У него не хватало передних верхних зубов.
— А мне предстоит играть на трубе, — вздохнул он.
— Хорошо еще, что ты умеешь играть на скрипке, — сыронизировал Цыганек, но никто даже не улыбнулся.
— Вперед, — приказал Кот «почтальону», который уже пришел в себя и стоял связанный, пошатываясь, и группа пограничников, прикрываемая от возможного преследования дозором из двух человек, двинулась в темноте к далеким Хамрам.
Беран держал в кулаке свои выбитые зубы. Он ковылял за задержанным и бормотал скорее с печалью в голосе, чем угрожающе:
— Подожди, негодяй… за каждый зуб я у тебя вытащу пять!
Постепенно тупая боль переходила в острую. Беран цеплялся за задержанного и всякий раз пытался ударить его. Но Цыганек успевал его отстранить.
— Пусти меня к нему! — гнусавил Беран.
На заставе Кот, доложив Бурде о результатах операции, сразу же приступил к допросу. Результаты могли быть лучшими, но начальник заставы и этими был доволен. Кот задавал вопросы, Громадка записывал. Задержанный оказался крепким орешком. Было ясно, что противники кое-чему научились и выучка посылаемых в Чехию диверсантов возросла. Захваченный «почтальон», нахально улыбаясь, растягивал в улыбке распухшие губы, отказывался отвечать.
— Как мое имя? — издеваясь, язвил он. — А что вам это даст? Вот я, например, знаю что ваша фамилия Кот. Застрелить меня вы не можете. Долго задерживать тоже. А как только ваше правительство уйдет, я тебя сразу же отыщу, Кот, и мы сквитаемся.
— Молчать! — крикнул Громадка и угрожающе поднес свой огромный кулак к носу задержанного.
Но тот лишь плюнул ему на руку. Громадка посинел от злости.
— Лойза! — прикрикнул Кот. — Не пачкайся с ним!
— Это я пачкаюсь с вами, — парировал задержанный.
— Должен радоваться, что тебе дают возможность отвечать, — сказал Кот задержанному.
Через несколько минут хамрская «шкода» отвезла его в районный центр. На другой день «почтальон» заговорил. Но в его высказываниях не было ничего интересного для Кота.
Задержанного звали Зима. Молодой Юнгбауэр служил проводником ему и коллеге, с которым они работали вдвоем. Несколько раз он проводил через границу только их двоих. Иногда они брали с собой еще кого-нибудь. Зима знал, что на участке Кота есть болото, но молодой Юнгбауэр не знал, как можно пройти по нему. Поэтому они почти всегда ходили одним и тем же «каналом». Зима утверждал, что не знает никакого Короля Шумавы. Он не знал также никого другого, кто по поручению иностранных разведок проходил хамрским участком. С помощью писем он и его сообщники якобы хотели попытаться облегчить свою работу и проверить, можно ли таким способом без особого риска передавать сообщения в Чехию.
«Король» не работал бы так наивно, решил Кот. Кроме прохода по болоту он обязательно знал бы и множество других возможностей перехода границы. Смелый, терпеливый и неуловимый враг орудовал в этих местах и после смерти Килиана. После него осталось лишь несколько глубоких следов в топи вблизи Бретшнейдеровой мельницы.
В июне наступили первые жаркие дни, однако вечера стояли холодные, а для невыспавшихся, уставших дозоров Кота, лежащих на земле, еще изнуренных комарами, это было просто невыносимо.
У Земана до начала дежурства оставался свободный час. Выйдя на улицу, Земан поежился от холода. Сгреб два-три камешка и осторожно бросил их в кухонное окно. Мария увидела его и кивнула головой. Он знал, что она спускается вниз, к черному входу, открыть дверь, и спешил, чтобы очутиться у нее в теплой кухне, в протопленной жилой квартире.
Мария открыла дверь, он прижался к ней.
— Мне холодно, Мария, — сказал он, стуча зубами, но улыбаясь ей.
— Я для тебя протопила в спальне.
— В моем распоряжении всего один час.
— Ты должен быть свободен… весь вечер.
— Ты знаешь, как у нас заведено.
Она вздохнула. Его тронул этот вздох, это ее сожаление по поводу того, что так мало им придется побыть вдвоем. Мария была необычайно нежной. Он тосковал по ней, когда ее не было рядом, и радовался теперь, видя ее.
Он осмотрелся по сторонам.
— Две вещи здесь напоминают о твоем муже, — сказал он.
Она смутилась:
— Портрет?
— Да.
— Я сниму его.
Он не успел помешать ей. Она сняла портрет со стены и быстро спрятала его в шкаф.
— Не хочу, чтобы он был здесь, с нами, — сказала она. — А что еще?
— Курительный прибор.
— Я заменю его.
— Не надо. Я привык к нему.
— Теперь на стене осталось светлое пятно… Что туда повесим?
«Мы начинаем говорить во множественном числе», — подумал он.
— Витек сделает нам снимок. Такого же размера. Только на нем мы будем вдвоем. Хочешь?
Она присела на ручку кресла, в котором сидел он.
— Да, — сказала она тихо. — Да, Карел. Это поможет мне сохранить одно воспоминание.
— Какое воспоминание?
— Когда-нибудь тебя переведут или ты… найдешь другую. Я знаю… Я несчастливая.
— Глупышка, — прошептал он. — Я тебя никогда не брошу.
Она встала, подошла к стене.
— Я знаю… люди должны во что-то верить. Верить, что тебя никогда не бросят, что тебя будут любить вечно…
— Я буду тебя любить всегда.
Она вернулась к нему, села у его ног и положила голову ему на колени. Он играл ее светлыми волосами. Никогда ни одну женщину он так не любил. У нее были маленькие красивой формы уши и сильные плечи, полные и сильные. «Я женюсь на тебе, — подумал ок. — И ты нарожаешь мне детей».
В кухне на плите булькала вода, они слышали этот звук, но не хотели, не могли нарушить очарование этой встречи.
— Разведись с ним, Мария.
Она удивленно-радостно взглянула на него.
Возможно, он должен был еще подождать. Слишком мало они были знакомы. Однако он сказал:
— Я хотел бы на тебе жениться.
Она ответила не сразу:
— Это было бы прекрасно…
— Не веришь?
— Я не принесла бы тебе счастья.
— Почему?
— Тебе пришлось бы бросить службу. Я ведь жена эмигранта.
— Это еще не известно.
— Ну, а если так?
Он пожал плечами. Да, этого он больше всего боялся.
— Так я пойду… Работы много.
— Никогда бы ты этого мне не простил. — Она думала о себе.
— Я тебя очень люблю.
— Боже мой, почему кто-то должен страдать! — вздохнула она.
— Не волнуйся! — Он снова погладил ее. — У нас все еще впереди.
— Меня ничто не пугает. И если мне в чем-нибудь повезет, я буду благодарна судьбе.
Он улыбнулся, тайком взглянул на часы. Вспомнил, что после скромного обеда, который готовил их войсковой повар, крохотный Ярда Цетл, они услышали от Бурды новость, которая у всех вызвала раздражение, поскольку означала дальнейшее напряжение сил: бежал из заключения агент Зима. Кто-то из охраны помог ему. Можно было ожидать, что беглец пойдет по тем местам, которые хоть немного знает, — через участок Кота возле истока Хамрского ручья. Сколько дней они там пролежат, прежде чем появится Зима?..
Взволнованный пограничник протянул руку к прибору, чтобы закурить. Вытащил зажигалку — из нее выскочил маленький веселый огонек. Женщина встала:
— Иди поешь.
Он улыбнулся ей и вошел в кухню. Глядел на ее руки, готовящие еду.
— В субботу будет вечер отдыха, — сказал он. — Пойдем на него? Вместе.
Ее руки застыли.
— Хорошо, — вздохнула она.
— Ты не рада?
— Там будет вся деревня.
— Когда-нибудь должны же мы показаться вместе.
Кивнула головой.
— Они ведь обо всем знают. Здесь все друг с другом знакомы.
— Именно поэтому. Зачем же тянуть?
Она вспыхнула, подошла к окну и закрыла форточку. Она видела из окна горы; по их вершине проходила граница. За черным силуэтом горы Часовой, где мгновение назад скрылось солнце, еще пылала часть небосвода. Где-то там, за горой Часовой, остался Павел… Она повернулась к пограничнику.
— Я слишком долго ждала, — сказала она. — Больше уже не хочу.
Встряхнула головой. Волосы упали ей на лицо. Отбросила их и улыбнулась.
— Пойдем в субботу!
— Если не возникнут какие-либо неприятности, — ответил он осторожно. Она подошла к столу, и Земан нежно обнял ее.
В тот вечер Земан шел на службу счастливый. Правда, он остался без ужина, но у него в кармане был кусок хлеба с колбасой.
Вторым в дозоре был малорослый повар Цетл. Его судьба на хамрской заставе была суровой — в самые горячие дни он вынужден был находиться дома и стряпать для совершенно измотанных парней, прошагавших многие часы лесами и болотами на участке Кота. Нельзя сказать, что в своей специальности он был мастером. Скорее наоборот. Вначале пограничники так часто в качестве наказания за плохо приготовленный обед окунали его в корыто с водой или прямо в Хамрский ручей, что командир вынужден был запретить эти приемы. Бедный повар! У него была душа пограничника, а вместо этого он таскал на заставу картофель. Пограничники воспринимали свою службу как тяжелую обязанность, а для Ярды Цетла служба была радостью. Он обладал богатой фантазией, и каждый шаг в дозоре для него был целым романом. Земан, придя в Хамры после перестрелки возле мельницы, сделался кумиром маленького повара; Цетл мысленно переживал с ним его любовь и был глубоко огорчен, когда пограничник оставил свой пост у болота и получил от Кота выговор. Так возникла несколько необычная и отчасти односторонняя дружба; одно из ее проявлений состояло в том, что пограничник брал повара с собой в качестве второго дозорного, когда у Цетла было свободное время.
Земан вбежал в помещение с опозданием. Цетл уже беспокойно расхаживал между кроватями.
— Я уже подумал…
— Что?
— Что ты там остался… у нее.
Марженка, подняв глаза от письма, взглянул на Цетла, кивнул головой и опять стал писать.
Земан открыл свой шкаф и за несколько секунд был готов к службе.
— Кто идет сегодня в дозор? — спросил он.
— Старей.
Земан вновь осмотрел оружие. Все было в порядке. Между пограничником и начальником заставы были натянутые отношения. Кот признавал заслуги Земана, но, с другой стороны, его возмущало грубое нарушение дисциплины. В отношении Земана начальник ошибался в одном: он считал, что пограничник совершил проступок из-за пижонства: я, мол, ликвидировал Килиана, теперь могу себе кое-что позволить. Кот не предполагал, что у пограничника такое сильное чувство к Рисовой и что их любовь становится все сильнее.