– Ну как вы, Андрей Семенович, проснулись? – спросил Жизнев, подойдя к кровати. – А то я пришел вас будить. Пора просыпаться. Кстати, хочу сказать, что вы попали в правильное место. Во время операции возникла сложная ситуация, и старший врач применил штуку, которая меня потрясла. Поверьте, это было нечто! За свою жизнь я присутствовал, наверное, на пятистах подобных операциях, не меньше, но такого не видел. Так что все в порядке. Вы – молодец, и все позади.
– Какой сейчас день и сколько времени? – спросил Андрей Семенович.
– Утро субботы, дорогой, начало восьмого. Вы проспали часов двадцать. Не волнуйтесь, вашей жене я позвонил. А если хотите, можете сами ей позвонить прямо сейчас.
– Конечно, хочу, только, если можно, глоток воды, чтобы не скрипеть по телефону.
– Да сколько угодно. Сейчас организуем.
После стакана воды голос стал получше, и Андрей Семенович позвонил домой:
– Заинька, уже все в порядке. Меня сейчас, вернее, часа через три, когда придут врачи, выпишут, и мы с Александром Владимировичем уедем в гостиницу. А там перекусим и, может быть, в театр на оперетту сходим, – самозабвенно врал он.
На просьбу жены побыть хотя бы до понедельника в больнице, он важно ответил, что тут здоровых людей в больницах не держат. Однако он поговорит с врачом и только ради нее, может быть, на несколько дней и останется в больнице. Он поговорил о чем-то с дочкой, но усталость и желание спать сказывались все больше. Надо было прощаться:
– Пока, позвоню позже.
Он отдал трубку медсестре.
– Пока не засыпайте, – попросил Жизнев. – Сейчас вы должны что-нибудь съесть и выпить стакан чая. Фрау Кирштенмайер распорядилась, чтобы вам заварили не из пакетика, а в чайнике, как вы любите.
– Я боготворю эту женщину, – мгновенно оживился Андрей Семенович.
Перспектива выпить настоящего чая придала ему сил.
– Потом вы поспите, а часа в четыре мы со старшим врачом вас разбудим и, если все будет нормально, отвезем в палату. Дальше нужно будет поправляться и лететь домой. Принимается?
– Я двумя руками «за», но есть одно «но». Есть не могу. Гадкое какое-то ощущение во рту. И потом, я никогда не ем немытым, а в ванную меня сейчас вряд ли пустят. Так что…
Жизнев нетерпеливо перебил его:
– Послушайте, вы домой хотите?
– Даже отвечать на этот вопрос не буду.
– А с катетером вы долго хотите гулять?
– Как вы думаете, Александр Владимирович? Кроме того, что это крайне неудобно, еще и унизительно. Кстати, когда из меня вынут эту штуку?
– Если все будет нормально, через двенадцать дней.
– Значит, в следующую среду, – мгновенно подсчитал Андрей Семенович.
– Да, но только если вы будете делать все, что положено пациенту после такой операции. Короче, есть будем?
– Будем, – с досадой ответил Дымов.
– То-то же. Кстати, судя то тому, как быстро вы вычислили день, когда снимут катетер, вы отходите от наркоза абсолютно нормально.
– Я же должен был понять, когда смогу предстать перед Даниелой и фрау Кирштенмайер галантным кавалером, а не зассыхой с трубочкой.
– Я понял, Андрей Семенович, для вас это мощный стимул. Но пора переходить к делу.
Жизнев позвал медсестру, которая, оказывается, сидела в этой же комнате, в темном углу, за пультом, больше похожим на кабину трансконтинентального авиалайнера. Она подошла, почитала, что написано на доске, закрепленной над кроватью Андрея Семеновича, и сказала: «Аллес гут». Потом вытащила из кармана халата телефонную трубку и дала кому-то указания.
Минуты через три в палату вошла еще одна медсестра. Она катила перед собой тележку с двумя подносами. На них лежало несколько влажных салфеток, а также одноразовая зубная щетка, маленький тюбик зубной пасты и две чашки с водой.
В четыре руки медсестры протерли его потное тело сначала мокрым полотенцем, а потом насухо. После этого он сам вытер руки и лицо горячей влажной салфеткой и осушил мягкой махровой тканью. Наконец, вместо мокрой, соленой рубашки женщины надели на него чистую и сухую. Одна из медсестер нажала кнопку пульта, и изголовье гамака начало подниматься.
– Удобно? – спросила медсестра, подняв спинку градусов на сорок пять.
– Отлично, – подтвердил Андрей Семенович, наслаждаясь чистотой, удобством и профессиональным отношением к себе.
Из тележки выдвинули полку – как в самолете, и на нее поставили принадлежности для чистки зубов. Ощущая огромное удовольствие и прилив сил, Андрей Семенович долго водил щеткой во рту, освежая его от последствий наркоза.
– Теперь можно и поесть, Александр Владимирович, – потянувшись, сказал он.
И тут же перед ним, как в сказке, «по царскому велению и по моему хотению», появился поднос с маленькими баночками йогуртов, маслом, творогом, сметаной, двумя плавлеными сырками и несколькими кусочками обычного сыра, хлебом, булкой, джемом. В общем, всем тем, что должен есть человек после серьезной операции.
– По указанию фрау Кирштенмайер вам специальным способом заварят чай, – сказала одна из медсестер.
И ему действительно принесли чай, причем не в белой больничной чашке, а в красивом заварном чайничке, рядом с которым на подносе стоял стакан в красивом подстаканнике. Лепота! Живем, господа!
И тут, как черт из табакерки, появился аппетит. Да и как ему, спрашивается, не появиться, когда такой поднос. А до этого две симпатичные, по-немецки во всех нужных местах упитанные молодайки так умело поработали мокрыми и сухими мохнатыми полотенцами!
– Молодцом! – сказал Жизнев, все это время с удовольствием наблюдавший за возрождением Андрея Семеновича. – Теперь отдыхайте, а я пошел. До вечера, – попрощался доктор.
В этот момент дверь широко раскрылась, и в палату вошел профессор, за ним – три-четыре врача и две медсестры, в том числе Даниела.
– Здравствуйте. Ну как вы? – серьезно спросил Майер.
– Профессор, это я вас должен спросить, как я. Лежу тут и жду, когда вы что-нибудь мне скажете. Ведь вы здесь босс, а я ваш подчиненный, – слегка развязно сказал Андрей Семенович.
У него было такое ощущение, что от вкусного завтрака и крепкого свежезаваренного чая он немножко опьянел. Он и в самом деле был пьян – ощущением освобождения от двухмесячных страданий.
Профессор усмехнулся, поглядел на висевшую над изголовьем кровати Дымова доску, потом о чем-то спросил медсестру и наконец сообщил:
– Вы – хорошо.
И вдруг добавил по-русски:
– Молодец.
Это прозвучало так смешно, что рассмеялись сначала Андрей Семенович с Жизневым, а потом весь эскорт. Последним улыбнулся герр профессор. Он пожал Андрею Семеновичу руку, подошел к соседу-пердуну, поговорил с ним, а затем направился к выходу. Эскорт сделал поворот кругом, и все поспешили за профессором. Лишь Даниела на секунду задержалась, показала Дымову язык, вытянула вперед руки (мол, поноси-ка меня на руках), подмигнула, повернулась и ушла.
«Эх, встретилась бы ты мне в другом месте, а главное, в другое время, – подумал Андрей Семенович, – показал бы я тебе. Да, видать, не судьба. И к счастью, наверное».
По-видимому, сил у него действительно было не много, так как, не сумев (точнее, не успев) сказать и слова Жизневу, он мгновенно заснул.
Проснулся, похоже, не сам. Наверное, его разбудил Жизнев.
– Надо ответить на вопросы старшего врача, Андрей Семенович. Вы уж извините, что пришлось потревожить. Как вы себя чувствуете?
– Очень даже ничего, Александр Владимирович. Сил вроде прибавилось, – сжимая и разжимая руки в кулаки, ответил Дымов.
Жизнев о чем-то поговорил с врачом и огласил решение немецкого эскулапа:
– В реанимации вам делать нечего. Едем в палату. Только сейчас старший врач вытащит вам из живота… – и Жизнев произнес какой-то медицинский термин.
– Ой, а что за банка воткнута в мой живот? – изумился Андрей Семенович.
Он только сейчас заметил эту небольшую баночку с наконечником. Она процентов на двадцать была заполнена сероватой жидкостью. Подойдя к кровати, врач левой рукой уперся ему в живот, а правой резко выдернул банку. Тут же появились два здоровых санитара, отсоединили пациента с кроватью от многочисленных шлангов и трубочек, а затем превратили гамак в каталку и повезли его в палату.
Он лежал и думал, что арифметика хоть и точная наука, но далеко не всегда. Например, расстояние от его палаты до операционной точно такое же, как расстояние в обратную сторону. Но вчера даже сквозь сон он каждой клеточкой своего тела чувствовал, как длинна и изнурительна дорога. В тот момент у него не было часов, он не знал времени «переезда», но было ясно, что его везли долго, очень долго. А обратный путь занял минуты три, и уж точно не более пяти. Ходили люди, было много света. Просто удовольствие.
Палата показалась ему люксом в каком-нибудь «Хилтоне». А вид из окон на горящий багрянцем сад! Вот уж точно, осенняя пора – очей очарованье.
«Да, – подумал Дымов, – иногда и осень бывает весной. Написать бы как-нибудь книгу „Из осени в весну“. Ладно, хватит фантазировать, а то еще, не дай бог, рехнусь».
Из лирического состояния его вывел спокойный и рассудительный голос Жизнева:
– Андрей Семенович, сейчас начало шестого. Через час вам принесут ужин. Не обильный – нормальный. Вам нужно будет что-нибудь съесть. Немного, но это обязательно. Вы же технарь, должны понимать: человеческий организм – тот же завод, и после капремонта его нужно запускать заново. Если вы хотите в туалет по-большому и сможете это сделать сами – делайте. Если нет – позовите медсестру, она подаст вам утку. Стесняться не надо, это естественные вещи.
Андрей Семенович упрямо покачал головой:
– Показаться перед какой-нибудь Даниелой немощным засранцем? Никогда! Поползу, но сам.
– А вот ползти не надо, Андрей Семенович. Но не беспокойтесь, судя по вашему состоянию, вы справитесь. Только будьте осторожнее с катетером. Когда поужинаете, можете звонить по телефону сколько хотите, но лучше часиков в восемь ложитесь спать. Надо «выспать» наркоз. А завтра утром вы позавтракаете, и мы с вами начнем ходить: не менее 30 минут будем прогуливаться утром и час вечером. Это необходимо, чтобы избежать послеоперационных осложнений. Вот такие наши планы на завтра, то есть на воскресенье. А в понедельник утром мы будем гулять уже час. Во вторник и среду добавим еще полчаса. И так далее. Договорились?