Сзади загрохотали очереди.
Старцев упал, откатился в сторону и дважды выстрелил.
Пули не причинили вреда сидевшим внутри пассажирам.
Боцман дал еще пару коротких очередей, израсходовав последние патроны. Убрав ствол автомата из оконного проема, он наклонился вперед и принялся менять магазин. И вдруг, выронив оружие, схватился за шею.
Позади автомобиля методично хлопали выстрелы. Практически одновременно пули стучали по кузову автомобиля.
Матвей обеспокоенно обернулся и прижался спиной к правой дверце.
— Что за…
Сзади на проезжей части стоял второй сыщик и стрелял вслед «эмке» из пистолета.
Даже не вскрикнув, ткнулся головой в спинку переднего сиденья Локоть. Следом замычал Сашок. Одна из пуль сбила кепку с самого Матвея.
— Держи руль! — крикнул он водиле. — Ты чего?!
Тот кривился от боли и правой рукой держался за голову. Сквозь пальцы на щеку и подбородок обильно стекала кровь.
— Давай вправо! Гони!
Сашок держался, как мог, и упрямо вел «эмку» в направлении Марьиной Рощи. И если на Соколиную Гору компания ехала в основном по широким проспектам, то на обратном пути приходилось выбирать переулки и пустынные улочки.
Молодой водила периодически терял сознание и заваливался то на дверь, то на Матвея. Тот придерживал руль и старался побыстрее привести парня в чувство.
В коротком Старослободском переулке, что шел параллельно южной границе Сокольников, Сашок уткнулся лбом в руль и свернул его вправо. Матвей не успел среагировать — «эмка» наскочила колесом на бордюр, подпрыгнула и со всего маху долбанулась в металлический столб. Двигатель взвыл и заглох.
Больно ударившись о переднюю панель, Матвей зло выругался, открыл дверцу. Перед тем как покинуть кабину, он посмотрел назад.
Локоть точно был мертв. В затылке зияло пулевое отверстие, вниз по щекам и шее натекло очень много крови. Боцман по пути еще издавал хрипящие звуки. Теперь затих.
Матвей приподнял его голову и скривился, увидев рваную рану на шее. Пиджак на спине тоже пропитался кровью вокруг небольшой дырки от пули.
А вот Сашок в очередной раз стал приходить в себя: зашевелился, забубнил что-то.
Матвей вылез. Воровато оглядываясь по сторонам, тихонько прикрыл за собой дверцу. В жаркий день окна многих жилых домов оставались открытыми. Кто-то наверняка слышал грохот автомобильной аварии. Тем не менее переулок оставался пустым.
Матвей поспешно обошел автомобиль и наклонился над малым. При этом правая рука нырнула под широкую рубаху и нащупала рукоятку «нагана».
Он думал ровно секунду. В другой раз не стал бы — шлепнул бы раненого Сашка да утек до хаты. А сегодня…
— Сплоховал наш Боцман — оставил Старцева жить, — проворчал он, половчее хватая малого за пиджак. — Мне теперича свидетель нужен. Пошли, Сашок. Помогай давай.
Достав с водительского сиденья и хорошенько встряхнув обмякшее тело, Матвей спросил:
— Идти сможешь?
— Попробую, — промычал Сашок.
— Надо сматываться. Давай, сучи ножонками…
От Сокольников до Марьиной Рощи рукой подать — всего-то пяток улиц проскочить да перебраться через две железнодорожные ветки. Тем не менее на дорогу до заветной хаты у Матвея и Сашка ушло около двух часов. Малой потерял много крови, ослаб.
На одном из привалов в густых зарослях полыни Матвей изорвал в клочья свою рубаху, перевязал ему рану. Однако тому все одно становилось все хуже и хуже. Временами приходилось попросту переть его на себе.
Наконец, когда небо над Москвой стало фиолетовым, они остановились у знакомой калитки. Отдышавшись, Матвей тихо стукнул четыре раза.
Вскоре послышались шаркающие шаги деда Гордея. Калитка бесшумно отворилась. Гордей всплеснул руками и, ни слова не говоря, подхватил окончательно обмякшее тело Сашка.
— Кто же это такой? Что за мясник? Новый? — дослушав отчет о вылазке, озаботился Квилецкий.
— Новый, но не баклан. Как величать и откуда он — не знаю. — Матвей пил вторую по счету кружку колодезной воды. — И Локоть его не назвал. Сказал, что два последних дня этот тип постоянно отирался возле Старцева.
— Значит, это он нашпиговал Локтя с Боцманом?
— Он, сука. За три секунды разрядил магазин по «эмке».
— Курва… Мало нам было Старцева. Еще один объявился, — процедил главарь.
Он не любил крепких выражений, но в подобные моменты память будто сама отыскивала в своих анналах ядреные словечки.
Швырнув в открытое окно окурок, Казимир переспросил:
— Наши точно умерли? Ты проверил?
— Точно. Локтю затылок пулей разворотило, а Боцмана в шею и промеж лопаток.
— Ладно, садись, поешь.
— Не… в глотку ничего не полезет.
— Тогда водки выпей. А придешь в себя — обмозгуем, что делать дальше.
Глава тринадцатая
13–14 июля 1945 года.
Горшеня с Бойко сидели в отделе и заканчивали рутинную работу по изучению присланных из архива материалов. Иллюзий по поводу ее результатов Старцев не питал. Гораздо большего он ждал от поездки Егорова и Баранца в госпиталь, где лечился инженер-технолог Ершов.
Войдя в кабинет, Иван лишь мельком глянул на зарывшихся в документы сотрудников и прямиком направился к «столовой», где всегда стоял наполненный водой чайник.
Напившись, кивнул скучавшему у окна заместителю:
— Выкладывай.
Егоров достал из кармана сложенный вчетверо лист ученической тетради:
— Евгений Пантелеевич Ершов 1890 года рождения действительно проходил лечение в инфекционном отделении Главного военного клинического госпиталя имени Бурденко с 18 января по 10 апреля 1943 года. В госпиталь был принят с острой формой дизентерии. Двумя неделями позже его состояние ухудшилось, врачами была выявлена язва желудка с сильным воспалительным процессом. В общей сложности Ершов перенес две операции и пробыл в госпитале около трех месяцев. Выписан в апреле 1943 года с последующим трехнедельным амбулаторным наблюдением. Вот тут адрес и место работы.
Егоров положил листок перед Старцевым.
Тот пробежал глазами мелко написанные строчки.
— А что по печатной фабрике Гознака?
— Туда заехали по дороге в госпиталь, встретились с руководителем. Он произвел впечатление ответственного и дисциплинированного человека. Как ты понимаешь, никто там к нашему визиту не готовился. Тем не менее на предприятии полный порядок, чистота, строгий пропускной режим и серьезная охрана. Мы, кстати, заодно и с начальником охраны переговорили. Фабрика работает в три смены, станки практически не выключаются. В общем, ничего постороннего на Гознаке напечатать невозможно — все оборудование и работники под постоянным двойным контролем.
Василий Егоров был сыскарем с большим опытом. Потому, удовлетворившись его докладом, Иван вытряхнул из пачки папиросу, чиркнул спичкой.
— Значит, так, граждане, — сказал он. — Более нам в этом сложнейшем деле ухватиться не за что. Пока, во всяком случае. Поэтому начинаем оперативную разработку инженера-технолога Ершова. Попробуем потянуть клубочек за эту ниточку…
— …Следователь должен наведаться к прокурору как минимум трижды. Вот представь на минуту, что после ряда оперативно-следственных мероприятий у нас появились неоспоримые доказательства причастности инженера Ершова к подделке продуктовых карточек. Ты оформляешь эти доказательства документально и топаешь к прокурору в первый раз — за ордером на арест данного гражданина. Убедившись в том, что доказательства веские и собраны правильно, он подписывает ордер. После ареста в процессе допросов выясняется, что Евгений Пантелеевич действительно сколотил преступное сообщество, печатал левые бланки карточек и, продавая их, неплохо наживался. Налицо состав преступления сразу по нескольким статьям Уголовного кодекса. И тогда ты топаешь к прокурору вторично — на этот раз за разрешением на возбуждение уголовного дела…
Старцев сидел на подоконнике рядом с открытой створкой окна и, попыхивая папироской, объяснял другу порядок взаимодействия с вышестоящими надзорными органами.
— …В завершение ты встречаешься с прокурором перед передачей собранного в деле материала в суд. Иногда требуется санкция на обыск, и тогда ты бежишь к нему еще раз, — продолжал Иван. — И заметь: все предоставляемые тобой прокурору документы должны быть идеально вылизаны. Как по форме, так и по содержанию. Не дай бог что-то пропустить, не зафиксировать или допустить ошибку! Тут же получишь все материалы на переделку с выговором в придачу. Уголовно-процессуальный кодекс — это, Саня, очень серьезно! Так что запоминай и мотай на ус.
— Да-а… — протянул Васильков, покачав головой. — Много мне еще предстоит намотать. Никаких усов, пожалуй, не хватит.
— Хватит. А будет мало — отрастишь. Мое общение с прокурором Дмитрием Федоровичем Довженко происходило на нервах только первый год, — продолжал Старцев и, затушив в банке окурок, рассмеялся. — Раза три-четыре он меня разворачивал, заставлял переписывать по целой пачке документов. Со временем я поднаторел, меньше допускал ошибок. И Довженко, обнаруживая мое «взросление», стал реже придираться. А в последние месяцы он настолько доверял мне, что и вовсе не открывал мои материалы. Глянет строго поверх очков и грозно поинтересуется: «Все нормально?» Отвечаю на военный манер: «Так точно, Дмитрий Федорович. Комар носа не подточит!» Он молча подпишет и непременно пожелает удачи. Такой вот у нас прокурор, Саша.
— Слушай, ну а если окажется, что Ершов ни в чем не виноват? — засомневался Васильков. — Вдруг у него действительно завалялись лишние карточки, а медикаменты нужны были для семьи? Может же такое случиться?
— Теоретически случиться может всякое. Но как говаривал мой заслуженный дед: один своевременно отпущенный подзатыльник принесет больше пользы, чем десять лет нравоучений. Ничего с этим Ершовым не случится, если мы аккуратно перепроверим все подозрительные факты.