– Что еще за «не молодые», – громко возмутился он с той всепобеждающей искренностью, с какой когда-то выступал на комсомольских собраниях, обличая американский империализм. – Ты у меня еще хоть куда, а я вообще тебя на полгода моложе, – весело напомнил Андрей Семенович.
И Вера вроде бы успокоилась.
– Лучше накорми меня, Верочка, чем-нибудь вкусненьким, а то устал я сегодня как собака.
Он прошмыгнул в туалет, захватив с собой термометр. Ртутный столбик остановился на отметке 34,8. Положил руку на лоб: ледяной, хотя такое чувство, что все тело горит. И вдруг он вспомнил. Это было тридцать восемь, да, ровно тридцать восемь лет назад. Он уже был студентом, когда однажды вечером раздался звонок и его пригласили на вечеринку одноклассников. Ему девятнадцать лет, месяц май, а мини у девушек выше всех его возможностей. Кровь бурлила, он пошел провожать какую-то одноклассницу. Ну и, в общем, пришел домой в четыре утра, не удосужившись предупредить мать. Подходя к подворотне, он увидел старшую сестру, которая давно не жила вместе с ними. Ожидал, что та начнет его ругать, но она только сказала: «Мама разорвала на себе рубашку». Когда Андрей зашел в комнату, увидел мать. Она сидела в разорванном халате и рубашке, что ей, всегда аккуратной, было не свойственно. Мать не ударила его, не заплакала, чего он ждал и боялся больше всего. Она просто сидела и излучала тепло. Казалось, в ней работает теплоизлучатель, топливом для которого служила она сама – ее тело, кости, нервы, ночные переживания за него, годы жизни. Андрей положил руку на лоб матери, опасаясь высокой температуры, но его рука будто коснулась льда. Он торопливо сунул градусник матери под мышку. Тело безвольно подчинилось. И через десять минут – он как сейчас помнит – ртутный столбик застыл на отметке 34,8.
«Впрочем, неудивительно, – подумал Андрей Семенович, – ведь предмет переживаний один и тот же: моя жизнь».
Дымов хотел позвонить Марине, но по телевизору начался фильм про его любимую пару – Симонова и Серову, и домашние сильно удивились бы, если бы он в это время спрятался в ванной и начал звонить. Он и так не мог понять, знает Вера что-нибудь или нет. Она, с ее тактичностью, могла чувствовать что-то и молчать, боясь расстроить его еще больше. В любом случае, он был очень благодарен жене за то, что она не задает вопросов. Вон Германия не выдержала войны на два фронта и потерпела поражение. А у него права на поражение не было.
Андрей Семенович сидел перед телевизором, слушал стихи Симонова, посвященные Серовой, и думал: «Какой смысл был Юрасику надувать меня по второму вопросу? А если он не надувал и говорил правду, сколько мне осталось? Что я точно успею сделать? И, кстати, непонятно, чему вообще их учат в мединститутах. Ведь все знают, первая заповедь врача – не навреди. Так что же он, не мог все сказать в понедельник, а не сегодня? Вот сволочь!»
Видимо, последние слова были произнесены вслух: боковым зрением Андрей Семенович уловил недоуменно-испуганный взгляд жены. И тут же вывернулся из ситуации:
– Слушай, – как бы продолжая свою ругань и обращаясь уже к жене, сказал он, – ну хорошо, разлюбил. Но зачем еще и портить ей жизнь? Зачем делать так, чтобы ей не давали роли в театре? Какими мелочными иногда бывают мужики, причем даже великие.
– И я не понимаю, как он мог так поступить, – согласилась жена.
Пронесло.
«Впредь надо быть аккуратнее», – подумал Андрей Семенович.
Наконец фильм про Симонова закончился. Он сделал пару нейтральных звонков и только после этого набрал Марину:
– Слушай, Мариночка, вот какая со мной произошла сегодня история, – и Дымов в подробностях рассказал о своем визите к Юрасику.
Марина слушала его, не перебивая, что было на нее непохоже.
«К чему бы это?» – еще больше испугался Андрей Семенович.
Он перестал говорить, повисло молчание, а потом Марина взорвалась:
– Слушайте, гребаный доктор наук, что вы ходите ко всякой шелупони? Информирую вас, как хирург, что при удалении простаты автоматически – вы слышите? – автоматически убирают все, подчеркиваю – все лимфоузлы малого таза. Поэтому шлите вашего Юрасика к такой-то матери, – Марина так рассердилась, что почти прокричала эту фразу. – А что касается так называемого «нового метода лечения», вы как инженер должны понимать: если удастся уничтожить ультразвуком раковые клетки, продукты распада останутся. И гулять вам с этим дерьмом внутри всю оставшуюся жизнь. И вы, доктор технических наук, автор ста пятидесяти с гаком работ, считаете это нормальным? Может, вы думаете, что этот вопрос изучен? Да его на вас и хотят изучить. На вас, умный вы наш!
Я вам наглядно объясню, – продолжала Марина. – Представьте себе, что в багажнике вашего автомобиля лежит граната. Ее никто не собирается никуда бросать, и вроде вероятность взрыва близка к нулю. Но вы все равно – слышите меня? – все равно попытаетесь скорее избавить автомобиль от такой «запчасти». А эти суки предлагают вам поместить гранату в ваше собственное тело. Причем неизвестно, когда и при каких условиях она взорвется. Оно вам надо?
– Так я же первый сказал тебе о своих сомнениях насчет этого долбаного метода, – едва не взревел Андрей Семенович.
– Если поняли, что вам предлагают мерзость, зачем еще и на исследование пошли? – парировала Марина. – Слушайте, езжайте во вторник к Юрасику, заберите снимок и на этом прикрывайте знакомство. И не вздумайте дать ни копейки! Нет, давайте-ка я лучше поеду с вами – дам этой сволочи ногой по яйцам. Такой сволочи нельзя позволять размножаться!
«Вроде полегчало, – подумал Андрей Семенович. – Но ведь Юрасик мог увидеть на снимке что-то такое, чего не исправить операцией». Он побоялся спросить об этом у Марины. Поэтому облегчение было шатким. Немножечко отпустило, и все.
Дымов не помнил, как прожил два выходных дня. Все время чувствовал жар, «горел». Попытка сватовства, о которой они договаривались с Шурой-адмиралом, закончилась полным провалом. Дочь долго не хотела никуда идти. Андрей Семенович настаивал, и в конце концов они вышли на улицу, «случайно» столкнулись с адмиральской семьей в полном составе. По сценарию встали поговорить. Нина поскучала рядом с ними минуты две, а потом сказала: «Папа, мне надо в канцелярский магазин. Я сбегаю ненадолго».
Робкую попытку адмиральского сына проводить ее Нина пресекла таким яростно-ледяным взглядом, что стало ясно: сватовство не удалось. Правда, прощаясь, адмирал успел тихо сказать Андрею Семеновичу: «Все равно поженим». Но это больше походило на заклинание, чем на утверждение.
Лишь необходимость доработать статью для институтского сборника, которую, чтобы не подвести издателей, нужно было сдать в понедельник, помогла Андрею Семеновичу пережить выходные: работая, он забывал обо всем.
Дымов выжал из этой необходимости максимум, использовав ее еще и для того, чтобы понаблюдать за самим собой. Как исследователю эксперимент доставлял ему искреннее удовольствие: он обнаружил, что, работая, не чувствует жара. Но стоило заняться какими-то не связанными с работой вещами, будь то еда, разговоры с домашними или просмотр телепрограмм, и жар возвращался, а температура падала ниже тридцати пяти.
Сложнее было по ночам. В первую ночь Андрей Семенович не спал вовсе. В следующую, с субботы на воскресенье, стало понятно, что пытку бессонницей ему не выдержать. Тогда он каждые четыре часа стал принимать по таблетке ивадала. Лекарство помогало забыться на какое-то время – назвать это состояние сном было невозможно.
И вот наступил понедельник. На этот день было запланировано много дел, включая три важных совещания и один не менее ответственный официальный обед.
«Ровно в четыре позвоню Юрасику и прямо спрошу его обо всем, как бы тяжело это ни было, – думал Андрей Семенович, собираясь на работу. – В конце концов, сколько можно задавать вопросы самому себе, не получая ответов? Если будет отнекиваться, прижму. Я умею это делать, когда надо».
С самого утра Дымов с головой погрузился в дела, так что время летело быстро. Лишь иногда он вдруг отвлекался, и сознание мгновенно оккупировала отчаянная мысль: «Может, все бессмысленно?» И всякий раз Андрей Семенович сердито отвечал самому себе: «Типун тебе на язык!»
И вот, наконец, без пяти четыре. «Подождать еще пять минут или позвонить сейчас? Нет, буду ждать. Я же не схватил трубку и не позвонил ему с утра. А тут – пять минут осталось… Ну все, можно звонить».
Юрасик снял трубку мгновенно, словно давно ждал звонка.
– Юрий Иванович, добрый день, как поживаете? – бархатным голосом, будто и не было страшных семидесяти двух часов, спросил Андрей Семенович.
У него даже хватило сил спросить, как Юрасик провел выходные. В ответ он услышал обстоятельный рассказ о загородном пикнике и о том, что надо ловить последние теплые дни на природе. Затем Андрею Семеновичу прочитали лекцию о пользе хождения босыми ногами по росе – причем когда восходит солнце: вода, видите ли, имеет в этот момент особое строение. Дымову очень хотелось сказать, что «строению воды» он мог бы поучить не только Юрасика, но и Юрасиковых учителей. Но это было бы грубостью, а на грубость Андрей Семенович не имел права. Он посмотрел на часы: 16.20. Значит, докторун говорит уже двадцать минут. Андрей Семенович понял свою ошибку. Если бы он позвонил не на городской телефон, за который не надо платить из своего кармана, а на мобильный, эскулап, наверное, был бы лаконичнее. Кто же своим языком будет работать против собственной хрустальной мечты – покупки крутой тачки?
Наконец, уловив микропаузу в монологе доктора, Андрей Семенович вклинился с вопросом:
– Ну а как мои дела? Вам удалось поговорить с заведующим отделением?
– Да-да. Мы с ним посмотрели и обсудили ваш снимок. И в общем-то не нашли ничего страшного. Кроме того, я подумал, полистал литературу и, знаете, не вижу ни малейшего повода говорить о полной необратимости процесса. Так что завтра, в 14.00, я вас жду. Сделаем еще КТ и будем готовы к принятию решения.