цел.
— И трактор?
— И трактор.
— А где же комбайнер?
— Сбежал.
— Портнов?
— Он.
Паньков говорит:
— Так я и думал.
Вот тут-то я и познакомился с Колей Перепелкиным.
— Вы Перепелкин?
— Я. А вы ко мне?
— К вам. Я из редакции. Вы нам писали?
— Писал… Только, простите, это было уже с месяц… А за этот месяц…
— Знаю. За этот месяц у вас, Коля, многое произошло.
— Ой, многое! И не рассказать.
— Значит, теперь вам и уезжать из станицы не хочется?
— Какое там уезжать!..
— А бровей вам не жаль!..
— Жаль. Только я так думаю: новые вырастут.
БЕГЛЕЦ
В Волгограде по широкому проспекту бежал мальчик лет двенадцати. Он догонял большой грузовик с красными звездочками на дверцах. В руках у мальчика была коричневая сумка, видимо с учебниками. На углу, где красный огонек светофора задержал шофера, мальчик догнал грузовик и, тяжело дыша, стал у подножки машины.
Милиционер, который на перекрестке регулировал движение, почтительно откозырнул шоферу грузовика, тот приподнял кепку и, повернувшись к мальчику, спросил:
— Тебе что, малец?
Мальчик молчал. То ли после стремительного бега он не мог перевести дыхание, то ли не решался сказать водителю, зачем бежал за машиной.
— Ну что ж, мальчик? Мне ждать некогда. — Водитель открыл дверцу. — Влезай!
Нежданный пассажир взобрался на высокое сиденье. Шофер передвинул рычаг, чуть повернул баранку, и машина покатила.
Мальчик с удивлением оглядывал шофера. Водитель был молодой паренек со светлыми кудрями над высоким лбом и такими розовыми щеками, что, если бы не широкие плечи, его можно было бы принять за школьника. А ведь милиционер только что козырял этому пареньку. Видно, очень уважает он водителя…
Проспект проехали молча. Когда свернули на площадь, водитель спросил мальчика:
— Ты откуда?
— Филоновский. Двести километров от Волгограда.
Водитель кивнул головой: дескать, знаю, где Филоново.
— А звать-то как?
— Коля.
— Учишься?
— Ага…
— В пятом?
— В пятом.
— Школу бросил?
Коля молчал.
— Что ж молчишь? Когда последний раз был в школе?
— Вчера… Я хочу… работать… на шагающем… Подвезите меня, пожалуйста…
Коля говорил тихо — все тише и тише, так что под конец шум машины совсем заглушил его слова.
Они подъехали к большому котловану, где, грохоча и лязгая, размахивали своими хоботами два огромных экскаватора.
Это было в предвечерние часы. Освещенные красными лучами заходящего солнца, машины казались очень красивыми на фоне неба.
Вокруг большого котлована столпилось множество людей. Так бывает на стадионе во время большого футбола: края огромной чаши стадиона доверху заполнены людьми, и десятки тысяч глаз со всех точек круга следят за одной точкой — за кожаным мячом.
На дне котлована стройки шло соревнование на ловкость и выносливость, умение и смелость. Соревновались экскаваторщики. А зрители смотрели, как экскаваторы, будто живые существа, поворачивали свои «хоботы». Острый край ковша вонзался в откос котлована, стремительно взмывал ввысь. И сотни голов поворачивались вслед ковшу.
С грохотом высыпался из ковша грунт, и, ловко изогнувшись, ковш летел обратно, опускался и снова вгрызался в землю…
Шофер притормозил машину, и теперь Коля мог следить за необычным соревнованием.
В кабине ближнего экскаватора сидел молодой паренек в такой маленькой кепочке, что, казалось, она чудом держится на стриженой голове. Паренек грохнул большой ковш грунта, и сразу же с неменьшим грохотом прорвались аплодисменты…
Шофер тронул машину и быстро повел ее прямым проспектом в центр города. И Коля и водитель молчали. Они подъехали к новому большому дому на площади Обороны. Во дворе играли мальчики — ровесники Коли.
Шофер заглушил мотор, вынул из щитка маленький ключик, открыл дверцу автомашины и сказал: