Кроме успехов в работе адмирал был известен как удачливый ловелас – даже в восемьдесят. При этом он страстно и преданно, до самозабвения любил свою последнюю, пятую жену, которая была моложе его на тридцать лет.
В выходные Дымов иногда натыкался на соседа, и, если был один, Шура всегда говорил ему одно и то же: «Андрюша, уважь старика. Давай сходим в парк, на молодые жопы посмотрим». Если Андрей Семенович торопился, он отшучивался: «Ну что ихним жопам до таких старых перечников, как мы с тобой». Но, когда спешить было некуда, они с Шурой бродили по парку, и тот рассказывал свои армейские истории. Рассказывая, адмирал то и дело сбивался с мысли: стоило пройти мимо симпатичной молодайке, как Шура начинал жадно разглядывать все ее выпуклости и отпускать соленые шуточки. В такие моменты ему было не до армейских воспоминаний.
Выйдя из машины, Андрей Семенович обнял Шуру.
– Поговорить бы нам с тобой, Андрюша. Минут этак полчаса, – с напором сказал старый моряк.
– Ну давай поболтаем, Шура.
– Папа, я иду домой. Мне еще к завтрашнему коллоквиуму надо подготовиться, – сердито сказала дочка и ушла.
– Пошли погуляем, Андрюша, – предложил адмирал, и они медленно направились к станции. – Слушай, Андрей. Самое дорогое, что у меня есть, – моя жена Лиза, – с не свойственной ему серьезностью начал Шура. – Дети вспоминают обо мне, только когда им нужны деньги. Причем тратят гораздо быстрее, чем я зарабатываю. А Лиза для меня – все. А для нее самое дорогое в жизни – сын Паша. Кстати, хороший парень. Не пьет и не курит, двадцать шесть лет. И не бабник, в отличие от меня.
Андрей Семенович начал понимать, куда клонит адмирал. Чувствовалось, что этот разговор был продуман заранее до мельчайших подробностей, и его результат очень важен для Шуры.
– Значит, идем дальше. Лиза сказала, что хочет, чтобы Паша стал зубным доктором. И он стал. Лиза мечтала видеть его кандидатом наук, и он через два месяца защищается. Захочет, чтобы стал профессором, какие проблемы: через три – пять лет будет профессором. А ты же знаешь, какой у меня главный жизненный принцип? Если Господь известит человека, что через две недели случится всемирный потоп, тот будет благодарен Богу. Знаешь, за что? За то, что он будет знать, что эти две недели последние, а значит, прожить их надо как можно лучше. Если об этом узнаю я, две недели буду учиться жить под водой. Жабры у какого-нибудь великого светила, типа доктора Сальватора, вставлю или еще что-нибудь подобное сделаю. И через пятнадцать дней, как миленький, словно рыба начну плавать под водой. Ты, кстати, тоже из таких, как я понимаю.
Они впервые говорили о таких серьезных вещах. Дымов внимательно слушал адмирала, стараясь не потревожить ни лишним словом, ни взглядом.
– Но при всем этом я уже старый, – продолжал Шура, – хотя пока еще и дамский угодник. Ты ведь знаешь мою точку зрения: «Если мужчина – дамский угодник, он орел, а у орлов всегда все в порядке». Правда, вопрос в том, сколько будет длиться это «пока». А Лиза моя серьезно больна. И мы с ней хотим, чтобы Павел попал в хорошие руки, в порядочную семью. Мы боимся, что он может стать легкой добычей какой-нибудь провинциальной охотницы за благосостоянием. А у тебя дочка – красавица и умница. Ты сам еще молодой мужик и сможешь защитить Павла, если что. Но ты не думай, он тебя не подведет и нахлебником не будет. Согласен? Если согласен, давай их знакомить, а через несколько недель – поженим. В паре ЗАГСов у меня есть связи, так что зарегистрируют хоть в тот же день. И будем ждать внуков.
Адмирал и представить себе не мог, насколько удачной показалась Андрею Семеновичу его идея. Конечно, будь Дымов здоров, он отнесся бы к ней иначе. Скорее всего, отшутился бы, заметив, что браки заключаются на небесах, а не на вечернем тротуаре. Но сейчас… Сейчас он и не думал шутить. Какие шутки: его собственная дочь, случись с ним самое страшное, останется без надежной мужской опеки. Так что пусть Павел добивается Нины и старается ей понравиться. Главное, чтобы делал это без участия родителей. Ничего, справится! Если, конечно, он настоящий мужчина, а не маменькин сынок. А в этом вопросе у Андрея Семеновича полной уверенности не было. Он мог бы сказать Шуре, что настоящий мужчина никогда не станет покупать ни любовь, ни диссертацию. Что он, Дымов, в свои пятьдесят семь лет сам написал докторскую, причем занимался ею не днем, в рабочее время, а вечерами и по ночам. Хотя мог бы решить вопрос гораздо проще, как многие другие, наняв научно-литературного «негра».
Но все эти замечания были уместны в жизни, которая закончилась в тот момент, когда он узнал о своем диагнозе. Сегодня Андрей Семенович так же уязвим, как адмирал, отчасти выступавший в роли просителя. Теперь они были на равных: оба до потери пульса боялись за судьбу близких и искали для них защиты у других людей.
Правда, в отличие от Шуры, Андрей Семенович не спешил раскрывать карты. Ведь в сложившейся ситуации трудно сказать, кто из них двоих более сильный, а главное, более перспективный защитник.
– Хорошо, – сказал Андрей Семенович адмиралу. – Я согласен. Как будем устраивать сватовство?
– Это я уже обдумал, – оживился адмирал. – Предлагаю такой вариант: в воскресенье Паша поведет маму прогуляться на свежий воздух, а ты выйдешь с дочкой. Встретитесь около дома, как бы случайно. Завяжется разговор. Ну а дальше все в руках Господних. Договорились?
И он протянул Андрею Семеновичу свою огромную ладонь.
– Договорились, – ответил Дымов, с удовольствием ощущая крепкое рукопожатие этого могучего человека.
Зная характер дочери, Андрей Семенович мало верил в успех предстоящей операции. Но почему не попробовать? Тем более что история со сватовством – шанс хотя бы на время отвлечься от тревожных мыслей, которые в выходные дни, когда для решения проблемы ничего не сделать, его особенно угнетали.
На следующее утро он внезапно проснулся около четырех утра. Казалось, огромная неведомая рука с силой тряхнула его, мгновенно заставив выйти из зыбкого состояния, которое и сном-то можно назвать с большой натяжкой.
Он чувствовал себя разбитым и понимал, что уже не заснет. Что делать? Может, принять какое-нибудь успокоительное типа фенибута? Эти таблетки он пил горстями, когда несколько лет назад его компанию пытались обобрать люди, за несколько месяцев до конфликта позиционировавшие себя как близкие друзья. Тогда фенибут здорово помог. Однако сегодня он боялся прибегать к этому снадобью: кто знает, как лекарство может повлиять на засевшую в простате гадость? Придется рассчитывать только на собственную силу воли и не пропускать отрицательные эмоции дальше пуговиц на пиджаке.
«Почти неделю назад ты позвонил Жизневу и узнал результаты биопсии, – размышлял Андрей Семенович, лежа в постели и глядя жаждущими сна глазами в темное окно. – Давай вспомним, что ты за эту неделю сделал, чтобы решить свою проблему. Вроде все время что-то делал. Но толку-то от суеты? Ты ничего не сделал. Ничего! Ноль, зеро. Почему? У тебя даже не хватило силенок спросить, сколько тебе осталось».
Эти мысли были неотвязны и невыносимы, причиняли почти физическую боль. Дымов почувствовал, как по спине, между лопатками, вниз стекает холодная капля пота.
«Так, успокойся. Ты должен что-то сделать, и ты сделаешь! У тебя слишком много обязанностей в этой жизни, чтобы не бороться за нее изо всех сил, сверх всяких сил. Стоп! Кто-то дал телефон уролога-онколога из солидной клиники и очень хвалил врача…»
Телефон доктора был записан на листочке, который лежал, кажется, в ежедневнике. Андрей Семенович торопливо встал с постели и, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не разбудить семью, почти бегом, как спринтер по пересеченной местности, рванул в кабинет, к дипломату. Все в порядке, листочек на месте. Дымов прочитал: «Юрий Иванович – врач-уролог (о)». И номер телефона. Он не решился написать слово «онколог» полностью и поставил букву «о» в скобках.
Проклятая суеверность! Завтра, вернее, уже сегодня утром он позвонит этому Юрию Ивановичу и попросит о встрече. Вопрос в том, скажет ли ему врач что-нибудь новое или начнет пережевывать ту же кашу. Но это будет понятно только после звонка. А теперь – попытаться заснуть. Силы ох как нужны!
Как всегда, без одной минуты десять Андрей Семенович был на работе и входил в приемную. Бросил секретарю дежурное:
– Здорово, новости есть?
Новостей, к счастью, не было. Как говорится, no news is good news. Открывая дверь своего кабинета, он, как обычно, распорядился:
– Чайку покрепче, Людочка.
Сотрудники ничего не должны знать о происходящем. Их не касается, что шеф полночи не спал, и у него свинцовая тоска. Все хорошо, босс всегда впереди с шашкой наголо и на лихом коне. Враг не пройдет, наше дело правое и победа будет за нами! Причем на всех фронтах. Только так, и только тогда у руководителя за спиной – сомкнутый строй бойцов, а не армия Врангеля после прорыва «красных» под Каховкой.
Итак, звонок Юрию Ивановичу. После второго гудка быстро ответил молодой голос, и они тут же договорились встретиться полтретьего в восьмом кабинете. Посмотрим, что врач грядущий нам готовит.
«До того как сесть в машину в 13.30, ты будешь думать только о работе, – приказал себе Андрей Семенович. – Иначе ты не мужик, а что-то вроде амебы».
И тут же, не оставляя ни минуты на вольные мысли, позвонил секретарю:
– Начальника отдела продаж ко мне, и быстро: одна нога здесь, другая там.
Он снова стал обычным Андреем Семеновичем.
Ровно в 14.30, как и было договорено, он постучал в дверь, на которой висела табличка «Доцент Юрий Иванович Скуратов». Мерзость молчания была ему ответом. Никого. Все вымерли.
«Что ж, погуляю по коридору», – решил Андрей Семенович и начал бродить по погонным метрам больничного туннеля, видевшим последний ремонт в годы первых советских пятилеток. Походив так минут двадцать, он вспомнил выражение, популярное в его молодые годы: если девушка опаздывает на свидание на 5 минут, это признак хорошего тона, если на 10 – это невежливо, а на 15 – уже хамство.